Наркоза не будет! - Александра Сашнева

Коша взяла обломки злополучной золотой ручки и попробовала соединить их. Ничего не вышло. Тогда она закинула их на шкаф. Туда же, где лежала флейта.

Чистя зубы, она вспомнила, что назначена встреча с галерейщиком. Упаковала пять работ и выругалась на тему того, что не дамское это дело таскать такие тяжести.

Галерейщика звали Валентином. Он сидел за столом, как порядочный человек, но его тупое выражение, сбитые костяшки и колбаски пальцев, которыми он барабанил по полированной поверхности, выдавали основное занятие. Минут пять сальные глазки тупо смотрели на холсты, потом Валентин вздохнул, скользнул взглядом по бесстыдным сиськам под рваной белой майкой посетительницы и сказал:

— Я в этом ничего не понимаю. Поговори с ней, — бросил он тощему прыщавому парню, скукожившемуся у окна. — Вот. Он у нас специалист… Он сейчас все объяснит.

На этом Валентин удалился из кабинета.

Прыщавый тут же расправился, сел на место хозяина. Он представился, и у Коши тут же вылетело, как его зовут. Прыщавый цинично сощурился и сказал, что живопись-то слабенькая. Учебная. Коша смотрела в окно и слушала, равнодушно размышляя, что делать дальше. Понятно было, что заря она сюда пришла.

— Мне кажется, Вам нужно еще работать над своим стилем, — говорил хлыщ. — Но я попробую что-нибудь для вас сделать… Возможно, можно что-то придумать. Вам ведь нужны деньги? Деньги, а не слава?

Он выдержал паузу, рассчитывая, что Коша поймет какой-то ее тайный смысл, но она уже погрузилась в переживание своей никчемности и беспомощности и плохо соображала, в чем дело, просто отметив для себя эту паузу.

— Вот Вам визитка, если надумаете, позвоните, — закончил прыщавый фразу и протянул кусочек картона.

Она вяло сунула ее в карман. Пора было уходить. Коша посмотрела на свои картинки чужими равнодушными глазами, и они показались ей какими-то… Короче, никакие они не классные, а так — дерьмо обычное, галерейное. Цена в дециметрах на килограмм.

Ей стало почему-то стыдно, и глаза наполнились слезами. Никчемность! Вот что ее мучило больше всего. Ни отсутствие денег, ни отсутствие славы, а сознание никчемности. Коша хотела снова упаковать холсты, чтобы нести домой, но прыщавый остановил ее жестом:

— Не надо. Пусть полежат. Может быть что-то… хе-хе…

— А-а… Хорошо.

— Позвони.

Теребя в руках веревку, которой были связаны работы, Коша попятилась к дверям. А, выходя, споткнулась, и от этого стало еще противнее.

Слезы молча текли, Коша их злобно вытирала, но они текли все равно. Так она шла по Невскому довольно долго, пока лицо не высохло само. На Дворцовой площади села зайцем в трамвай и поехала на Васильевский, собираясь зайти к Роне в общагу.

Ни Мусю, ни Черепа с его марками и каннабисом видеть не хотелось. Они были свидетелями ее никчемности.

Трамвай, сначала набитый битком, постепенно редел. Коша машинально водила пальцем по мутному запыленному стеклу и бессмысленно смотрела на проплывающий мимо город.

Какой-то человек стоял за спиной, когда Коша выходила из трамвая.

Она оглянулась и что-то в этом лице показалось знакомым. Наверно он был на кого-то похож. На улице Коша непроизвольно оглянулась — оказалось, что он идет в ту же сторону, что и она. Несмотря на жару, на прохожем был темный, застегнутый наглухо сюртук. Коша пожала плечами и пошла дальше. Заходя в двери общаги, оглянулась еще раз — человек стоял через дорогу на пустынном тротуаре.

Она стремглав побежала мимо вахтерши, которая кринула вслед что-то сердитое.

Дверь Рониной комнаты была наглухо закрыта. И ключа нигде не было, не было и записки. Коша нерешительно стала спускаться по лестнице, не зная, как поступить дальше. Очень не хотелось выходить на улицу, человек в сюртуке оставил непонятный страх.

На лестнице в вечном депресняке и скуке с раздолбанной гитарой сидели два парня с актерского. У них осталось еще пол бутылки водки. Коша выпила с ними. Стало легче. Потом пришел Ронин сосед по комнате и сказал, что Роня уехал к родителям в Красногорск. Водка кончилась, и они втроем пошли гулять. Когда выходили на улицу Коша испугалась, что снова увидит того человека, но его не было.

(Рита)

По полу пробежала мышка. Рита машинально проследила за ней взглядом. Из прочитанного Рита догадалась, что со времени похода с Черепом на пляж прошло достаточно времени. Достаточно для того, чтобы познакомить Е-Кош с соседом по комнате, с местом где лежит ключ. С общажными правилами.

ГОЛУБОГЛАЗЫЙ «АНГЕЛ»

(Коша)

Через несколько дней Коша опять пошла к Валентину.

Его не было.

Нарвалась на прыщавого. Тот начал что-то втирать на умняке. Вздыхал, крутил глазами, все время говорил, что надо что-то понять. Но Коша так хотела жрать, что слова воспринимала бессмысленным сочетанием звуков. Они кружились перед ее усталыми глазами то разноцветными стеклами, то небывалыми растениями. В результате, она ничего не поняла, а только догадалась, что денег пока не дадут, но холсты забирать не надо.

— Хорошо… — мрачно сказала Коша и направилась вон из кабинета.

В совершенно заторможенном состоянии остановилась посредине выставочного зала — там крутились какие-то парни, развешивавшие картины. Коша потерянно созерцала работы конкурентов, осознавая всю степень своей маргинальности.

Особенно ее внимание привлекли небольшие холстики, на которых убегали к горизонту розово-охристые горбатые улочки. С бледного неба косились забавные кудрявые облака — то в виде лошадок, то в виде корабликов. Коша приблизилась к ним, чтобы рассмотреть получше. Потерянностью и игрушечностью Питера веяло с холста, точно сквозняком. Но главное — цвет.

Он там был!

Бывает, что музыкант хорошо играет ноты, но без музыки, так и художник бывает мажет красками, но без цвета, а как это — никто не знает. Коша тихо засмеялась. Много ли ей надо для счастья?

Она оглянулась и увидела, что два парня развешивают работы. Один из них, с какими-то необыкновенно светящимися глазами, похожий на ангела, стоял на стремянке и привязывал к трубам шнуры. Он замер и осторожно глянул через плечо. Коша вспыхнула. Она загадала, что это он нарисовал горбатые улочки.

Приятель того, кто стоял на лестнице, заметив, как они переглянулись, что-то тихо сказал, и светлоглазый «ангел» снова посмотрел на Кошу. Коша улыбнулась от смущения.

Ангел слез со стремянки. И парни все вместе подошли к девушке.

— Простите, это Ваши холсты у Валентина в кабинете? — без тени неловкости спросил тот, кто слез со стремянки.

Приятель его похотливо осклабился.

Коша кивнула. Она старалась не обращать внимания на второго.

— Мне очень понравилось, — мягко произнес голубоглазый «ангел».

У него была интонация и произношение питерского интеллигента в сто тридцать третьем поколении и очень приятный бархатный голос.

— Поверьте, — продолжал он. — Я редко говорю такие вещи, но у Вас, действительно, очень хорошие работы. У Вас большой талант, и мне приятно с Вами познакомиться, потому что Вы еще и красивая девушка.

Веснушчатый приятель «ангела» улыбался.

Коша глупо засмеялась и вздохнула:

— Если бы еще этот Валентин так думал…

— А что он сказал? — вдруг озабоченно спросил второй.

— Сказал, что ничего не понимает и послал к… этому… ну второму. Прыщавый такой.

— Да. Очень неприятная личность. Вы курите? — светлая улыбка легко тронула губы «ангела» и вспыхнула искрами в голубых глазах.

— Да… — Коша растерялась от обилия внимания и застеснялась своих неказистых шмоток.

— Давайте выйдем на свежий воздух. Вы не против? Мне очень интересно с Вами поговорить. Рыжин, ты идешь с нами? — обернулся «ангел» к приятелю.

Веснушчатый, но совсем не рыжий Рыжин покачал головой:

— Нет. Я пойду хабазины вещать. А ты иди. Мы без тебя справимся. Сейчас сюда придет куча народу.

— Я скоро… — пообещал «ангел» и, притронувшись к Кошиному локтю, подтолкнул ее к выходу.

Коша начала таять, словно шоколадка в горячей руке, в глубине души догадываясь о настоящей стоимости вышесказанного, но так уж устроены провинциалки — ерепенятся и огрызаются, а стоит провести пару раз по шерстке — и она Ваша.

Смущение Коши достигло пограничных пределов. Она что-то лепетала, но слова путались, мысли перескакивали с одного на другое. Коша попробовала сказать так же гладко и непринужденно, как новый знакомый, но отсутствие привычки выражаться подобным образом неизбежно подвело.

— Мне тоже… А… а-а. — протянула она спасительный звук. — И мне очень понравились Ваши работы… Правда… Я сразу заметила и потому остановилась. Это ведь Ваши улочки?