«Кон-Тики» - Тур Хейердал

Как известно, до плаваний европейцев Америка была единственным, кроме Полинезии, местом, где произрастал батат. Причем Hipomoea batatas, привезенный Тики на острова, – тот самый вид, который с древних времен выращивают индейцы Перу. Сушеный батат был основным провиантом как полинезийских мореплавателей, так и древних перуанцев. На островах Южных морей батат требует самого тщательного ухода, а так как он не переносит морской воды, то нелепо объяснять его появление здесь тем, что его будто бы принесло течением за 8 тысяч километров из Перу. Это тем более неубедительно, что на полинезийских островах батат называют «кумара», то есть так же, как называют его индейцы на севере Перу; это доказано языковедами. Название пришло из-за океана вместе с клубнями.

Бутылочная тыква Lagenaria vulgaris – второе важное для Полинезии растение, которое мы везли с собой на «Кон-Тики». Причем корка была не менее важна, чем мякоть. Полинезийцы высушивали ее над огнем и использовали как сосуд для воды. Это типично огородное растение, которое не может распространиться с морскими течениями, было известно и древнейшим полинезийцам, и исконным жителям Перу. Калебасы найдены в древних могилах и приморских пустынях Перу; здешние рыбаки пользовались ими задолго до того, как в Полинезии появился человек. Полинезийское название бутылочной тыквы – «кими» – встречается в языке индейцев Центральной Америки, куда дотягиваются корни перуанской культуры.

Кроме разных южных фруктов, с которыми мы управились за неделю-другую, пока они еще не успели сгнить, у нас был с собой еще один плод – кокосовые орехи, которые наряду с бататом сыграли важную роль в истории тихоокеанских островов. Мы везли двести орехов – массаж для десен и запас освежающего напитка. Некоторые орехи быстро проросли, и через два с половиной месяца на плоту образовалась рощица – шесть-семь пальм ростом около фута, с плотными зелеными листьями. Еще до плаваний Колумба кокосовый орех рос и на Панамском перешейке, и в Южной Америке. Летописец Овьедо указывает, что испанцы застали на побережье Перу большие рощи кокосовых пальм. Задолго до этого кокосовый орех распространился на всех островах Тихого океана. Ботаники еще не знают точно, с какой стороны он сюда попал. Одно бесспорно: несмотря на свою мощную скорлупу, даже кокосовый орех не может без помощи человека переселиться через океан. Те орехи, которые мы везли в корзинах на палубе, благополучно добрались до Полинезии, их можно было есть, можно было сажать. А вот те, которые мы положили под палубу вместе со спецпайком, были испорчены морской водой. И ведь орех не поплывет быстрее, чем подгоняемый ветром бальсовый плот. Вода проникает внутрь через глазки, как только они загниют. К тому же в океане вдоволь «санитарных постов», они следят за тем, чтобы ничто съедобное не могло попасть своим ходом из одной части света в другую.

В тихие дни мы иногда встречали посреди океана одиноко плывущее на поверхности белое перышко. Буревестники и другие птицы умеют спать на воде, и мы видели их в тысячах миль от суши. Рассмотришь перышко поближе, а на нем лихо плывут по ветру два-три пассажира. Приметив рядом Голиафа – наш «Кон-Тики», – они живо смекали, что на этом судне и места побольше, и ход лучше. И, бросив перо на произвол судьбы, они во всю прыть скользили боком по поверхности воды к плоту. Вскоре у нас набралось множество безбилетников, маленьких пелагических крабов величиной с ноготь, от силы с пятак, довольно приятных на вкус, когда удавалось их отведать. Они всегда были начеку, не пропускали ничего съедобного. Прозевает кок во время утреннего обхода летучую рыбу, и через несколько часов на ней уже сидят восемь – десять крабиков, которые отщипывают кусочки своими крохотными клешнями. Они были очень робки и, заметив нас, спешили спрятаться. Но около колоды на корме, в небольшой ямке, поселился один совсем ручной крабик, которого мы прозвали Юханнес. У нас уже был один любимец – попугай; теперь мы и крабика приняли в нашу команду. В ясные солнечные дни вахтенный, сидя возле руля за хижиной, чувствовал себя совсем одиноким в голубом океане, если рядом с собой не видел Юханнеса. Остальные крабики шарахались от нас, не забывая захватить с собой крошки – совсем как тараканы на настоящем корабле. Не таким был Юханнес. Круглый, широкий, он восседал у входа в свое убежище и пристально наблюдал за сменой вахты. Каждый новый вахтенный приносил ему либо крошку галеты, либо кусочек рыбы, и стоило наклониться над его убежищем, как он выходил навстречу и протягивал свои кулачки. Взяв клешнями крошку, он бегом возвращался в дом, садился у входа и уплетал совсем как мальчишка, который ест что-то, не снимая рукавиц, в студеный зимний день.

Стоило забродившему от сырости кокосовому ореху лопнуть, как крабики облепляли его словно слепни. Или же они охотились на планктон и всякую морскую мелюзгу, которую приносили волны. Надо сказать, что планктон, как он ни мелок, пришелся по вкусу и нам, гулливерам, как только мы научились ловить достаточно, чтобы получился добрый глоток.

Да и кто усомнится в том, что эти почти незримые организмы, которых в Мировом океане несметное количество, питательны. Ведь нет такого обитателя моря, который не был бы в конечном счете обязан своим существованием планктону. Птицы и те из рыб, которые не питаются им непосредственно, поедают других рыб или морских животных, которые живут планктоном, иначе говоря тысячами видов мельчайших организмов. Одни из этих организмов относятся к растительному миру – это фитопланктон; другие – зоопланктон – представляют собой икринки из микроскопических животных. Зоопланктон живет за счет фитопланктона, а этот последний поглощает аммоний, нитриты и нитраты, выделяемые при разложении погибшего зоопланктона. Образуется цепь, в которой каждое последующее звено живет за счет предыдущего, а вместе они – пища всех, кто плавает в толще воды или летает над водой. Их размеры малы, зато велико их количество. Есть места в море, где в стакане воды вы насчитаете тысячи мельчайших организмов. Сколько раз люди погибали посреди моря, потому что ни острогой, ни сетью, ни крючком не могли добыть рыбу. А между тем они нередко плавали по ухе, пусть даже сырой и несколько жидковатой. Будь у них кроме крючка и сети приспособление, чтобы фильтровать эту уху, и осадок, планктон, стал бы их пищей. Это как с зерном – нужно собрать много, чтобы насытиться. Но может быть, рыбаки будущего научатся извлекать из моря планктон, как некогда земледелец научился собирать урожай в поле.

Биолог А. Д. Байков подсказал нам эту мысль и даже снабдил нас сетью, рассчитанной как раз на такую добычу. Сеть необычная, из шелковой нити, около трех тысяч ячей на квадратный дюйм. Она была сшита в виде колпака и прикреплена к металлическому обручу диаметром в полтора фута. Этот колпак мы тащили на буксире за кормой. Улов колебался в зависимости от времени и места, как это всегда бывает. Чем дальше на запад, тем теплее была вода и меньше улов. Ночью мы ловили больше, чем днем: когда светит солнце, многие виды планктона уходят вглубь.

Даже если бы у нас не было других дел на плоту, мы не остались бы без развлечений – достаточно было заглянуть в планктонную сеть. Правда, запах был скверный. И аппетитным это зрелище тоже нельзя было назвать – все вместе выглядело тошнотворно. Но если разложить добычу на доске и разглядывать каждую тварь в отдельности, глазу открывалось бесконечное разнообразие самых поразительных форм и красок.

Преобладали крохотные, напоминающие креветок, веслоногие рачки, а также икринки. Попадались эмбрионы рыб и моллюсков – удивительные миниатюрные крабы всех цветов радуги, медузы и бездна всякой мелочи, которая словно вышла из диснеевского фильма. Тут и какие-то трепещущие привидения, как будто вырезанные из целлофана, тут и миниатюрные красноклювые пичужки с панцирем вместо перьев. В мире планктона природа поистине дала волю своей безудержной фантазии; художник-сюрреалист не мог бы с ней сравниться.

Там, где холодное Перуанское течение, не доходя экватора, сворачивает на запад, мы за несколько часов вылавливали до двух килограммов планктонного киселя. А так как сеть за это время проходила через разные скопления, то осадок напоминал многослойный торт с коричневым, красным, серым, зеленым слоями. Ночью, когда светились ноктилюки, казалось, что сеть наполнена сверкающими драгоценностями. Вытащишь из воды этот пиратский клад, и он превращается в миллионы крохотных рачков и эмбрионов, которые мерцали во мраке, будто угольки. Из сети улов вытряхивали в банку, и казалось, что какая-нибудь ведьма приготовила этот кисель из светлячков. Насколько красиво наша добыча выглядела издалека, настолько жуткой была она вблизи. Запах отвратительный, а вкус превосходный, стоило набраться храбрости и отправить в рот ложку этих углей. Когда в улове преобладали малюсенькие рачки, он вкусом напоминал паштет из омаров, креветок или крабов. А иногда нам казалось, что мы едим икру или даже устриц. Растительный планктон был либо так мал, что уходил с водой через ячею, либо настолько велик, что его можно было выбрать руками. Сверху кисель покрывала «пенка» из организмов покрупнее – желеобразных простейших червей, напоминающих стеклянные ампулы длиной в сантиметр, и медуз. Они горькие на вкус, их надо выбрасывать. А все остальное можно есть или сырым, или сварив в пресной воде. Известно, на вкус и цвет товарища нет. Двоим из нашей шестерки планктон очень нравился, двое говорили – неплохо, а остальных двоих мутило от одного его вида. Питательностью планктон не уступает крупным моллюскам. Если умело приготовить его и подобрать приправы, получится первоклассное блюдо для тех, кто любит продукты моря.