Заговор - Джонатан Рабб

Теперь же в одиночестве сидела совершенно иная женщина: волосы подобраны назад, их рыжеватость говорила о попытке увязать самодовольство итальянской изысканности с североевропейской страстью следовать моде, — изменилась не только внешность, но и манеры, характер. Темные очки на лице, ставшем куда более чопорным. Одежда не так бросается в глаза: блеклых цветов юбка с кофтой под толстым черным пальто. Изменения, если на то пошло, незначительные, зато сделаны умелой и опытной рукой: для Сары не составляло труда слиться с окружающей обстановкой.

Перемена произошла двумя часами раньше, через пять минут после того, как Сара прошла таможню. Зайдя в дамскую комнату в стороне от главного вестибюля, она потратила минут сорок на то, чтобы сотворить свой новый облик, — умение, с которым она всегда легко справлялась. Память о прежних веселых прогулках в поле в качестве члена КПН. О тех первых годах, когда вполне хватало простой смены одежды. Пока О'Коннелл не разглядел кое-что еще, убедившее его, что ее дар не в переодевании, а в изменении себя как личности. Способность находиться и действовать за пределами собственного психологического склада, а не просто копировать характеры тех лиц, на кого приказано воздействовать. Притчард тоже увидел ее широкие возможности: идеальный лазутчик в стане любого противника.

Оглядывая себя в громадном зеркале, Сара убедилась, что больше нет смысла терзаться вопросом, почему прошлое вновь заговорило так ясно и четко своим цепенящим, размеренным голосом, стоило лишь дать ход инстинктам. Впрочем, на сей раз ей, агенту, придется быть на связи с Сарой, сменить свою агентскую суть на нечто большее, нежели разумное вместилище безудержной жестокости. И опять: тот, кто никак не подходит для поля сражения, вынуждает к двойственности поведения, пробуждает чувство ответственности. В конце концов, разве не Джасперс причина тому, что она позволила вновь себя втянуть?

Ее новое обличье не привлекло ни малейшего внимания ее будущего спутника. Настолько оно разнилось с тем, с чем столкнулись люди Эйзенрейха в первый раз. Ужас проулка ушел, казалось, безвозвратно. Даже о Вашингтоне думалось с оттенком здравомыслия: страна охотно расценила несколько часов кровавой неразберихи как исключительное событие. Но Сара знала больше. Всего лишь первая попытка. А у нее нет ничего существенного, за что можно было бы ухватиться. Слишком многое оставалось в тумане, скрывалось в тени манускрипта, который она пока так и не видела.

Нужны факты, которые можно соединить в компактный набор, позволяющий отделаться от всякой двусмысленности, выработать план действий, проложить курс на противоборство. Знать этих людей. Воспринимать их такими, какие они есть, а не какая ты сама. В тебе они пусть видят только отражение себя самих. Приказы из давнего прошлого.

Вот почему она вышла на связь с Фериком. Похоже, имя его от одного корня с хорьком,[9] хищным зверьком, истребляющим кроликов, крыс и прочих грызунов. Если так, то оно ему очень подходит: осторожен, вдумчиво осмотрителен, ищейка по повадкам, обладающий удивительным талантом к разрушению. Однако его способности уходили далеко за рамки простого исполнения воли к насилию. Они были орудием, спаренным с преданностью, не имевшей ничего общего с деньгами, какие Сара оставляла в его распоряжении. Много лет она скрывала его от комитета: личный ресурс, неведомый и неприкасаемый. Сочетание редкое, надо признаться.

Сара поместила объявление в одной из бернских газет. Как всегда, они встретились в кафешке на набережной Аре.

— Вызов несколько удивил. — Он не сводил глаз с улицы, приглушенная речь была пряма и точна. — Не думал, что ты вернешься.

— Кое-что изменилось.

— Понятное дело. Ты в Европе?

— Сейчас — да.

Он кивнул и отхлебнул пива.

— И способ связи?

— На следующей неделе. Та же колонка.

— Порядок.

— Деньги перечислены.

Он выдавил улыбку, вставая и выкладывая на столик несколько монет. Чуть повысив голос, сказал:

— И понятно, передай от меня привет своей уважаемой маме. — Коснувшись полей шляпы, он пошел прочь.

Объявили посадку на поезд. Это вернуло Сару к действительности, она встала и направилась к эскалатору.

Чикаго. 2 марта, 12.15

— Марти, у нас проблема. — Голос долетел по внутренней связи и вырвался из интеркома.

«Проблема». Мартин Чэпманн, тридцатисемилетний вундеркинд, который в восемьдесят седьмом сумел избежать худшего и теперь работал управляющим директором «Хелпурн инвестмент груп», изучающе посмотрел на цифры, заполнявшие его личный экран.

— Мы слишком размахнулись, — убеждал аналитик. — Некоторые из этих опционов… я тут взглянул на данные продажи зерна за последние две недели. Вы их видели? Не думаю, что нам нужно следовать в этом направлении. При такой котировке…

— Что говорит компьютер?

— Компьютер говорит… что у нас все прекрасно. Но еще пара часов вроде этих, и рынок ждут серьезные неприятности. Продажи запасов резервного зерна идут в гору…

— Тогда у нас все должно быть прекрасно. — В словах слышался подводящий черту итог.

Повисла пауза.

— Дайте мне присмотреться. Просто чтобы убедиться.

Вновь пауза.

— Ладно, Тим. Если ты считаешь, что так лучше. Мартин отключил интерком и поднял телефонную трубку. Минуту спустя он уже разговаривал с Лоуренсом Седжвиком:

— Извините за беспокойство…

— Никакого беспокойства. — Фраза выговорена на одном дыхании. — Чем могу служить, мистер Чэпманн?

— Уязвимость. Она… начинает сказываться.

— Рановато… Тем не менее все, что нам нужно, — это еще несколько часов. Не вижу проблемы.

— Но не я один контролирую…

— Я это понимаю, — отрезал Седжвик. — Кто-нибудь догадывается, что данные о торгах привносятся компьютером?

— Нет. Нам достанется около полумиллиарда, на худой конец. Однако кое-кто хочет проверить данные с этого конца.

Пауза. Потом голос Седжвика:

— Это было бы ошибкой.

— Да, я… я знаю.

— Тогда вам следует позаботиться об этом.

Прошло несколько секунд, прежде чем Чэпманн собрался с духом:

— И я продолжаю скупать по этим позициям, пока…

— Это выяснится, когда вы зайдете достаточно далеко.

— Так мы на самом деле намерены перехлестнуть с этим через край? — В трубке повисло молчание. — Я думал, мы осознаем это? — Молчание. — Я понимаю.

— Относитесь к этому как к эксперименту, Мартин. Контролируемая среда для проверки ответной реакции. Помните только об одном: среда обязательно должна оставаться под контролем.

Мгновение спустя связь оборвалась.

Чэпманн повернулся к окну, откуда открывался вид на город с пятидесятого этажа. Чего еще ждать от Седжвика, всегда у него так: отстраненность да раздражение. Чэпманн работает с ним с последних дней «Уоррен корпорэйшн» — частица встряски, оставившей Седжвика фактически в изоляции. Даже тогда этот человек был спокоен до глупости: потерю шестидесяти миллионов долларов воспринимал с явным безразличием. А за три месяца вновь воспрянул и устремился вперед. Чэпманн никогда не спрашивал — как. Поэтому-то Марти и остался так близок ему. Седжвик заслужил его доверие.

Мартин глубоко вздохнул и нажал клавишу интеркома:

— Тим, может, перекусим чем-нибудь, а? Расскажи, что ты там выискал.

— Платишь ты?

— Само собой. — Мартин помолчал. — Разве не я всегда угощал?

Убрав палец с клавиши, он потянулся к телефону.

В «Донато» ожидали прибытия синьора Фабрицци с женой из Неаполя на все выходные: итальянцы не требовали оставлять паспорта у портье. Сара все устроила, даже бутылку шампанского в номер. Возможно, знала, что Ксандру понадобится вино. Абсурдность того, что произошло за последний час, сказывалась: он с трудом сдерживался, чтобы не сделать глоток-другой. Он почти сумел простить себе глупое поведение на вокзале: взялся следить за своими преследователями. Но улыбка бородача — вот что выводило Ксандра из равновесия. Он гнал эти мысли, устроившись на диване и положив ноги на столик.

Желтое сияние пробивалось в окно и неприятно било в глаза, мешая заснуть. А подремать хотелось, времени для этого достаточно: Ксандр знал, что до приезда Сары еще часа два. Однако, попытавшись отстраниться от надоедливого света с улицы, он с трудом пошевелил плечами. Одной дремой здесь явно не обойтись.

С натугой оторвавшись от дивана, Ксандр отдал предпочтение холодному омовению флорентийской ночи и выбрался на ажурный металлический балкон, нависавший с шестого этажа над виа дель Панзани. Поток студеного воздуха вымел все мысли о сне из головы. Но по-настоящему забыть об усталости Ксандру помогло то, что он увидел слева от себя.