Расстрелять! – II - Александр Покровский

— Товарищ лейтенант,— спросил его вахтенный,— а чего вы там ищете, может, я знаю?

— Да нет, ты не знаешь,— страдал лейтенант,— здесь гробы должны быть. Две штуки. Не видел?

На лицо вахтенного в тот момент стоило посмотреть: он вытаращил и во все глаза смотрел на лейтенанта, как ненормальный.

— Г р о б ы???

— Да, гробы, разборные такие гробики, не знаешь? Две штуки. Работяги, наверное, свистнули. Они ж из нержавейки, вещь, короче, и собираются в две секунды: на замках.

Своим уверенным видом лейтенант доконал матроса, тот подумал: «А кто его знает, на замках…»

Ещё полчаса они шарили вместе; проползли всё: гробов не было.

На докладе командир спросил лейтенанта:

— Ну что, доктор, врастаешь? Как идёт приёмка?

Лейтенант вскочил, покраснел и, от волнения спотыкаясь, зачастил:

— Принято на шестьдесят процентов. Пока не хватает только гробов.

— Не понял, доктор, чего тебе не хватает? — спросил командир.

— Гробов, товарищ командир. Они по двадцать четвёртой ведомости, разборные такие, они в десятом отсеке позавчера в шхере лежали, в районе дейдвудного сальника.

— Что за чёрт,— оторопел командир,— чьи гробы?

— Ваши, товарищ командир, с замполитом. Остальных так кладут, а вас с замполитом — сами понимаете. В районе дейдвудного сальника.

— Понимаю,— сказал командир,— ты сядь, лейтенант.

Командир повернулся к механику:

— Всё ясно. Это твои пультовики, больше некому. Ну, дивные козыри, я им жопу развальцую!..

Секретное оружие

Лейтенант Саня Котин жил спокойно до тех пор, пока его квартирной хозяйке, глубокой старушке, не захотелось зарезать свою корову.

Почему-то наше гражданское население уверено, что лейтенант русского флота может зарезать кого угодно. Даже корову.

Старушка обложила Саню по всем правилам классического измора: она не давала ему ни спать, ни жрать, ходила за ним по пятам, ворковала в спину, и деться Сане было некуда; путь у него был один — к корове.

— Ми-ла-й,— шептала она ему страстно,— а я тебе и печеночку зажарю, и котлетки сделаю, а ты уж уважь, завали родимую.

Лейтенант Саня не испытывал ни малейшего желания «завалить родимую», да и не мог испытывать. Он даже муху на стекле не способен был «завалить», не то что корову. Однако однажды на очередное старушечье обхаживание он как-то неожиданно для себя кивнул и сказал:

— Ладно, завалим.

На корабле Саня места себе не находил до тех пор, пока не поделился кровожадными старушкиными наклонностями со своим лучшим другом минёром Петей.

— А бутылку она поставит? — спросил быстро Петя.

— Поставит,— ответил Саня.

Стоит заметить, что минёр Петя за бутылку мог брата родного завалить.

— Вместе её сделаем,— заявил в возбуждении Петя и тут же для тренировки схватил кортик и принялся тыкать им в дверь, разжигая в себе убойные страсти.

— Слушай,— остановился он вдруг,— а где у коровы сердце? Справа по курсу или слева?

— Слева… наверное…

— Так, значит, слева,— задумчиво вычислял что-то Петя, отводя руку и нацеливаясь.

— Ну да,— сказал он, соображая,— конечно же, слева… Если поставить её на задние лапы… это будет слева… м-да… А рога у неё есть?

— Есть.

— А вот это нехорошо,— сказал Петя и заметно охладел к кортику,— так дело не пойдёт. Надо что-то другое придумать.

— Ладно,— сказал он после непродолжительного молчания,— мы её по-другому кокнем, собирайся, пошли печёнку жрать. Жду у трапа через пять минут.

Дома у старушки Петя хамски предложил ей сперва выставить бутылку, мотивируя своё желание поскорее с ней встретиться тем, что перед убийством всегда нужно слегка тяпнуть.

Старушка на радостях выставила не одну бутылку, а целых две. Друзья слегка тяпнули, посидели и совсем уже было отправились спать, когда бдительная старушка напомнила им, что хорошо бы приступить к корове.

— Ах, да,— сказал Петя, полностью сохранивший совесть и память.— Сейчас мы её… это… кокнем… Где-то у нас тут было… секретное оружие?..— с этими словами Петя, покопавшись в портфеле, выудил оттуда

ПТ-3

ПТ-3 — это патрон, содержащий два с половиной килограмма морской взрывной смеси. Им у нас плавучие мины подрывают.

Друзья захватили патрон и отправились в сарай. К корове. Сначала они пытались вставить ей патрон… гм… в район хвоста, чтоб взрывной волной (глубокое Петино убеждение) её развалило на две равные половины.

Вставить не удалось не только потому, что корова возражала, но и потому, что отверстие было расположено слишком неудобно, даже для такого энтузиаста своего дела, как Петя.

Против того, чтобы привязать патрон к коровьему хвосту, неожиданно энергично принялся возражать Саня, у которого к двум часам ночи открылось второе дыхание.

Пристроили патрон на рогах. Петя уверял, что и таким макаром идея развала бурёнки на две равные семядоли реализуется полностью.

Вскоре сарай заполнился шипеньем бикфордова шнура на фоне меланхолических вздохов благородного животного.

Друзья покинули сарай тогда, когда убедились, что всё идёт хорошо.

Взрыв потряс галактику. С дома старушки, как по волшебству, снесло крышу; от сарая осталась одна только дверь, а от коровы — четыре копыта.

Мясо же её, распавшись на мелкие молекулы, засеяло целый гектар.

Гена-янычар

Гена-янычар…

Он был командиром атомной лодки — атомохода. Небольшого роста, толстенький, он всё время прихрамывал. До конца жизни его мучил тромбофлебит. И ещё у него была ишемическая болезнь сердца. Он задыхался при недостатке кислорода.

— Химик,— говорил он мне,— у тебя не двадцать процентов во втором, а девятнадцать, врёт твой газоанализатор.

Я проверял, и — точно: газоанализатор врал. Это был артист своего дела. Маг и волшебник. Сейчас всё ещё существует категория командиров, которые только в автономках видят смысл своей жизни.

Когда он заступал на вахту, дежурным по дивизии, на разводе начинался цирк. Он инструктировал развод ровно столько, чтоб успеть изречь:

— Я прошёл сложный путь от сперматозоида до капитана первого ранга и посему буду краток. Помните: чуть чего — за пицунду и на кукан!

Замов он терпеть не мог. И делал он это в лоб, открыто.

Как-то наш зам вошёл в центральный и сказал:

— Вы знаете, товарищ командир, сейчас самый большой конкурс в политическое училище, по семнадцать человек на одно место.

— Конечно! — заёрзал в кресле Янычар.— Каждый хочет иметь свой кусок хлеба с маслом и ни хрена не делать.

После этого в центральном наступила вакуумная пауза, когда каждый молча и тихо занимался своим делом.

Гена-янычар…

Он чувствовал корабль каждой своей клеткой. Он даже угадывал начало аварийной тревоги — перед каждым возгоранием в электросети являлся в центральный пост. Это была мистика какая-то.

А плавал он лихо. Он менял по своему капризу проливы, глубины и скорости перехода, и мы — то крались вдоль береговой черты, то — неслись напролом, на всех парах, в полосе шторма и под водой нас мотало так, как мотает только морской тральщик.

Он мог форсировать противолодочный рубеж на полном ходу, ночью, чуть ли не в надводном положении, и ему всё сходило.

Он рисковал, плавал «на глазок», по наитию, на ощупь, в нарушение всего. В его решениях порой не было ни логики, ни смысла. Но он всегда выигрывал, и мы всегда приходили из автономки необнаруженными, а для лодки это даже важней, чем удачная стрельба.

После похода, на разборе, за такие тактические фокусы ему тут же ставили два шара — и он обижался.

— Да идите вы…— говорил он своим однокашникам, которые давно стали орденоносными адмиралами.

После такого «разбора полётов» он всегда приходил на корабль, устало спускался вниз, предупреждал дежурного:

— Меня ни для кого нет, будить только в случае ядерного нападения,— запирался в каюте и в одиночку напивался.

Его извлекали из недр каюты, привлекали к какой-то ответственности, наказывали или только журили; прощали в конце концов и отправляли в море.

И море всё списывало…

Он здорово ходил в море, Гена-янычар…

Штурман! Место!

— Штурман! Место!

Взгляд в правый иллюминатор и сразу в левый. Карандаш двумя пальчиками поднимается над картой. Пальчики разжимаются — карандаш падает — тык! — есть место.

Вася Дубасов своё дело знает. Невязка [6] — ноль. Прокладку в Финском заливе, когда в правый иллюминатор смотрит один берег, а в левый — другой, ведут только салаги.

Вася слегка подшофе, но это со вчерашнего. В этой жизни он уже занял своё крейсерское положение: он штурман этой страхолюдины, старший лейтенант, и ему тридцать лет. Всего тридцать лет, а уже старший лейтенант. Бешеная карьера.