Повседневная жизнь Стамбула в эпоху Сулеймана Великолепного - Робер Мантран

Помимо этого довольно узкого пути имеется еще одно средство к достижению той же цели, средство весьма специфичное. Со второй половины XIV века после завоевания большей части Балканского полуострова османы, стремясь обеспечить рекрутами свою постоянно растущую армию, прибегают к системе, которая глубоко ранит христианскую совесть, но в течение долгого времени оказывается для турок чрезвычайно эффективной: речь идет о девширме — «собирании» или «подбирании». Система эта сводится к тому, что каждые три года или каждые семь лет в районах с христианским населением производится мобилизация от одной до трех тысяч детей, подростков и юношей в возрасте от семи до двадцати лет. Полностью оторванные от родителей, вырванные из своей социальной среды, «подобранные» дети переправляются в Анатолию и распределяются среди мусульманских семей, где их обращают в ислам, обучают турецкому языку и приобщают к турецким и мусульманским обычаям. В возрасте десяти-одиннадцати лет их собирают в воспитательные дома, которые размещены во дворцах Адрианополя, Галлиполи и даже в Стамбуле после его завоевания. Подростков этих называют теперь аджемиоглан. Производится селекция на основании природных данных: одних направляют в армию, других во дворец на службу султану в качестве пажей — ичоглан. Во дворце они, переходя от службы к службе, поднимаются по карьерной лестнице, на каждой ступени которой получают возможность привлечь к себе благосклонный взгляд государя, его супруги или одного из фаворитов. Не существует у такой карьеры какого-либо принципиального «потолка»: для удачливого достижимы самые высокие должности, включая и пост великого визиря, как это можно проследить по судьбе Ибрагим-паши. Не забывая о своем происхождении, они прекрасно отдают себе отчет в том, что всем достигнутым они обязаны милости государя, а потому и преданы ему безусловно и безгранично. Других целей в жизни, за пределами службы султану, у них нет{150}. Но каков повелитель, таковы и его слуги.

Когда во главе Империи стоит Сулейман Великолепный или хотя бы Мурад IV, который лично наводит порядок в системе управления государством и хорошо разбирается в людях, их способностях и соответствии должности при выборе министров, военачальников, адмиралов, тогда управленческий и командный персонал на деле доказывает, что он достоин доверия государя; и даже со стороны видно, что продвижение по службе прямо соотносится с действительными заслугами. Европейские наблюдатели, пораженные эффективностью этой системы, даже признают ее более справедливой, нежели те, что действуют в странах Запада{151}.

Однако османская система эффективно действует лишь при условии, что ее направляет твердая рука энергичного властителя. Как только у государственного кормила встает султан, менее захваченный идеей служения интересам великой Империи, махровым цветом распускается фаворитизм, который помимо того, что открывает доступ на важнейшие государственные посты людям некомпетентным и бесталанным, ведет к беспрестанной смене лиц на верхних и даже средних этажах служебной иерархии — особенно среди правительственного и дворцового персонала.

Как бы то ни было, источники пополнения административных кадров остаются одними и теми же. Все официальные должности, за исключением драгомана (турки систематически игнорируют европейские языки), — вотчина мусульман, и представители этнорелигиозных общин на них никоим образом не допускаются, разве что перейдут в ислам, но такие случаи очень редки.

Не нужно, однако, думать, что чиновники, дослужившиеся до сколь-либо важных должностей, наслаждаются полной уверенностью в прочности своего положения: условия службы, подобно погодным условиям, весьма переменчивы, так как подвержены превратностям конкурентной борьбы, исход которой зависит, в свою очередь, от взаимодействия довольно неопределенных и разнонаправленных факторов. Высокопоставленная персона имеет под своей властью или берет под свое покровительство ряд клиентов, которых и размещает по тем или иным постам, а от каждого из них зависит ряд своих, конечно, низшего ранга. Если эта персона волей-неволей (чаще, неволей) покидает свое высокое место (ее перемещают по должности или отправляют в отставку), то кадровая перемена в высоком эшелоне власти влечет за собой целый каскад все менее и менее крупных на нисходящих ступенях служебной иерархии; и это — по той причине, что новый назначенец, подобно комете, влечет за собой шлейф из своих собственных протеже, которых надо где-то пристроить на теплых и хлебных местечках. Эпицентр этого своеобразного «землетрясения» находится, как правило, в пределах Стамбула, а волны от него расходятся по всем звеньям уже провинциальной администрации. Легко понять, что служебная чехарда, ставшая после Мурада IV чуть ли не ежемесячным явлением, по своему дезорганизующему воздействию на систему управления Империей и на политическую устойчивость в стране сравнима лишь с чередой стихийных бедствий. Таким образом, профессия османского чиновника далеко не гарантирует тихой, спокойной жизни, защищенной от ударов судьбы.

Следствием такой системы, особенно в периоды правительственных перемен, становится отсутствие служебной добросовестности. Чиновники практически на всех ступенях служебной иерархии, сознавая, что на своем посту пребудут лишь краткий срок, стремятся извлечь наибольшую для себя выгоду от занятия данной должности как можно скорее. Отсюда — злоупотребления служебным положением, взяточничество (знаменитый бакшиш), сделки с совестью, неразбериха, бесхозяйственность, казнокрадство. Личная корысть служит единственным стимулом к действию. Вот относительно новое состояние духа: оно господствует в XVII веке, но вовсе не характерно для XVI. На него постоянно жалуются и иностранцы, и представители национальных меньшинств.

Из всего множества «рабов Порты» несколько тысяч{152} сосредоточены во дворце, в непосредственной близости от султана: это те, что приставлены к государю как для исполнения его личных поручений, так и для общей дворцовой службы. Они распределены по нескольким категориям и в целом представляют собой четко разделенную на ступени пирамиду. Так, имеются «служащие в области религии», это не совсем то же самое, что «служители культа», отправляющие религиозные обряды: члены этой категории входят, в частности, в корпус улемов — исламских ученых. Они, кстати, вовсе не являются «рабами» в узком смысле слова, не являются и выходцами из корпуса аджемиоглан или ичоглан{153}. С другой стороны, «дворцовые служители» непосредственно связаны с особой султана. Таковы, например, «аги императорского стремени», по-турецки рикаб агаляр, — они в наибольшей степени приближены к султану, фигурально говоря, всегда у его стремени. Или бостанджибаши — буквально «глава садовников», которые (бостанджи, то есть садовники), числом примерно в две с половиной тысячи, действительно поставлены под его начало. Однако главная его функция все же не садоводство, он — начальник внутренней полиции, которая блюдет порядок в стамбульском Серале, а также в султанских летних резиденциях на берегах Босфора. Или миралем (главный знаменосец) — начальник стражи и заведующий музыкантами, которые сопровождают выезд султана. Или мирахыр-и-эввель (главный конюший), под началом которого многие тысячи служителей — конюхов, берейторов, шорников, погонщиков верблюдов и пр. Или капыджиляр кахаси (главный привратник) — своего рода гофмейстер. Или второй конюший. И, наконец, капыджибаши (командиры привратников), совмещающие обязанности привратников и камергеров и рекрутируемые среди сыновей самых высоких сановников Империи, им же даются важные и тайные поручения. За этими «агами стремени» следуют заведующие принадлежащими дворцу хозяйственными постройками, наличной монетой, денежными расходами, дворцовой кухней, кормом для лошадей, в чьи обязанности входит обеспечение материальных сторон дворцовой жизни; ловчие («офицеры охоты»), чьи служба и звание начиная с XVI века носят чисто почетный характер; дворцовые гвардейцы, телохранители, охрана принцев султанского «дома», с самыми различными функциями и с соответствующими званиями — их число измеряется сотнями{154}. Все они в совокупности образуют совершенно особый мирок, живущий за счет щедрот султана. Его же щедрость проистекает из понимания того простого факта, что престиж в глазах подданных или иностранцев находится в прямой зависимости от пышности и блеска его непосредственного окружения. Эта концепция возникла еще в ранний период Империи, но свое реальное воплощение получила только во времена Мехмета Завоевателя и в особенности Сулеймана Великолепного. Величие султана требует, чтобы он был окружен двором, который превосходит дворы западноевропейских государей как по своей численности, так и по степени преданности придворных особе монарха. И то и другое демонстрирует богатство и могущество османского властелина.