Верен до конца - Василий Козлов

Колхозники стали расходиться на работу.

Тот случай Прихожий запомнил надолго. Он совсем бросил пить, семья его повеселела, а жена приходила даже благодарить правление.

9

Все тянут за одну веревку. — Итоги года. — Новое назначение. — Главное богатство человека — голова да руки. — Каким должен быть руководитель. — Секретарь райкома Воронченко.

Бывает так: совсем еще хорошая машина, скажем та же молотилка, а работает плохо. В чем дело? Износилась? Что-нибудь разладилось? Барабан, к примеру, вышел из строя? Нет. Просто надо все как следует почистить, отрегулировать, смазать. И опять молотилка заработает нормально, с ровным стуком, без перебоев. Слушаешь — сердце радуется.

Вот так было и с нашим колхозом «Новый быт». Видимо, не хватало в нем порядка, люди не видели к себе подлинного внимания, уважения. «Организационные вопросы» зачастую решались в спешке. Из области, из района наезжали уполномоченные, выкрикивали лозунги, призывы, что-то шумно объясняли и улетали, как грачи. И у людей не крепла вера в то новое, великое и очень трудное начинание, которое называется коллективным хозяйством.

Сейчас же, когда мы у себя в «Новом быте» начали кропотливо работать с народом, терпеливо выяснять, отчего возникают неурядицы, советоваться, как их ликвидировать, колхозники стали внимательно прислушиваться к нашим словам и вроде бы вспомнили, что у них крепкие сильные руки, и если ими хорошенько поработать, то можно, пожалуй, немало заработать и зажить сытно.

Все меньше у нас в колхозе оставалось лодырей, прогульщиков, все больше выявлялось ударников на фермах, на полях.

Мы хорошо, почти без потерь справились с уборочной, выдали аванс, и тут случилось главное — люди почувствовали, что значит полновесный трудодень. После этого бригадирам уже не приходилось бродить утром по улице и стучать в оконца, созывая народ на работу. В правление понабежали «женки», которые раньше всегда чем-нибудь хворали, теперь они чуть не с обидой требовали:

— А почему меня в наряд не вставляете?

Один сивоусый дед сказал мне:

— Дело, секретарь, не в длинном рубле и не в мешке с житом. В семье раньше, бывало, все тянут за одну веревку. Все, что получат, складывают в один кошелек. А в колхозе один тянет изо всех сил, а другой только вид делает, что старается. Вот и приходит думка: зачем же я буду гнуть горб за чужого? Я буду цепом махать, а кто-то ложкой? А теперь народ увидел, что и в колхозе хозяйствовать можно. В колхозе тоже отличают тех, кто сил не жалеет…

В ту осень мы сняли такой обильный урожай, какой в «Новом быте» еще не видывали. Колхозники перестали называть пренебрежительно трудодень «палочкой».

Много лучше выглядела и наша молочнотоварная ферма. Коровы поправились, шерсть на них блестела, помещение содержалось в порядке, подстилки своевременно менялись, навоз вывозился. Появилось много молодняка. Правда, ферма наша по-прежнему была расположена в одном сарае, крытом гонтом, но мы уже подумывали о постройке нового коровника.

За каждой дояркой закрепили по десять коров, за которых она и отвечала. Она привыкала к своему рабочему месту, к определенному кругу обязанностей. Все теперь сознательней относились к хозяйству, к общественному добру, к инвентарю.

Зоотехнику Прихожему мы не вспоминали истории со сливками. Я видел, что он старается загладить свой проступок. Все время на работе: то на ферме, то руководит перевозкой сена, то проверяет, учитывает молоко.

На общем собрании мы решили подвести итоги трудового года.

— Всего шестнадцать лет прошло со дня Великого Октября, — начал я свою речь, — а сколько перемен! Все ли из вас верили, что сообща лучше заживем? — Я оглядел зал. — По глазам вижу, что большинство. Но находились и такие, кто боялся нови, слушал попов, богатеев, кулацких прихвостней, ждал чуть ли не конца света и прихода антихриста.

По залу прокатился смешок. Хрипловатый мужской голос выкрикнул:

— Мало таких было, Василий Иваныч. Это больше бабки-богомолки.

— Верю. А все-таки за одних бабок нечего прятаться, и среди мужиков-хлеборобов находились маловеры.

Теперь все убедились: кто в колхозе хорошо поработал, того не подвел трудодень. Например, Наталья Корбут с дочерью на трудодни только ржи и пшеницы получили двадцать восемь пудов. Это не считая картофеля, капусты, бураков.

Много я мог бы вам хороших цифр привести. Да их вам скажет наш колхозный счетовод.

Зал зашевелился, люди улыбались, хлопали, выражая свое одобрение.

— Вот теперь мы с вами пригляделись друг к другу, и если не целый пуд соли вместе съели, то уж килограмма по два наверняка. Я видел, как вы меня испытывали: мол, каков-то у нас партийный секретарь? Какая ему цена? Что он умеет? Скажу откровенно, думаю, вы мне поверите: я за это не в обиде. От руководителя много зависит, и ваше право — узнать его хорошие стороны, а также недостатки. И указать на них. Почему нет? Я ведь тоже к вам приглядываюсь… и… указываю. Кое-кто, небось, помнит…

По скамьям пробежал дружный смех, колхозники стали весело переговариваться, а несколько человек потупились. Все отлично помнили карикатуру в стенной газете: на ней нарисовали меня с огромной метлой в руках, а из-под нее во все стороны летели прогульщики, лодыри, пьяницы. Карикатура появилась после моего выступления на общем собрании, где я «крыл» проштрафившихся колхозников.

— Будешь хорошим колхозником — ты всем друг, — продолжал я. — Станешь лодырничать, подрывать хозяйство — враг. И тогда тебе спуску не дадут. Ни правление, ни коллектив артели этого не позволят. Рука у нас твердая и не дрогнет. Теперь вы меня знаете неплохо и, надеюсь, верите в то, что я сказал.

Колхоз «Новый быт» я покидал в уверенности, что он скоро прочно станет на ноги.

Райком партии накануне самого сева послал меня в другое хозяйство — «Луч коммуны» Чепелевского сельсовета. Это было весной следующего года. Меня даже не спросили, согласен ли я. Секретарь райкома просто позвонил по телефону и сказал, чтобы я сдавал дела и укладывался. Новое назначение огорчило меня. Только-только втянулся в работу в «Новом быте», привык к народу, хоть немного разобрался в хозяйстве. Пригляделись и колхозники ко мне. Но приказ есть приказ. Его надо выполнять. Значит, меня в райкоме уже считали достаточно сильным партийным работником, раз перебрасывали на укрепление в отстающий колхоз. Секретарь райкома Воронченко не раз бывал у нас в Метявичах, видел, как я работаю. Нередко он ставил «Новый быт» в пример другим колхозам района, а меня на партийной конференции назвал одним из лучших парторгов. Но это я вспоминаю сейчас не для похвальбы. Дело прошлое, давнее. Мне хочется только подчеркнуть, что если и неопытный человек, как у нас говорят, заболеет делом, он, даже совершая ошибки, — а ошибки у нас были, и немало, — сможет все-таки потянуть работу, оправдать доверие народа, партии.

В колхозе «Луч коммуны» я тоже проработал совсем недолго: получил новое назначение — директором МТС в Старобин. Прежнего директора выдвинули в Наркомзем в Минск, начальником зернового управления.

На новое место работы я поехал в самую весеннюю распутицу. В лесной глухомани еще лежал плотный снег, на дне оврагов зеленел грязный лед, поля набухли влагой, а на дорогах творилось черт те что: грязь по колено. Но время не ждало, надвигался сев, нельзя было терять ни одного драгоценного денька, поэтому я не стал выжидать, пока земля провянет. Конечно, о том, чтобы добираться на машине или подводе, и думать было нечего; поехал верхом.

Старобинская машинно-тракторная станция была расположена в деревеньке Кулаки, от Метявичей совсем недалеко. Колхоз «Новый быт» входил в ее зону, я частенько бывал там, мы заключали с МТС договоры, она обслуживала нас техникой. Прежнего директора Алексея Гака хорошо знал лично, дружил с ним.

Я с особым интересом приглядывался сейчас к хатам деревеньки, к постройкам машинно-тракторной станции. «Какое наследство оставил мне предшественник? — размышлял я. — С чем тут работать, тянуть хозяйство? Не завязнуть бы, как вон тот лапоть в грязи».

Капитальных построек на территории МТС не было. Контора помещалась в обыкновенном пятистенном доме, наверно принадлежавшем раньше какому-нибудь кулаку-выселенцу. С десяток тракторов стояло под открытым небом, даже навесов не было. Чернела громадная молотилка. Под хмурым весенним дождем сиротливо жались веялки, конные косилки и грабли.

«Придется не только пахать, убирать хлеб, укреплять колхозы, а одновременно и строиться», — размышлял я.

Хат в Кулаках было немного — ученик первого класса пересчитал бы с ходу. Мокрые соломенные крыши походили на нахохлившихся галок. Глаз радовали розовато-лиловые, по-весеннему оживающие ветви садов. Огромный сад, видно помещичий, тянулся и на задах конторы; Белоруссия наша вообще славится обилием садов — ароматной антоновкой, грушами, сливами, вишней.