Тайна Древнего Лика - Алексей Корепанов

Экран был рыжим, потому что внизу расстилалась покрытая пылью пустынная сухая ржаво-красная равнина, усеянная холмами, невысокими зубчатыми скалами и каменными глыбами — свидетелями давних тысячелетий. Модуль по диагонали снижался над Сидонией, расставаясь с небом, где сиротливо пристроилось маленькое, в полтора раза меньше земного, тускло-желтое солнце — бледное подобие того светила, что так привычно освещает и согревает мир людей. Марсианское солнце — далекое и какое-то отчужденное, отстраненное — висело, окутанное легкой дымкой, в розовом, как ломоть семги, небе с едва заметными разводами облаков из кристалликов льда и не в силах было согреть этот неласковый мир. Там, внизу, на ржавой равнине, свирепствовал сорокаградусный мороз.

И вот уже заняли весь обзорный экран таинственные объекты Сидонии. Модуль снижался над Сфинксом. Сбоку, справа, вздымались сооружения Города. Дальше, за ними, застыла под солнцем Пирамида Д и М, а слева от нее гигантским пузырем, словно выдавленным из-под поверхности каким-то давным-давно вымершим марсианским чудовищем, вздулся загадочный Купол.

И впервые над изъеденными временем марсианскими пространствами прозвучал голос землянина. Это был голос инженера Леопольда Каталински:

— Поразительно! Он чертовски похож на маску! Я когда-то видел такую же маску… кажется, в Бостоне… да, в Бостоне, в Хэллоуин. Точно, видел! Вот чудеса! — Он повернулся к сидевшему рядом ареологу: — Согласен, Алекс? Видел такие маски?

Ареолог не ответил. Он впился глазами в изображение и, казалось, готов был вскочить с кресла и устремиться к экрану — если бы не ремни. Флоренс тоже, не отрываясь, глядела на проплывающую под модулем громаду. И только Свен, не поднимая головы, ловко манипулировал клавишами управления, словно виртуозно играл на пианино.

Гигантский монолит, более темный, чем окружающая его равнина, был, несомненно, создан когда-то природой. И столь же несомненным представлялось то, что этот каменный массив подвергся обработке инструментами. Никакие ветры, дуй они с разных сторон хоть и десять тысяч лет подряд, никакие дожди и волны, никакие перепады температур не смогли бы сотворить из одинокой горы того, чем она предстала взорам землян: вырезанной из камня улыбающейся маской с четкими очертаниями, с глазницами, заполненными чем-то белесым — то ли лед это был, то ли туман. Из-за этого лицо — вполне человеческое лицо! — имело странную схожесть с земными античными статуями, вызывающими неприятное чувство своими слепыми глазами. Изображение Сфинкса на экране разительно отличалось от многочисленных фотографий, сделанных с борта космических станций. Оно словно беззвучно твердило, отбрасывая все сомнения скептиков: надо мной поработал разум моей планеты…

Батлер не сводил глаз с экрана и вдруг испытал очень странное ощущение. Будто все окружающее неуловимо дрогнуло и чуть изменилось, проявившись в каком-то ином ракурсе. Модуль, казалось, пересек какую-то невидимую черту, какую-то границу, отделявшую этот участок от других, и попал в пространство с несколько иными свойствами…

Необычное ощущение почти сразу же исчезло. Ареолог, чуть подавшись вперед, повернул голову к нанотехнологу и инженеру. Флоренс, морщась, давила пальцем на ухо, а Каталински часто дышал, приоткрыв рот. Торнссон, сидя к ним спиной, продолжал самозабвенно исполнять посадочную симфонию на клавишах панели управления.

«Почудилось? — подумал ареолог. — Или нет?» Он не знал, можно ли доверять собственным ощущениям. Улыбающийся какой-то странной улыбкой колосс со слезой под правым глазом (смех сквозь слезы? Или это просто болезненная гримаса?) отодвинулся в угол экрана. Все ближе, словно поднимаясь из глубин, подступала к модулю ржавая равнина — и Свен, на миг полуобернувшись к завороженным только что открывшейся картиной коллегам, отрывисто предупредил:

— Держитесь. Врубаю тормозные. Модуль содрогнулся от импульса запущенных тормозных двигателей. Завис над марсианской поверхностью между Сфинксом и Куполом, и медленно, будто приседая на все укорачивающихся и укорачивающихся огненных струях, рвавшихся из дюз, осел на россыпь мелких камней, окутанный тучей взметнувшейся вверх бурой пыли. Первая марсианская финишировала.

Все молчали. Это было очень здорово — ощущать себя первым, знать, что ты первый… Впрочем, Торнссон, похоже, пока еще не прочувствовал уникальность момента — он тщательно проверял по индикаторам работоспособность всех систем «консервной банки». Флоренс и Каталински после некоторого послепосадочного оцепенения, не сговариваясь, обратили взоры на руководителя группы Алекса Батлера.

Батлер, словно только что очнувшись, тряхнул головой и расстегнул ремни безопасности. Но подниматься из кресла не стал. Как-то отстраненно глядя на экран, показывавший одну только непроницаемую ржавую пелену, он произнес:

— Прибыли. Поздравляю с успешной посадкой. Начнем по программе. — Он взглянул на пилота: — Свен, как там снаружи? Уши не отморозим? — Тон у него был деловой и какой-то неестественный, как будто ареолог чувствовал себя не в своей тарелке.

В распоряжении экспедиции были прекрасные комбинезоны с терморегуляторами, опробованные в Антарктиде при температурах, достигавших минус пятидесяти, а также предоставленные Пентагоном герметичные шлемы и компактные баллоны с дыхательной смесью из арсенала диверсионных групп, действующих в условиях высокогорья. Имелось и оружие в виде пистолета «магнум-супер», находившегося у руководителя группы. Поскольку стрелять на Марсе было вроде бы не в кого, то оставалось предположить, что оружие включили в список необходимого инвентаря для пресечения возможного бунта… Или все же кто-то в НАСА и в самом деле верил в неких кровожадных уэллсовских марсиан, которых хлебом не корми — дай только сжевать землянина? Второй такой же мощный «магнум» лежал в сейфе командира «Арго» Маклайна. Неужели в том же космическом агентстве всерьез считали, что блеск марсианского золота способен довести экипаж «Арго» до конфликта, который можно устранить только с помощью оружия? На этот вопрос, заданный нанотехнологом еще в самом начале полета, командир, слегка пожав плечами, ответил: «Так сочли нужным…»

Торнссон, изучавший показания наружных анализаторов на дисплее, вместе с креслом развернулся от панели управления и обвел коллег круглыми от изумления глазами.

— За бортом плюс десять и три… — сказал он срывающимся голосом. — Десять и три — чего? — не понял Батлер. — Градусов, — проникновенным полушепотом пояснил пилот и тут же чуть ли не закричал: — Больше пятидесяти по Фаренгейту!