Взрыв - Сергей Снегов

— Спасатели!

А затем звуки резко и нестройно хлынули в уклон гезенка. Тяжелые удары обрушились на двери, двери были разнесены. В гезенк ворвались Мациевич и Камушкин, за ними теснились спасатели с кислородными приборами. Респираторы передавались из рук в руки, перебрасывались по воздуху, как арбузы при погрузке, люди припадали к спасительным трубкам, жадно, упоенно дышали.

Мациевич и Симак подходили к каждому шахтеру, расспрашивали о их состоянии. Некоторые чувствовали себя плохо, без помощи не могли двигаться — их уводили, поддерживая под руки. Двух — пожилого шахтера и Серкина — пришлось положить на носилки. Ржавый, Харитонов и Гриценко попросили, чтобы их захватили с собой для дальнейшего осмотра шахты, — они быстро оправились. Мациевич, подумав, согласился — и Ржавый и Гриценко прокладывали большинство из подземных ходов шахты, их помощь могла оказаться полезной.

Ржавый подошел к носилкам, на которых лежал Серкин. Измученный парень заплакал, увидев Ржавого..

— Дядя Вася, — прошептал он сипло, — прости, дядя Вася. Себя не помнил…

Ржавый погладил его по голове.

— Дурачок, — сказал он нежно. — Ну, дурачок же!..

9

Теперь Мациевич шел в семнадцатый квершлаг, он хотел ознакомиться с местом взрыва. Он освещал своей лампочкой стены, исследовал каждую трещину, лампочки сопровождавших его людей помогали ему, усиливая освещение. Над телом молодого отпальщика он размышлял несколько минут: сожженное, расплющенное, покрытое сгоревшей кровью и лохмотьями, оно распадалось от прикосновения. Мациевич сделал знак, чтоб труп оставили на месте, и прошел дальше. Мастер почти не был обожжен, смерть, видимо, наступила от удара в темя — взрывная волна бросила его головой на валок транспортера. Странным было выражение его лица: страдание переплеталось в нем с изумлением, широко раскрытыми глазами Бойков словно всматривался во что-то такое, чему невозможно было поверить. Мациевич быстро отвел от него свой фонарик — с этим человеком он пять лет проработал на шахте. Мастера тоже пока оставили на месте его гибели. Под транспортером нашелся чемоданчик Маши и обрывки ее записей, все это аккуратно собрали. Потом Мациевича потянул за руку Камушкин и показал на противоположную сторону квершлага. Мациевич перепрыгнул через транспортер. Симак, уже находившийся там, освещал своим фонариком низ стены. Мациевич склонился на колено, всматриваясь в освещенный участок. Из узенькой щелочки выбивался газовый фонтанчик, он тоненько посвистывал и посапывал, когда его заливала влага, обильно осевшая на стенах после взрыва. Это был суфляр, типичный небольшой суфляр, такой же, как многие другие суфляры, наполнявшие шахту метаном. Эта маленькая струйка метана была истинной причиной разрушений в шахте, убийцей людей — выброшенный ею в плохо проветриваемый квершлаг газ вызвал взрыв. Ни Мациевич, ни Симак, ни Камушкин не могли оторваться от суфляра, шахтеры и спасатели, стоявшие около них, не шевелились, понимая их долгое размышление, — суфляр был неожиданностью. Вчера его еще не было, он вырвался только сегодня, десятки подобных же суфляров своевременно обнаруживали и обезвреживали, этот — не успели…

Мациевич встал и вынул блокнот. Он набросал на листке приказ расчистить квершлаг, чтоб свежая струя свободно все здесь обмывала, вынося на исходящую струю выделяющийся из породы метан. Камушкин, получив приказ, отобрал нужных ему людей. С остальными Мациевич вышел на свежую струю.

У пятого штрека, где проходили восстановительные работы, Мациевич оставил последних горноспасателей. Симак заговорил, указывая на работающий отряд:

— Думаешь, они справятся, Владислав Иванович?

Мациевич покачал головой.

— Нет, конечно. Единственное, что они сумеют сделать, — поставить временную перемычку, чтобы преградить свободную дорогу газам. Здесь работы не только спасателям, даже не одной шахте — всему комбинату хватит. Придется заливать горящие выработки жидкой глиной, воздвигать десятиметровые бетонные стены — только это поможет. Ты сам знаешь: самое страшное и самое долгое зло — подземные пожары.

Симак осторожно поинтересовался:

— Ну, а о взрыве представление себе составил?

Мациевич долго молчал, широко шагая по пустой, ярко освещенной штольне. В его голосе было тяжелое раздумье. Симак смотрел с удивлением на него — Мациевич был скор на решения, он легче разрешил бы себе дерзкий поступок, обреченный на неудачу, чем сомнение и нерешительность.

— Как тебе сказать, Петр Михайлович? О том, что где-то вблизи от квершлага или даже в нем самом появился новый суфляр, я уже догадывался, спускаясь в шахту. Иначе и взрыва не могло бы быть, ты это и сам понимаешь. Другое меня смущает. Я был уверен, что причина несчастья — неосторожность отпальщиков, неисправность электрооборудования. Но мы ничего неисправного не обнаружили. А мастер Бойков — это же осторожнейший человек на свете, сорок лет работы и ни единой аварии! И вот, чем больше я обдумываю все это, тем сильнее убеждаюсь — нет причины, вызвавшей взрыв. Он немыслим и невозможен, этот непонятный взрыв, его не могло быть.

Он с вызовом повернулся к Симаку, требовал от него ответа и возражений, готовился спорить. Симак не нашел, что противопоставить такому странному рассуждению, кроме единственного и неопровержимого факта:

— Взрыв, однако, был.

Мациевич резко передернул плечами. В молчании они выбрались из шахты.

В кабинете Озерова уже не было толкотни. Волынский беседовал с шахтерами в вестибюле. Семенюк спустился под землю, он был на подземной преобразовательной подстанции. Раздраженный, хмурый Пинегин сидел на диване. Озеров вопросительно поглядел на Мациевича — он хотел услышать подробности о спасательных работах. Мациевич, сбросив каску и респиратор, коротко информировал его и начальника комбината о том, что они сделали.

— Займи мое место, — предложил Озеров. — Мы с Иваном Лукьяновичем сейчас сами спустимся в шахту.

— Я буду командовать из своего кабинета, — ответил Мациевич, вставая.

Пинегин задержал его.

— Сегодня вечером совещание по восстановлению шахты, — сообщил он, не глядя на Мациевича. — Прибудет народ со всего комбината. Прошу подготовить проект работ с тем, чтобы в самый короткий срок снова начать добычу.

Мациевич холодно поклонился и вышел. Вслед за ним удалился Озеров. Пинегин подозвал Симака.

— Прочти вот это, — сказал он, подавая набросанный карандашом приказ по комбинату.

Симак читал приказ. На шахте с сегодняшнего дня работает комбинатская комиссия по расследованию причин взрыва. Председателем комиссии назывался инженер Арсеньев, членами — химик Воскресенский и парторг шахты Симак. Симак вопросительно посмотрел на Пинегина.

— С Волынским согласовано, — негромко ответил Пинегин.

— Я не об этом. Почему один я с шахты? Разве Озеров или Мациевич меньше меня разбираются в технической стороне катастрофы? Все равно без них обойтись не сумеем. Другой должен быть состав комиссии.

Пинегин встал и принялся ходить по кабинету.

— И не обходитесь, не надо. Не только их, всех вызывайте, ко всякой дряни принюхивайтесь — пора наконец очистить самую важную нашу шахту! Я тебе скажу прямо: одно дело — вызов в комиссию для объяснений, другое совсем — член комиссии. А если по инструкции нужно еще кого, вводите, не возражаю. В технике разбираются? — бешено крикнул он, останавливаясь перед Симаком. — Вот оно, их понимание, — сегодня еще уверял нас, что безопасность полностью обеспечена. Видел, как на тебя смотрел? Волком — за то, что усомнился в его священных словах. Всех нас одуривали, хватит, больше не позволю! Потому и тебя назначил, что ты один боролся против их разгильдяйства, круговой поруки, самоуспокоенности. Сейчас с рабочими беседовал — трясутся от злости, хоть бы один сказал слово в их защиту. И какая может быть защита? Какая, я тебя спрашиваю? Люди погибли, шахта разрушена — как это можно оправдать? Знаешь, как Мациевича называют? Графом Мациевичем — прямо так в лицо мне и отвалили. Вот до чего дошло! А мы еще на их сторону становились. Ничего, с этим теперь покончено!

Он еще метался по кабинету, но бешенство его утихало. Симак не отвечал ему, он только поворачивал в его сторону голову. Он протянул Пинегину бумажку с приказом. Пинегин, немного успокоившись, сурово подвел итоги:

— Не пойми меня ложно — не для сведения личных счетов назначаю тебя в комиссию, а чтобы получить наконец объективную картину состояния шахты. Надо оздоровить шахту, выяснить причины катастрофы, с корнем их ликвидировать. Я понимаю, немало будет чисто технических факторов, только не они главные. Основные причины этого страшного дела носят имена и фамилии, в кармане у них дипломы, а часто и партийная книжка. Вот этого одного от тебя требую — поставить дело, чтобы даже близко к вашим штольням не приближалась угроза катастрофы. Ты меня понимаешь, Петр Михайлович?