Охота - Энтони Макгоуэн

— Вы играете в настольный теннис? — спросил он, выдержав паузу, как будто подыскивал нужные слова.

Он говорил хриплым голосом, но тон был дружелюбный.

— Да, да, играть в теннис, — забормотал Толстяк.

— Вообще-то играю.

— Вообще-то он играет, — передразнил Толстяк, на удивление точно копируя мой голос.

Черри рассмеялась и прикрыла рот рукой. У нее слишком большие зубы, и девочка стесняется.

— Я хочу посмотреть, — решительно заявила она.

Первые слова, услышанные мной от Черри. В саду, на хорошо освещенной площадке, окруженной лимонными и апельсиновыми деревьями, стоял теннисный стол. Мы взяли ракетки и шары у администратора. Убийца играл хорошо. Быстрая реакция, сильный удар, режет справа и слева. Мы провели отличную партию. Он победил, опередив меня на пару очков. Затем к столу встал Толстяк. Мальчик старался изо всех сил. Пот лил с него градом и капал на стол. Но у бедняги проблема с координацией. Шарик после его ударов часто летел мимо стола.

Черри наблюдает за нами, сидя на ступени крыльца. На девочке облегающие шорты и детская майка из полупрозрачного материала. Черри похожа на стрекозу или какое-то ночное существо с кружевными крыльями. Она смеется, когда получается хороший удар, кто-то ругается или Толстяк запускает шарик в заросли.

— Можно, я буду следующая?

— Хорошо.

Я показал девочке, как держать ракетку. У нее холодные и сухие пальцы, несмотря на вечерний зной. Она сделала движение, и ее бедро соприкоснулось с моим. Я перебежал на другую сторону стола. Женщины вышли из бара и сказали, что пора ложиться спать. Мальчишки захныкали — они хотели еще поиграть. Однако мамаша настаивала. Черри последней поднялась по ступеням крыльца и робко махнула мне рукой на прощание.

Кошмарная ночь. Духотища. Я весь во власти грязных похотливых чувств. Хочу избавиться от непристойных картинок, но они появляются всюду, куда бы я ни повернулся. Черри. Наши тела сплелись. Мы предаемся пытке безрадостной изнуряющей плотской любви. Ее лицо искажено то ли страстью, то ли страданием.

На следующий день пытаюсь избегать американцев. Плыву в уединенную бухточку и долго лежу на прибрежных камнях, стараясь избавиться от ужасных ночных видений. Они, подобно тугому липкому веществу, застревают в моем сознании. Вечером не иду в бар, заказываю сандвичи в номер. В девять часов раздается стук в дверь. Пришел Убийца.

— Можно поиграть с вами в теннис?

— Я занят.

Он явно смущен.

— Черри будет смотреть.

Захлопываю дверь перед его носом.

Однако через десять минут я уже у теннисного стола.

— А где ваша мама? — между делом спрашиваю ребят.

— Нам с Черри она не мать, — отвечает Убийца.

— Она моя мама, — поясняет Толстяк. — Черри и Бобби живут в нашей семье.

— Хорошо. Так где же она сейчас?

— Они с Люсиль уже легли, — отвечает Бобби.

Мы полчаса играем в теннис, после чего Толстяк заявляет, что устал и хочет спать. Бобби смотрит на Черри, потом на меня и говорит:

— Да, я тоже пойду. Ты идешь, Черри?

— Через минуту.

— Почему ты не хочешь пойти сейчас?

— Я же сказала — через минуту.

Черри свирепеет прямо на глазах. Бобби пристально смотрит на нее, затем окидывает меня предупреждающим взглядом.

— Как хочешь.

Мы остаемся одни.

— Ты не хотела бы погулять в саду?

Черри кивает. На ней длинное платье из плотной ткани. В нем она похожа на старомодную куклу с фарфоровым личиком. Девочка идет босиком по траве. Пальцы ног у нее длинные. Ночью все сады зачарованы. Вдоль дорожек стоят неподвижные пальмы, в густом воздухе витает аромат незнакомых цветов.

— Сколько тебе лет? — спрашиваю я, когда звуки и огни отеля остались вдалеке от нас.

— А что?

Нет, она вовсе не дразнится. Просто не понимает, почему я задаю подобный вопрос.

— Мне двадцать три, — говорю я.

— Я не такая старая, — смеется она, прикрывая рот рукой.

— Знаю.

Понимаю, что веду ее вниз, к пляжу. Здесь нет никакого освещения, а тропинка крутая и коварная. Протягиваю руку, она берет ее, крепко сжимая своими тонкими пальцами. Мы усаживаемся на песчаном пятиугольнике среди скал.

— Мне здесь нравится, — говорит она. — Ты пахнешь цветами. Почему?

— Думаю, это запах мыла. — Оказывается, мы все еще держимся за руки. — Ты любишь держаться за руки? — спрашиваю ее.

— М-м, да, приятно.

Я обнимаю девочку.

— А так приятно?

— Очень. Но я обгорела, так что поосторожней с моими плечами.

— Мне тебя жаль. Противное солнце!

Она смеется и откидывается назад.

— Да, противное солнце!

Я ложусь рядом с ней и прикасаюсь рукой к ее щеке.

— Ты любишь целоваться?

— Конечно. Все любят.

Я целую Черри. Губы девочки слегка приоткрываются, но она не очень возбуждена.

— Все хорошо?

— Нормально.

— Приятно?

— Да. Мне нравится.

Тогда я медленно снимаю с Черри одежду, ложусь между ее ног и трахаю девчонку.

В финале она начала царапать мою спину своими длинными ногтями. Только тогда я понял, что наделал. С дрожью отвращения скатываюсь с Черри. Да ведь я же изнасиловал ее! А она, сколько бы лет ей ни было, еще ребенок. Мне нет прощения. Девочка тихо лежала на песке среди скал. Я вошел в море и поплыл.

Трудно поверить человеку, утверждающему, что пытался убить себя. Ведь вот он стоит перед вами живой и здоровый. Тем не менее я действительно хотел покончить с собой. Плыл до полного изнеможения, крепко закрыв глаза. Как маньяк, отчаянно бил руками по воде, уже с трудом глотая воздух. В голове только одна мысль — не хочу жить. И в тот миг, когда я готов без всякого сожаления пойти ко дну, передо мной возникает скала. Должно быть, я переплыл бухту и оказался на противоположной стороне. Хуже всего то, что здесь мелко. Вода достигала лишь моих бедер. Пытался заставить себя уйти под воду с головой, однако на мели тяга к жизни побеждает влечение к смерти. Бился головой о камни, стараясь потерять сознание и утонуть, но не имел ни сил, ни мужества довести дело до конца. Добился только того, что содрал кожу на лбу и щеках. В итоге рухнул на камни и зарыдал. А потом уснул.

Утром местные мальчишки начали бросать в меня камни, чтобы разбудить. Полагаю, они думали, что я пьян. Но, увидев на моем лице кровь, пацаны убежали. Вскоре на пляж явился человек с тележкой. Он грубо погрузил меня и отвез в какую-то лачугу. Я остался один. Абсолютно голый. Через некоторое время увидел над собой очертания лица. Узнал одного из голубых, живущих в отеле. Он что-то говорил мне, я ничего не понимал. Его друг оказался поблизости. Они отнесли меня в такси и отвезли в больницу ближайшего городка.

Я находился там два дня, которые прошли как в тумане. Иногда возникали лица врачей и медсестер да каких-нибудь любопытных больных. Они приходили поглазеть на сумасшедшего англичанина, бормочущего и орущего во сне. Через пару дней вылез из постели. В шкафу нашел брюки и рубашку, только туфель нигде не было. Одежду, наверное, оставили мне голубые. Брюки оказались слишком короткими и просторными. Ничего не поделаешь, пришлось надеть. Больные что-то пытались объяснить мне, но я не понимал их. Врач хотел остановить меня у выхода — ничего у него не вышло.

Я хорошо знал прибрежную дорогу. До отеля миль двенадцать. Пошел пешком. Солнце пекло голову, асфальт плавился под босыми ногами. Меня сверлила навязчивая идея: дойти до гостиницы, признаться приемной матери девочки в моем преступлении и ждать прибытия полиции. Тогда я даже не подумал о том, что оставил бедняжку одну ночью на берегу моря. Какой ужас! Мне хотелось понести наказание за свое преступление. Две машины останавливались возле меня, водители предлагали подкинуть. Однако я продолжал свой путь пешком. Язык распух во рту, и мечты о воде путались с мыслями о скорой смерти. А к жажде надо привыкать, думал я, ибо в аду пить не дают.

До отеля добрался только к вечеру. Служащие, еще несколько дней назад хорошо относившиеся ко мне, теперь при виде меня шарахались в сторону или делали злые лица. Наверное, я походил на вампира, прокаженного или религиозного фанатика: босой, окровавленный, изнуренный. Разыскивал американскую семью по всему отелю. Так и не нашел. Обратился к администратору:

— Где американцы?

— Простите, сэр?

Дежурный был невозмутим.

— Куда подевались американцы?

— Мне кажется, вы не вполне здоровы. Позвольте, я вызову врача.

— Где они?

— Если сэр имеет в виду группу из пяти человек, то эти люди уехали.

— Куда?

— Я не знаю. Прошу вас, сэр, говорите потише, иначе мне придется позвать кого-нибудь на помощь.

Пытаюсь объяснить ему, что обидел девочку и должен понести наказание. Он только улыбается. В конце концов помогает мне добраться до номера. Голубые тоже исчезли. Никто в отеле ничего не слышал от американцев о совершенном мной преступлении. Ни один человек не знает меня.