Ганнибал (др. перевод) - Харрис Томас

Для Барни, не пострадавшего от избытка формального образования, Сократ явился откровением, со всеми привлекательными чертами нового знакомого.

– Строгий режим и беседы – совершенно отдельные вещи, – продолжал он. – А в строгости режима нет ничего личного, даже в тех случаях, когда я был вынужден лишать доктора Лектера почты или надевать на него смирительную рубаху.

– Вам часто приходилось беседовать с доктором Лектером?

– Иногда он месяцами не произносил ни слова, а иногда мы говорили всю ночь, после того как стихали крики. По правде говоря, я учился по переписке и в целом тратил время попусту – мир открыл для меня он, доктор Лектер. Он познакомил меня не только с Сократом, но и со Светонием, Гиббоном[16], другими…

Барни взял в руку чашку, на тыльной стороне его ладони Старлинг увидела широкую оранжевую полосу от бетадина.

– Вам не приходило в голову, что после побега он может попытаться вас убить?

– Он как-то сказал мне, – покачивая головой, ответил Барни, – что предпочитает, насколько это возможно, поедать грубиянов. Он называл их «отмороженными хамами».

Барни рассмеялся, что являло собой весьма редкое зрелище. У него были мелкие детские зубы, а смех для взрослого мужчины звучал несколько нездорово. Так смеются младенцы, пуская струю жидкой каши в физиономию противного дядьки.

У Старлинг даже появилась мысль, что Барни провел в обществе психов времени больше, чем надо.

– А как насчет вас? Вы не чувствовали.., ммм.., страха, когда он убежал? Вы не боялись, что он явится за вами? – спросил Барни.

– Нет.

– Почему?

– Он сказал, что этого не сделает.

Как ни странно, но ответ казался исчерпывающим для обоих.

Им принесли заказ. Барни и Старлинг проголодались и некоторое время ели молча. Затем…

– Барни, когда доктора Лектера переводили в Мемфис, я попросила вас отдать мне рисунки, сделанные им в палате, и вы их мне принесли. Что случилось с его другими вещами? Книгами… Записями… В больнице даже не сохранилась его история болезни.

– Там был большой шум. – Он сделал паузу для того, чтобы постучать донышком солонки о ладонь. – В больнице был большой шум, я хочу сказать. Меня уволили. И еще кучу народу. А пожитки больных куда-то подевались. Трудно сказать…

– Простите, – прервала его Старлинг. – Я не совсем расслышала, что вы тут толковали о беспорядке в больнице. Но не в этом дело. Только вчера вечером я узнала, что «Кулинарный словарь» Александра Дюма, с пометками и записями доктора Лектера, был выставлен на частном аукционе в Нью-Йорке два года назад. Он ушел в частную же коллекцию за шестнадцать тысяч долларов. В официальном подтверждении о собственности стояло имя «Кэри Флокс». Вы знакомы с этим «Кэри Флоксом», Барни? Надеюсь, что да, потому что ваше заявление с просьбой о зачислении на работу в больницу было написано рукой этого типа, но подписано «Барни». Да и налог с продажи почему-то платили вы. Простите, но я совсем забыла, что вы сказали раньше. Не начать ли нам снова? Итак, сколько вы заработали на книге, Барни?

– Около десяти.

– Верно, – согласилась Старлинг. – На квитанции указано десять пятьсот. Сколько вы получили от «Тэтлер» за интервью, которое вы дали после бегства доктора Лектера?

– Пятнадцать штук.

– Круто. Прекрасно для вас. Вы сами сочинили ту ахинею, которую вешали на уши журналистам?

– Я знал, что доктор Лектер не стал бы протестовать. Более того, он был бы разочарован, если бы я их не облапошил.

– Он напал на медсестру до того, как вы поступили в балтиморскую лечебницу?

– Да.

– У него был перелом плеча?

– Да, насколько мне известно.

– Была ли сделана рентгенограмма?

– Скорее всего да.

– Мне нужна эта пленка.

– Хм-м…

– Я выяснила, что все автографы доктора Лектера были рассортированы на две группы: те, которые написаны чернилами до заключения, и те, которые написаны карандашом или мягким фломастером в лечебнице. Вторая группа стоит дороже, но думаю, Барни, вы знаете это и без меня. Уверена, что все бумаги у вас, Барни, и полагаю, что вы намерены в течение нескольких лет распродавать их по частям на аукционах автографов.

Барни в ответ лишь молча пожал плечами.

– Полагаю, что вы ждете, когда доктор Лектер снова окажется горячим блюдом для средств массовой информации. Какова ваша цель, Барни? Чего вы хотите?

– Прежде чем я умру, я хочу увидеть все картины Вермера[17].

– Есть ли необходимость спрашивать, от кого вы узнали о Вермере?

– В ночных беседах мы обсуждали множество предметов.

– Вы не говорили о том, что он намерен делать после того, как станет свободным?

– Нет, доктор Лектер не строил гипотез. Он не верит ни в силлогистику, ни в синтез, ни в абсолют.

– Во что же он верит?

– В хаос. Но в хаос даже не надо верить. Он самоочевиден.

Старлинг решила немного подыграть Барни.

– Вы сказали это так, словно сами верите в это, – сказала она. – Но ведь ваша работа в лечебнице состояла в том, чтобы поддерживать порядок. Вы были старшим санитаром. Мы оба в некотором роде санитары и заняты охраной порядка. Доктор Лектер не имел никаких шансов от вас скрыться.

– Я уже объяснил вам почему.

– Потому что вы постоянно были начеку. Несмотря на то что между вами существовали чуть ли не братские отношения.

– В братских отношениях я с ним не состоял, – возразил Барни. – Он просто не мог быть чьим-либо братом.

– Не потешался ли доктор Лектер над вами, обнаруживая ваше невежество?

– Нет. А над вами?

– Нет, – ответила она, стараясь щадить самолюбие Барни. Старлинг впервые поняла, что издевательства чудовища могли быть комплиментом. – Доктор, конечно, вволю мог поиздеваться надо мной, если бы того хотел. Вы знаете, где находятся его вещи, Барни?

– Предусматривается ли вознаграждение тому, кто их найдет?

Старлинг медленно свернула бумажную салфетку, положила ее под тарелку и сказала:

– Вознаграждение будет состоять в том, что я не стану выдвигать против вас обвинение в попытке помешать деятельности правоохранительных органов. Я отпустила вас, когда вы пытались установить подслушивающее устройство на мой стол в больнице.

– Жучок принадлежал покойному доктору Чилтону.

– Покойному? Откуда вам известно, что он покойный доктор Чилтон?

– Он задержался где-то на добрых семь лет, – ответил Барни. – И я не жду, что он вот-вот появится. Скажите, специальный агент Старлинг, чем вы удовлетворитесь?

– Я желаю посмотреть на рентгенограмму. Рентгенограмму я заберу. Кроме того, я хотела бы взглянуть на некоторые его книги.

– Допустим, что мы найдем его вещи, что с ними будет потом?

– По правде говоря, точно не знаю. Федеральный прокурор может взять их в качестве вещественных доказательств в деле о побеге. В этом случае они сгниют в его огромном хранилище вещдоков. С другой стороны, если я изучу книги, не найду в них ничего полезного и скажу об этом публично, то вы сможете заявить, что доктор Лектер передал их вам. Поскольку он отсутствует семь лет, вы можете через гражданский иск в суд претендовать на полную собственность. Насколько известно, родственников у него нет. Я рекомендую передать вам все малозначительные материалы. Хотя моя рекомендация, как вам известно, будет находиться в самом низу тотемного столба. Рентгеновскую пленку и историю болезни вам скорее всего не вернут, так как доктор Лектер дать их вам не мог.

– А если я скажу вам, что не располагаю вещами доктора?

– Материалы Лектера будет практически невозможно продать, потому что мы издадим бюллетень, извещающий продавцов о том, что документы и книги подлежат конфискации, а против участников торгов будут возбуждены уголовные дела. Кроме того, я получу ордер на обыск вашего дома.

– Теперь вам известно, где находится мой дом. А что, если это не дом, а дома?