Брусиловский прорыв - Александр Бобров

— Как же это можно, чтобы речь была короткой?.. Разве можно тут обойти политику? Разве не могу я, например, сказать: «Ты вступаешь сюда как державный хозяин этой земли?» — волновался архиепископ.

— Я думаю, — ответил протопресвитер, — что нельзя так сказать, так как война еще не кончена и никому, кроме Бога, не известно, будет ли наш государь хозяином этой земли. Пока она — только временно занятая нашими войсками.

— Ну как же это? — настаивал владыка.

— Я вам передал просьбу великого князя, а дальше, владыка, ваше дело, — ответил отец Георгий.

Из Ставки император выехал в среду 8 апреля. На следующий день, в десять утра государь прибыл в Броды. «Знаменательный для меня день приезда в Галицию!» — отмечает он в своём сдержанном, так называемом «викторианском» дневнике. В Бродах государя встретил помощник генерал-губернатора, генерал-майор свиты Его Величества Половцов. Здесь же император принял доклад о положении дел на фронте, поработал некоторое время с бумагами, затем написал письмо Александре Фёдоровне и после завтрака в 12 часов на автомобиле отправился во Львов. Ехал он в открытом салоне быстроходного и надёжного «Делоне-Бельвиля 45CV» со знаком императрицы — гамматическим крестом на радиаторе. Вместе с императором ехали главнокомандующий русской армией великий князь Николай Николаевич и генерал Янушкевич. Как вспоминает Спиридович, «день был жаркий, и вереница автомобилей катила, окутываемая клубами пыли. По пути два раза останавливались на местах сражений. Госуцарь выслушивал доклады. Несколько раз он подходил к белым могильным крестам, которыми был усеян столь победоносно пройденный русской армией путь». Об этой поездке есть запись и в императорском дневнике: «Чем дальше, тем местность становилась красивее. Вид селений и жителей сильно напоминал Малороссию. Только пыль была несносная. Останавливался несколько раз на месте сражений в августе м-це; видел поблизости дороги братские могилы наших скромных героев. Солнце пекло как летом».

Во Львов государь въехал по Лычаковской дороге. В половине пятого на Рогатке, в том месте, где сейчас перекрёсток Лычаковской и Пасичной, императора с рапортом встретил генерал-губернатор граф Бобринский.

Встреча во Львове была восторженной. Утренние газеты известили горожан об ожидаемом приезде императора. Город был убран и украшен флагами, военные оркестры играли русский гимн. По правой стороне улиц выстроились шпалерами войска, по левой стояли горожане. Велась киносъёмка, кадры которой дошли до наших дней. В городе царский кортеж возглавил автомобиль с начальствующими лицами Галиции — генерал-губернатором графом Бобринским, его помощником Половцовым, градоначальником полковником Скалоном. За ними, вторым в кортеже, следовал автомобиль императора. «Нас встречали, бурно проявляя радость, из всех окон на нас сыпались цветы. Ники предупредили, что за печными трубами на крышах домов могут спрятаться снайперы. Я тоже слышала о подобной опасности, но в ту минуту никто из нас не боялся смерти. В последний раз я ощутила ту таинственную связь, которая соединяла нашу семью с народом. Мне никогда не забыть этот триумфальный въезд в Львов», — вспоминала много лет спустя этот день сестра государя, великая княгиня Ольга Александровна, находившаяся здесь вместе со своим госпиталем.

Владыка Евлогий так описывает встречу императора в храме: «Огромный храм был переполнен до тесноты: генералы, офицеры, солдаты, русские, служащие в разных ведомствах (среди присутствующих я увидал Председателя Государственной думы Родзянко), местное галицкое население — всё слилось воедино; длинная вереница священнослужителей, в золотистых облачениях, с о. протопресвитером Шавельским впереди, — и все это шествие возглавлялось мною. Момент был не только торжественный, но и волнующий, захватывающий душу… Забыв все предостережения, я начал свою речь… В ней я выразил всё, чем были полны души православных галичан:

— Ваше Императорское Величество» Вы первый ступили на ту древнерусскую землю, вотчину древних русских князей — Романа и Даниила, на которую не ступал ни один русский монарх. Из этой подъяремной, многострадальной Руси, откуда слышались вековые воздыхания и стоны, теперь несётся к Вам восторженная осанна. Ваши доблестные боевые орлы, сокрушив в своем неудержимом стремлении вражеские твердыни, взлетели на непроходимые, недоступные снежные Карпаты, и там, на самой вершине их, теперь вьет свое гнездо могучий двуглавый Российский орел…»

Через несколько дней, 14-го числа, генерал-губернатор через львовские газеты выразит благодарность горожанам от имени императора за хороший приём. В тех же номерах газет будет сообщено, что Николай II распорядился передать в пользу бедных львовян десять тысяч рублей. Но не только в газетах и мемуарах был отображён этот визит царя. Писатель Юрий Слёзкин, рождённый в семье генерал-лейтенанта Льва Михайловича Слёзкина — участника Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, начал публиковаться в 1901 году. Повесть о первой русской революции 1905 года «В волнах прибоя» (1906) была запрещена цензурой, а автор осуждён на год заключения, но освобождён после вмешательства высокопоставленных родственников. Роман «Ольга Орг» (1914) — плод эротического Серебряного века — пользовался скандальной известностью, выдержал 10 изданий, был переведён на несколько европейских языков, в 1915 году экранизирован. В 1920 году Слёзкин познакомился с Михаилом Булгаковым, которого и ввёл в московскую литературную среду. В романе «Девушка с гор» (1925) вывел его под именем журналиста Алексея Васильевича. В свою очередь Булгаков вывел Слёзкина в «Театральном романе» в образе Ликоспастова. Но сам Слёзкин отошёл от модерна Серебряного века, от научной фантастики, с 1930-х годов стал придерживался принципов социалистического реализма. Он издал очень нужную книгу «Брусилов» в военном году моего рождения — 1944-м. На её страницах, в частности, беллетрист так описал самую неприятную для государя встречу во Львове: «После молебна царь посетил лазарет своей сестры Ольги Александровны, он расцеловался со знакомыми ранеными и сестрами милосердия, как в пасхальную заутреню, потом отправился обедать. Здесь ему доставил несколько неприятных минут председатель Государственной думы, толстяк Родзянко. На вопрос государя:

— Думали ли вы, что мы когда-нибудь встретимся во Львове? — Родзянко ответил:

— Нет, ваше величество, не думал. И при настоящих условиях очень сожалею, что вы, государь, решили предпринять поездку в Галицию.

— Почему? — спросил озадаченный Николай, потянувшись рукой к усам.

— Да потому, что недели через три Львов, вероятно, будет взят обратно австрийцами, и нашей армии придется очистить занятые ею позиции.

Византийские глаза Николая потемнели, тусклый огонек вспыхнул и померк, он процедил сквозь зубы:

— Вы всегда говорите мне неприятные вещи и пугаете меня, Михаил Владимирович.

Родзянко вобрал голову в ватные свои плечи, попытался подобрать живот, руки прилипли к фалдам длинного кителя, глаза преувеличенно преданно обратились к государю.

— Я не осмелился бы, ваше величество, говорить неправду. Земля, на которую вступил русский монарх, не может быть отдана обратно. На ней будут пролиты потоки крови, а удержаться здесь мы не в силах…

Николай резко повернулся, он вышел на балкон к ожидавшей его толпе. Он был раздражен и напуган. Голос его в начале речи дрожал. Толпа внизу, на площади, не слыша его слов и не понимая его, кричала “ура”…»

Так оно и вышло. Конечно, получение Львова имело для россиян большое политическое значение, о чем Верховный главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич и заявил в манифесте: наконец «русский народ объединился», и этим «завершено дело Ивана Калиты». Но до его завершения — путь долог, и, похоже, мы его и через век не различаем его конца. Нам известно, как раскололо Русь татаро-монгольское иго. В 1254 году Даниил Галицкий принял в Дорогочине титул «короля Руси» от папы римского Иннокентия IV, основав галицкий королевский дом. Потомки Даниила именовали себя rex Russiae или duces totius terrae Russiae, Galiciae et Lodomeriae («король Руси» или «князь всей земли русской, галицкой и владимирской»). Правда, историк Грушевский и другие стали называть их «украинскими князьями», что смешно. Нет ни одного разумного историка, который не знал бы неоспоримого факта: часть Киевской Руси первый раз была названа «украиной» поляками, чтобы просто географически обозначить владения, хотя ещё с XII века в летописи встречаются разные «украины» — от Переяславской до Рязанской.

Не перечислить перипетий судьбы и смены владетелей Галиции — от Венгрии и Речи Посполитой до Австро-Венгрии и России. Перед самым началом Первой мировой войны, в феврале 1914 года, бывший российский министр внутренних дел П.Н. Дурново в своей пророческой «Записке» сказал про Галицию: «Нам явно невыгодно, во имя идеи национального сентиментализма, присоединять к нашему отечеству область, потерявшую с ним всякую живую связь. Ведь на ничтожную горсть русских по духу галичан, сколько мы получим поляков, евреев, украинизированных униатов? Так называемое украинское или мазепинское движение сейчас у нас не страшно, но не следует давать ему разрастаться, увеличивая число беспокойных украинских элементов, так как в этом движении несомненный зародыш крайне опасного малороссийского сепаратизма, при благоприятных условиях могущего достигнуть совершенно неожиданных размеров». Так оно и вышло! — казацкая волна украинского сепаратизма несравнима с девятым валом, покатившимся с Запада после всех завоеваний и освобождений Львова.