Верен до конца - Василий Козлов

— Вот мы и познакомились, — говорил я. — Вы на меня поглядели, я на вас поглядел. Вам я виднее, вы в сотню глаз на меня смотрите. Ну да и я на зрение не жалуюсь, дайте срок, тоже всех вас узнаю. Скажу вам прямо: ЦК партии Белоруссии прислал меня в ваш колхоз для того, чтобы сделать ваш «Новый быт» богатым, а вас — зажиточными и, главное, чтобы у вас за каждой чернильной «палочкой» был полновесный трудодень.

Тон я выбрал правильный, это почувствовал и Кошанский. Сидел он с довольным видом. Наладить контакт с колхозниками мне помогло то, что еще до учебы в Минске я принимал активное участие в создании и укреплении у себя на родине колхоза «Красный партизан». Там же, в Малевичах, была хорошо слаженная партийная ячейка; после демобилизации я некоторое время был в ней секретарем.

Этот опыт сейчас пригодился; колхозники слушали меня внимательно.

— Заранее вам говорю, — продолжал я, — что без вас ни я, ни партактив сами ничего не сделаем. Вы — хозяева колхоза, вы — его главная сила. Мы только будем стараться направлять вас на торную дорогу, а все зависит от вас. Мы с вами должны наладить дисциплину, выходить на работу вовремя, без опозданий. Мы должны трудиться на совесть, чтобы не было стыдно нам ни друг перед другом, ни перед другими артелями, скажем соседями из Погоста. Пора кончать с безалаберностью и разбазариванием артельного добра. Предупреждаю: за это будем наказывать по всей строгости. Так мне и сказали в ЦК перед отъездом к вам в колхоз: опирайся, товарищ Козлов, на народ. Я не сомневаюсь, что большинство из вас честные труженики. Надеюсь, что общими усилиями мы наладим жизнь в «Новом быте». А тех, кто нам будет мешать, ударим по рукам. Больно ударим!

По одобрительному говору, который поднялся в зале, я убедился, что меня поняли. Собранию, видимо, понравилось то, что я не произнес длинной речи со много раз слышанными лозунгами. Правда, когда я предложил было присутствовавшим высказаться, из этого ничего не получилось.

— Что же вы, товарищи, молчите? Выходите сюда к столу, обменяемся мнениями: что же мешает колхозу стать зажиточным?

Все молчали, переглядывались, толкали друг друга локтями, улыбались, но молчали.

Сидели мы долго. То о том толковали, то о сем, курили, кто что имел. Я, как всегда, смолил махорку. Сказать по совести, я и не особенно рассчитывал на откровенный разговор. Хорошо уже было то, что люди не увидели во мне «записного оратора», почувствовали, что я хочу вместе с ними заняться делом.

В колхоз я приехал совсем налегке. Что может быть у студента? Ободранный чемоданишко со старыми учебниками, «Капитал» Маркса (премия за учебу) да пара белья. Одет я был в поношенный пиджак, сбитые ботинки с побелевшими носками и дешевенькую кепку Галстука не носил: хорошей рубахи не было. Деньжонки — стипендия, выданная за лето, и подъемные — быстро таяли. Едоков же, кроме меня, было еще трое: жена и две дочки.

Как жить? На трудодни, как известно, в колхозе продукты распределяют осенью. До осени же хоть воздухом питайся. Конечно, мне предлагали помощь: и председатель колхоза Кошанский и Старобинский райисполком. Я не брал. Пока, думаю, обернусь, а потом видно будет. Мне не хотелось ни от кого зависеть, этак ведь недолго и самостоятельность потерять.

Я написал письмо в ЦК партии Белоруссии и все объяснил: послан вами парторгом для укрепления колхоза, трудодни ждать долго, а денег нет. Прошу срочно решить вопрос: как мне, коммунисту, быть в сложившихся условиях?

Пока ждал ответа, пришлось попоститься, перехватил деньжат у родни и знакомых, но все-таки авансироваться в колхозе я так и не стал. Наконец пришло решение ЦК Белоруссии: выплачивать выпускникам комвуза, направленным в колхозы, оклад инструктора райкома.

Конечно, моя выдержка сказалась на авторитете. Колхозники увидели, что я не запускаю руку в их кладовую. И районные руководители поняли, что я человек принципиальный.

В те годы и сами колхозники, и те, кто их организовывал в колхозы, толком не знали, что такое артельное хозяйство. Воодушевлялись главным образом лозунгами: поднять сельское хозяйство на небывалую высоту; облегчить жизнь крестьянина; раскрепостить труженицу полей от печки и пеленок: детей отдать в ясли; наладить общественное питание; превратить деревни в благоустроенные поселки; провести везде электричество; воздвигнуть клубы и т. д.

А как конкретно приступить к плану переустройства? Отсюда-то и возникали неурядицы первых лет коллективизации, перегибы, когда хозяйство обобществляли вплоть до кур и договаривались до того, что и ложки, и тарелки в избе не нужны: в столовой будут. Тех же руководителей, кто высказывал осторожные сомнения, кое-где даже высмеивали: «Да ты что? Не веришь в великий перелом? Какой же из тебя вожак?»

Серьезное положение складывалось и в области землепользования. Все понимали, что наше сельское хозяйство отстало, что нельзя его вести допотопным способом, как это делали деды. Нужны новые, социалистические методы, научный подход, механизация всех отраслей.

Однако на практике весьма смутно представляли себеу каким же образом переиначить веками сложившиеся трудовые процессы. С чего начинать? Где взять на это средства? Конечно, государство ощутимо помогло в механизации обработки полей: создали МТС — по одной на район. Но как быть со всем остальным?

На бумаге у нас было все рассчитано, райземотделы даже высчитали предполагаемый рост доходов, расширение ферм. В жизни же все было значительно сложнее…

Первую неделю я ходил по полям, по фермам, стремился побеседовать с каждым человеком на месте его работы. Приглядывался, как содержится скот, чем его кормят, тщательно ли убирают помещения. Вставал я ни свет ни заря, проверял, когда люди выходят на работу, кто из них с охоткой, а кто без охоты берется за дело.

Свободного времени у меня совсем не было, спать удавалось не больше пяти часов. Мне ведь, как заведующему животноводством, приходилось отвечать за коров, лошадей, овец. А в животноводстве, честно говоря, я не был силен.

Был у меня заместитель — зоотехник Ничипор Прихожий. Роста примерно моего, такого же возраста — лет тридцати. Смотрел он немного исподлобья, глазки были маленькие, и не поймешь, что они выражают. Одевался, как и все колхозники: в ватник, сапоги. Не отличался от них и культурой речи.

Я уже говорил, что в то время не хватало людей с образованием. Кадры специалистов готовились на кратковременных курсах. Дело не ждало, надо было наиболее толковым работникам дать хотя бы азы знаний. И должен сказать, что такая практика оправдала себя.

Ничипор Прихожий раньше работал пастухом, отличался сметкой. Его послали то ли в Слуцк, то ли в Старобин на курсы животноводов. Кончил он их и получил назначение к нам в «Новый быт». До него здесь такой должности не числилось. У Прихожего была жена, детишки. Жили они, как и я, на отведенной правлением квартире. Беда заключалась в том, что Прихожий любил выпить. Порой, хватив лишнего, он заваливался спать в желоб, куда клал корм для скота, и его удивленно обнюхивали коровы. Раз с похмелья выпил он весь гематоген из зооаптечки.

— Как будем с тобой развивать животноводство, Ничипор Трофимович? — спросил я Прихожего. — Ты специалист. Твое первое слово. Нам в комвузе такой науки не преподавали.

Зоотехник поглядел куда-то в луга за Случь, словно хотел найти там ответ или пересчитать стога сметанного сена.

— Да будем, — буркнул он.

На этом «совещание» и кончилось.

Целый день Прихожий пропадал то на фермах, то в цементном подвале на усадьбе, где у нас хранилось молоко, сливки. Работал он, как и все мы, не считаясь со временем, от зари до темна, но никаких «рационализаторских» предложений не вносил, новшеств не заводил. Вел хозяйство, как вели его деды.

А дела на фермах не поправлялись. Удои молока составляли в среднем литров пятьсот — шестьсот на корову, жирность была низкой. Невысок был настриг шерсти от овец. Кормов было в обрез, а тут еще с ферм они исчезали: доярки растаскивали в мешках, в торбочках, в карманах. Да и корм задавали они скотине неаккуратно: сорили, бросали кое-как, коровы затаптывали его.

Заходил я не раз к дояркам, колхозному пастуху. Спрашивал, как они думают поднимать животноводство.

— Что-то надо придумать, — соглашались они. — Не век же по старинке.

— Об этом я и толкую. Вы теперь сами хозяева.

— Знаем. Слыхали на собраниях.

И замолкали, как и Прихожий. Я всячески старался их расшевелить. Убеждал, что надеяться нам не на кого: у государства и без того забот полон рот. И как лучше вести хозяйство — надо покумекать самим.

— Да вы поглядите на наших коровенок, Василь Иваныч, — как-то разговорился все-таки пастух, захватывая в бурую от загара руку громадный длинный кнут. Бегают, как те собаки, ищут, чего бы сжевать. Какие у нас пастбища? Трава выгорела, а ту, что еще оставалась, повытолкли.