Путешествие Идиота - Игорь Поль

А потом вошел крупный такой мужчина в фуражке. Весь в белом. И на нем все золотом блестело. И погоны, и какие-то нарукавные штуки. И охранник вытянулся и честь ему отдал.

— Госпожа баронесса, — мужчина коротко поклонился.

— Здравствуйте, капитан, — ответила ему Мишель и со стула поднялась.

— Господин капитан, — и этот представительный мужчина мне тоже кивнул.

Тут я понял, что он со мной так здоровается. И тогда я встал и сказал:

— Здравствуйте, сэр, — и очень это у меня солидно вышло. Как по-настоящему.

И снова зашел лейтенант и за спиной капитана встал.

— На борту вверенного мне судна произошло чрезвычайное происшествие, — так капитан речь свою начал. — Возникла опасность для жизни пассажиров и экипажа. Один член экипажа серьезно пострадал. Давайте попробуем разобраться, что мы имеем…

И давай он мне красивые слова произносить про долг и честь, и про ответственность. И про то, что мне, как человеку военному, все это должно быть ясно. Ну и, конечно, про традиции упомянул. Раз пять. Или даже больше. Я со счета сбился. Он говорил о недопустимости конфликтов между пассажирами, равно как и противоправных действий на борту — тут он на мою коробочку глянул — в любых проявлениях, потому что лайнер является территорией, на которую распространяется власть Императора и законы Империи. И вся его речь сводилась, похоже, к тому, что я стал объектом преступного преследования в виду — и опять на коробочку внимательно посмотрел — специфики моей нынешней деятельности, по всей видимости, также противоправной. И что ему очень жаль, но он вынужден принять непопулярное решение, которое, тут он опять сказал о традициях, является для него очень трудным выбором, но, тем не менее, необходимым, и все это — в целях заботы о сохранности вверенного ему имущества компании и для обеспечения безопасности личного состава и пассажиров. В общем, он сделал заключение о том, что для моей же пользы мне следует сойти с корабля на ближайшей орбитальной станции и, таким образом, уйти от грозящих мне неприятностей. И еще посоветовал сменить род занятий, “по всей видимости, недостойный офицера Имперских вооруженных сил”. И в который раз на коробочку глядит. И чего они все к ней прицепились? Кроме того, капитан с глубоким прискорбием сообщил, что случай является форс-мажорным, и в сложившихся обстоятельствах у него нет полномочий производить возврат средств, уплаченных мною за билет до Кришнагири Упаван. Но он выражает уверенность, что удачная игра в судовом казино с лихвой компенсировала мне материальные неприятности. В общем, все, что я понял — это то, что меня высадят на ближайшем промежуточном пункте. И пока капитан говорил, меня не оставляло ощущение, что ему почему-то стыдно все это мне вдалбливать. Как будто он недоговаривает чего-то.

Тут Мишель сказала:

— Капитан, вы прекрасно понимаете, кто стоит за этим инцидентом. И тем не менее идете на недостойные офицера меры.

На что он спокойно возразил:

— Конечно, понимаю, госпожа баронесса. Я прекрасно осведомлен обо всем, что происходит у меня на борту. Но если я высажу — заметьте, без должных оснований, — того, кого мы оба имеем в виду, вашему протеже это вряд ли облегчит жизнь. А компании и мне лично — сильно усложнит. Пассажиры, что стоят сейчас за этой дверью, да и многие другие, ждут от меня радикальных решений. Только такие меры могут их успокоить и доказать, что судно и впредь останется безопасной территорией. Не думаю, что с вашей стороны корректно обвинять меня в трусости.

— Именно это я и хотела вам сказать, капитан. Вы тут просто на цыпочках перед всякими подонками танцуете. Всего доброго.

И она вышла из комнаты. Прямо в любопытную толпу за дверью. А капитан слегка от ее слов покраснел. И мне так сказал:

— Ближайший пункт маршрута — Йорк. В оставшиеся сутки, мистер Уэллс, вам будет предоставлена другая каюта такого же класса. Под надежной охраной. Рекомендую вам, для вашей же безопасности, не покидать каюту.

Вот так меня и вышвырнули с этого самого “лайнера”.

Глава 23

Домашний арест, или Проводы идиота

И я провел остаток пути до Йорка в новой каюте. И Мишель — она упрямой оказалась, что твоя ослица, — сидела со мной. Все это время. И Готлиб тоже приходил. И сказал почему-то, что он сожалеет. И что, если мне нужна какая-то помощь, то он к моим услугам. Правда, я чувствовал, что он просто из вежливости так говорит. И чтобы Мишель приятно было. Я ему тоже вежливо сказал: ”Благодарю, Готлиб”. Бывают такие слова, оказывается, которые люди друг другу просто так говорят. Без смысла. Вроде бы так принято. И он ушел. Потому что у меня не было места, чтобы кто-то еще сидел. А стоять у меня неудобно. Уж больно тут тесно. И еще Мишель была с ним холодна. Даже не смотрела на него почему-то. Я решил, что они поссорились. Такое бывает, я знаю. В общем, он помялся немного и пошел себе. А потом, все как будто сговорились. Приходили какие-то женщины, чтобы выразить “восхищение”. При этом все время переводили глаза с меня на Мишель и лепетали что-то бессвязное. Один мужчина сказал, что он “корреспондент”, и не желаю ли я… Тут я не успел дослушать, потому что Мишель его за двери вышибла. Еще один пожелал мне удачи и сунул карточку с адресом отеля на Йорке. Молодая супружеская чета изъявила желание сняться со мной “на память”. Честно говоря, больше всего мне бы хотелось, чтобы Лив пришла. А больше я никого видеть не хотел. Потому что знал, что Лив сейчас очень одиноко. Но я стеснялся Мишель. И какие-то люди все шли и шли, и говорили мне что-то, о чем-то спрашивали, расписывали какие-то дома и маршруты, а потом нам обоим эти бесконечные визиты надоели, и Мишель сказала охраннику, чтобы тот не пускал никого, кроме стюардов с едой. И мы остались одни. Так и сидели молча. Она — в кресле, а я на откидном сидении за столиком.

— Покушение на тебя — большое событие тут. О нем будут говорить как минимум неделю. Ты теперь знаменит. Скрасил серые будни путешественников, — съязвила Мишель.

Я теперь могу отличать, когда она говорит серьезно, а когда шутит. Когда она шутит и при этом злится — это называется “язвить”. Ну а я промолчал. Что тут скажешь… Я вообще теперь не знаю, как себя с Мишель вести. И чего она со мной возится. Не люблю, когда со мной нянчатся. Я понял это недавно, когда вспоминал, как Кати или Роза делали у меня дома уборку. И сразу вспомнил, как они со мной обращались. Как с вещью. И вот теперь мне становится не слишком хорошо, когда я это чувствую, а когда мне нехорошо, я уже не терплю, как раньше, а делаю, как мне надо. Просто Мишель — не как все, и сказать ей, что мне не по нраву, как она себя ведет, я не могу. Стесняюсь, наверное.

— Хочешь, сходим в кино? — спросила она.

— Капитан приказал мне оставаться в каюте.

— С каких пор ты такой послушный?

— С тех самых, как меня хотят прихлопнуть.

Это слово — “прихлопнуть” — я недавно услышал. И запомнил. Очень емкое понятие. Прихлопнуть можно комара. Или бабочку. Потому что они маленькие. Так и меня хотели. Будто комара. И я включил музыку. Сначала Дженис. А потом ребят, которые себя почему-то “жуками” называли. Так мне голос перевел. А потом других. “Катящиеся камни”. В те времена все себе какие-то странные имена придумывали. Но я научился не обращать внимания на названия. Слушать только музыку. Нипочем бы не подумал, как много на свете хорошей музыки. И как я раньше без нее обходился?

И Мишель сидела тихонько и в стенку перед собой смотрела. А потом ноги подобрала, и устроилась в кресле с ногами. Я видел, что ей не слишком удобно, но она все равно не уходила.

— Почему ты не идешь спать, Мишель? Готлиб может обидеться, что ты у меня ночью сидишь.

А она посмотрела на меня грустно и ответила, что это нечестно — так говорить.

— Почему?

Мишель глаза отвела и сказала, что она очень сожалеет. И что она уже извинилась. И вообще — какого черта она передо мной оправдывается! И губу прикусила. Я подумал — как все иногда просто. Извинился, и все. Будто и не было ничего. И вообще — чего я себе навоображал? Меня к ней просто парой приставили. Чтобы глупостей не наделал. Не залез, куда не следует. Ну, и попутно чтобы мы не скучали. Мы и не скучали. Игра такая. И ни в чем Мишель передо мной не виновата. И я ей сказал:

— Ты не должна ни в чем оправдываться. Мы ведь просто попутчики. Я заметил — тут многие по многу раз пары меняют. И нисколько не грустят.

Я так ее успокоить хотел. И сделать так, чтобы она не злилась. Мне просто поговорить с ней хотелось, как раньше. Ведь скоро мы прилетим на какой-то “Йорк” и больше никогда с ней не увидимся. Но она не успокоилась. Наоборот — посмотрела на меня очень обиженно.

— Зачем ты так со мной, Юджин? — и голос у нее дрогнул, столько в нем всего было.

И я совсем смешался. Все, что я ни делаю, все как-то наперекосяк выходит. Знаете, каково это, когда все наперекосяк? Тогда я встал, и на край кресла пересел. Как тогда, у Лив. И Мишель меня обняла и щекой к моему животу прижалась. И глаза закрыла.