С первого взгляда - Шейла Бишоп

– Да, нуждаюсь, – с жаром согласилась она. – Только кому мы сможем довериться? Есть Гилда, ее кандидатура сама собой напрашивается, но она делает поспешные выводы, и я не думаю, что смогу выдержать ее лукавые намеки.

– Гилда не подходит. Я предлагаю Венди Гиббон.

– Но она секретарша Руфуса!

– Прежде всего, она мой друг. А то, что она секретарша Руфуса, это к лучшему. Она знает его достаточно хорошо, чтобы понять: я не могу посылать вам в открытую даже самые невинные письма. Возможно, Венди не слышала о происшествии в пещерах, зато видела, как Руфус обращается с вами последние два года. И не вздумайте терзать себя угрызениями совести! Это всего лишь дружеская переписка и необходимая мера предосторожности. Все так делают.

Глава 3

НЕТЕРПЕЛИВАЯ ГРИЗЕЛЬДА

«Уотергейтс», Ринг, 17 июля

Дорогой Майлз!

Приятно было получить ваше письмо, написанное в самолете, хотя как вы могли писать, взмывая над Альпами? Я всегда слишком волнуюсь в полете. Но вы относитесь к уравновешенным людям, а именно уравновешенности мне и не хватает в данный момент. Ваше письмо было таким добрым, полным поддержки и утешения, что я села и заплакала! Вряд ли вы ожидали подобного эффекта, но у меня теперь глаза всегда на мокром месте. Дождавшись, когда останусь в доме одна, даю себе волю. Это стало пороком, как пьянство. Я стою у раковины, и слезы льются у меня по щекам. Отвратительное зрелище! Только, пожалуйста, не говорите, что мне нужен доктор или успокоительное. У меня есть и то и другое. Я всего лишь хочу быть счастливой, но понимаю, что счастья мне не видать. И в этом моя собственная вина: я вышла замуж за мужчину, которого совсем не знала, в состоянии страстного и слепого увлечения, и ему потребовалось всего два года, чтобы разрушить мои иллюзии. Мы живем странной, безликой жизнью с тех пор, как я вернулась из дома пастора. С трудом высиживаем за столом до конца ужина и говорим почти шепотом, как будто наверху лежит покойник. Р. перебрался в свой кабинет и проводит там все вечера, за исключением тех, когда он отправляется к Шоу и топит свои печали известным вам способом. Прежних скандалов пока нет, но и поводов для них не возникает. Билл и Розмари Ленчерд на прошлой неделе устраивали вечеринку. Я отказалась ехать и, когда Р. попытался уговорить меня, доходчиво объяснила почему. Он не сказал ни слова, просто таращился на меня с видом побитой собаки, с тем омерзительным виноватым выражением, которое меня бесит, когда я вспоминаю, что он говорил и делал раньше в плохом расположении духа.

Ох, это совсем не то письмо, что я хотела написать! Я должна была бы ободрить вас в вашем изгнании, не так ли? Чем бы мне повеселить вас? Думаю, план наш работает успешно. Венди отдала мне ваше письмо, как будто это было самым естественным делом в мире. Она мне очень нравится, но я не понимаю, что ею движет… Гилда вернулась из Парижа, где с ней случились «преужасные вещи» – вы бы слышали, с каким довольным видом она об этом рассказывает! Я стараюсь держаться подальше от Джо и Джун – они смотрят на меня с миссионерским блеском в глазах. Но утром в субботу я встретила вашу Рэймонду и пригласила ее в «Мускатный орех» поесть мороженого. Мы поболтали с ней о «папочке». Очень милая девочка. Вы, должно быть, ужасно по ней скучаете…

Напишите мне поскорее, если вся эта чепуха не вызвала у вас отвращения. У меня такое странное чувство, что я могу говорить с вами обо всем на свете, впрочем, так оно и получается. Надеюсь, вам не будет скучно это читать, бедный Майлз! А пока до свидания, берегите себя.

София».

«Уотергейтс», 9 сентября

…Мне нравится получать ваши письма, и, поскольку вы самоотверженно посылаете их каждые две недели, я уже знаю, когда мне надо бежать к Венди. Вы прекрасный рассказчик! Хотелось бы мне посмотреть на танец африканских воинов! Интересно, что означает этот ритуал? Был ли он когда-то связан с человеческим жертвоприношением и, если так, почему это прекратилось? Я читаю вашу книгу с огромным удовольствием (это правда, не лесть!). А что, если антропологический подход применить к Ленчердам? Культ поклонения предкам плюс склонность благоговеть перед непознанным…»

«Уотергейтс», 25 октября

…Я готовила обед для осеннего собрания Фонда. Должна сказать, Ленчерды щедро заплатили мне за работу, и я старалась, как могла, хотя ваш насмешливый дух подталкивал меня под локоть. Как же они все отвратительно самодовольны – наследственные члены правления, потягивающие шерри у камина в библиотеке с таким видом, будто весь мир принадлежит им! А Руфус выделялся особенно – этакий эталон помощника директора, знающий все ходы и выходы, хозяин положения. У нас в этот раз присутствовали несколько очень высокопоставленных господ, и он лебезил перед ними так, что противно было смотреть. По-моему, Р. просто жалок. Дома все как прежде. Слава богу, скандалов нет, но он очень мрачен. Мы почти не разговариваем, только по необходимости. Нам приходится время от времени появляться в обществе – не могу же я провести следующие сорок лет взаперти! – и, пока мы находимся в гостях, Р. все время за мной наблюдает. Я чувствую, как его взгляд преследует меня, и знаю, что он изо всех сил старается уловить каждое сказанное мною слово. Это совершенно невыносимо. Потом он даже не упоминает о наших «культпоходах», но у меня складывается впечатление, что былые подозрения по-прежнему тлеют у него в голове. Как говорят, горбатого могила исправит…»

«Уотергейтс», 29 декабря

Дорогой Майлз,

большое вам спасибо за книги! Как странно, что мы оба разделяем любовь к поэтам XVII века, а обнаружили это только сейчас, посылая письма друг другу с разных континентов… Надеюсь, вы смогли вырваться на побережье к своему приятелю доктору и отметить с ним Рождество. Наше прошло не очень. Я никогда не была в восторге от свекрови – если честно, она ужасно глупа и эгоистична, а Кромптон зимой – сущий ад. В комнатах царит средневековая мрачность и пахнет нафталином, вода в ванной за все время, что мы там находились, ни разу не была горячей. Персонал, заботившийся о шестнадцати персонах, состоял из двух убогих испанских девушек с обмороженными конечностями, они только сидели и рыдали, бедняжки. На второй день я не выдержала и принялась готовить. Подозреваю, именно поэтому нас и пригласили. Вы бы слышали, как миссис X. гордилась собой! «Моя невестка – первоклассный повар!» Человек, которого мне действительно было жаль, – это отчим Руфуса. Он капитан военно-морского флота в отставке, очень милый и, по-моему, почти герой – столько лет безропотно терпит эту утомительную женщину! Конечно, они оба чувствуют, что наш брак близок к разрыву (хотя и не догадываются почему). И знают, что мы с трудом выносим друг друга в одном доме. Но миссис Хокин нарочно поселила нас в самой маленькой комнате для гостей с самой огромной двуспальной кроватью – можете себе представить? Руфус был взбешен, когда мы в первый вечер поднялись наверх. «Моя мать, – сказал он, – бесчувственная дура, и я прошу за нее прощения. Но я не собираюсь спать на коврике в такой холод!» Ночь была действительно арктической, одеял не хватало, мы пили за ужином виски… Конечно, все это звучит глупо, но теперь мы вновь спим дома в одной постели. Думаю, так и должно было случиться – мы не могли продолжать жить в этом полубрачном состоянии вечно. Только вот теперь секс не доставляет мне никакого удовольствия. Некоторые считают, что это аморально – оставаться с человеком, которого ты перестала любить, и я до сих пор была склонна с ними соглашаться. Но полагаю, в последние семь тысяч лет большинство женщин не получали удовлетворения от замужества, так что кто я такая, чтобы жаловаться? Майлз, надеюсь, вы не возражаете против таких излияний? Мне кажется, что нет. И нет никого больше, кому я могла бы довериться. А вы сами задали тон в своем первом письме, приглашая к откровенному разговору. После шести месяцев переписки я начала относиться к вам как к отцу-исповеднику, пожалуйста, простите меня, если я смущаю вас. В письмах все предстает в ином свете, лучше было бы просто поболтать с вами. Мне хочется, чтобы вы поскорее вернулись в Англию. Я очень скучаю, милый Майлз,