Солнечный луч. По ту сторону мечты - Цыпленкова Юлия Валерьевна "(Григорьева)"

– А ты танцевала? – с интересом спросила я.

– А как же, – усмехнулась шаманка. – До того, как в ученики к шаману пошла, успела повеселиться. Бывало за меня и дрались после танцев этих. – Я округлила глаза, а мать проворчала: – Не всегда же старухой была. Я, знаешь ли, красавицей слыла в своем тагане. Многие хвостом ходили, только меня Отец позвал. Всё веселье тогда забыла и к шаману ушла.

– И никогда не жалела? – спросила я с улыбкой.

– Глупая, – Ашит открыла глаза и погладила меня по щеке, – зов Отца – это честь великая. Тот шаман больше силы имеет, кого Белый Дух выбрал. А меня выбрал.

– А как позвал?

– Во сне приснилось, что иду по ледяной тропе, а впереди свет нестерпимый. Я глаза руками закрыла, отвернуться хотела, да имя свое услышала, и сияние будто на двое разделилось. Так я по тропе прошла и средь пещеры ледяной оказалась. Смотрю, а передо мной Белый Дух стоит. Большего тебе знать не надобно. Не каждому дано Отца увидеть, а тебе показался. Вот и думай, какую честь тебе оказали.

– Но меня он не звал…

– Не звал, – кивнула шаманка. – Но меня к тебе на помощь отправил, когда в снегу лежала, а потом позволил войти в пещеру, показался, языком одарил и волосы выбелил. А меня к тебе защитой приставил. Видать, и в тебе какую-то пользу увидел.

– Какую?

– То только Отцу ведомо.

Мы снова замолчали. Ашит продолжала нежиться в солнечных лучах, а я думала об ее словах, и вовсе не о Белом Духе. Тут я названной матери верила – каждой задумке Отца свое время. Но вот другое меня занимало всё сильней, и вскоре я уже ерзала, снедаемая любопытством.

– Мама, а мы на праздник пойдем?

Она снова посмотрела на меня и отрицательно покачала головой:

– Нет, дочка. Шаманы на такие праздники не ходят. Нам не место за хмельным столом. Меня позовут после, когда придет время урожай заклинать. На обряд пойдем. А праздник без нас пройдет.

И мне стало обидно. Душа просила развлечений, шумного праздника. От однообразия я, признаться, устала. А сейчас, когда природа ожила, игр с Урушем уже не хватало. Хотелось действий, движения, какого-то занятия, но найти себе что-то подобное в доме шаманки было сложно.

– Молодая ты, кровь кипит, – усмехнулась Ашит. – Скучно тебе подле старухи. Понимаю. Но отпустить одну не могу. Рано. Надо больше о людях узнать, своей им стать…

– Да как же я им своей стану, если мы к ним близко не подходим? – возмутилась я. – То я в лихуре сижу, то под кулузом прячусь.

– Всему свое время, – ответила шаманка. – Начнется торговля, тогда и будем в поселения наезжать. Пусть не по слухам, а сами увидят, с кем ты, и кто ты.

– А когда торговля начнется? – снова оживилась я.

Ашит рассмеялась и поддела мой нос согнутым пальцем:

– Скоро.

Я взволнованно вздохнула и прижала ладонь к груди, вдруг ощутив, как забилось сердце. Неужто и вправду к людям выйду? С открытым лицом, с именем, с возможностью говорить? Это было бы замечательно! Хотелось познать их не по рассказам шаманки, а на деле. Посмотреть на уклад своими глазами. Послушать разговоры и окунуться с головой в новый для меня мир. Я желала стать своей. Не диковинкой, а равной среди равных, чтобы наконец распахнуть крылья и найти для себя дорогу.

Быть может, у меня появятся новые знакомства, и я найду тех, кого могла бы назвать добрыми знакомцами, а может, и вовсе друзьями.

– Скорей бы, – прошептала я.

А потом, зажмурившись, я вдруг представила, что в толпе незнакомых лиц я смогу увидеть и того, кого уже знаю. Было бы недурно встретить его, улыбнуться и сказать… И я распахнула глаза, возмущенная собственной мыслью. Что за новости? Да и что бы я сказала воину, которого не видела с того дня, как он покинул наш дом? Он не объявлялся, продолжать знакомство не спешил, а я раскланиваться стану?

И тут же хмыкнула. Конечно, стану, потому что так велят правила хорошего тона. Мы ведь знакомы. И с чего вдруг это раздражение? Люди приходят, после уходят, и никто не неволит их возвращаться, если им этого не надобно. А не надобно, то и сердиться не на что. Так ведь? Так. Но почему-то всё равно раздражало. Наверное, потому, что говорил о нашей безопасности с матерью, но даже не пришел проверить, как мы прожили конец зимы. Разве же это хорошо? Вовсе нехорошо. А еще смотрел… Разумеется, смотрел! Он же расследование вел – откуда я взялась.

Но если это был исследовательский интерес, то к чему мне видеть в нем доброго знакомца? Пациент он и есть пациент. Вот пусть первым и кланяется. Верно? Верно. Стало быть, так тому и быть. И я независимо повела плечами.

– Глянулся, стало быть, Танияр, – усмехнулась за моей спиной Ашит.

– Мама! – возмущенно воскликнула я, спугнув этим Уруша, дремавшего рядом. – Это же мои мысли! Сколько можно подслушивать?

– Так ты думаешь, будто в лесу кричишь, – улыбка шаманки стала шире.

– Никто мне не глянулся, – проворчала я, независимо поведя плечами.

– Ну и правильно, – деловито кивнула Ашит. – Что на них глядеть? Сами пусть глядят.

Обернувшись, я с подозрением взглянула на мать, но она хранила на лице невозмутимость. Однако уже через мгновение я заметила, как дернулся уголок ее рта, и поняла – насмехается. Без издевки, но я насупилась и отвернулась. А через пару минут и вовсе направилась в дом, вдруг утратив легкое расположение духа. Осталось только раздражение.

Я уже взялась за деревянную скобу, служившую ручкой двери, когда Ашит произнесла:

– Танияр подолгу дома не сидит. Брат его по другим таганам гоняет. Опасается.

– Чего опасается?

Я вернулась на прежнее место и с интересом посмотрела на шаманку. Она погладила меня по волосам и снова подняла лицо к небу.

– Архам брата боится. Слабый он. Нехороший человек Архам, не люблю его. Глаза злые, язык, что жало. Танияр другой. В нем сила есть. Честный он, но брата слушается, а тот бы и рад от Танияра избавиться, но не может, потому что ягиры его слушаются. Они его алдаром выбрали, за ним стеной стоят. И пока Танияр брату служит, и они служить будут. Обидит брата Архам, ягиры дом каана сметут, самого к саулам привяжут и порвут без жалости.

Ягирами называли воинов. Алдар – военачальник, которого назначал каан. Но, как говорила Ашит, бывало, что ягиры не принимали ставленника своего правителя и выбирали сами того, кто будет ими командовать. Доверие алдару было выше послушания каану, потому что именно военачальник вел свою рать в бой, от него зависели их жизни, и поэтому воины имели право отказаться от ненадежного с их точки зрения человека. Каану оставалось надеяться на верность алдара. Если послушен он, то послушно и войско.

– Но право на трон… на главенство у Архама, верно? – уточнила я. – Если он наследный каан, то власть его по праву. Почему он боится Танияра, если тот верен брату?

– Когда Вазам пал, совет старейшин принял решение, кто станет кааном, – ответила шаманка. – Меня не призывали. Если есть сомнения, то зовут шамана, чтобы он указал волю Отца и выбрал каана. Но несколько старейшин были в сговоре с матерью Архама, потому выбирали сами, вот Архам и надел челык. – Головной убор правителя, вспомнила я. – Старейшины могут выбирать, закон Белого Духа не запрещает, потому я лишь благословила нового каана.

– Подожди, мама, – мотнув головой, прервала я ее. – Ты сказала, что старейшины были в сговоре с матерью Архама. Выходит, Танияр не ее сын? Или нелюбимый сын?

– Не ее, – кивнула шаманка. – Каан может иметь трех жен, если пожелает. У Вазама было две. Среди жен нет старшей или младшей, они равны. И дети их тоже равны. Мать Архама прежний каан взял первой. Но она двух дочерей родила, потому Вазам привел в свой дом Эйшен – мать Танияра. Она быстро понесла, а вскоре после нее и Селек тягость ощутила. Танияр родился первым, Архам после него, потому все знали, что быть кааном старшему сыну.

Вазам к Танияру душой тянулся. Он всегда впереди Архама был. Умней, смелей, сильней. Его отец с собой первым на охоту взял, а когда вернулся, всем зверя убитого сыном показывал. Гордился старшим сыном Вазам. И мать его больше любил. С ней ночи коротал, к ней возвращался. Детей у них больше не было, Танияр единственный. Мальчишку ягиры еще сызмальства полюбили. Учили своим премудростям, тайны мастерства рассказывали. А потом Танияр их испытание прошел, саула дикого поймал и приручил. Кому дикий саул поклонится, перед тем и ягиры голову склонят.