Генерал в Белом доме - Роберт Иванов

1 сентября 1939 г. началась Вторая мировая война. Эйзенхауэр был глубоко убежден, что Соединенные Штаты неизбежно втянутся в нее. Он считал, что его место теперь на родине. Отклонив исключительно соблазнительные в финансовом отношении предложения президента Филиппин, Эйзенхауэр возвратился в США. Условия, изложенные президентом Филиппин Куэзоном, были действительно сверхсоблазнительными, «он предложил ему незаполненный контракт со словами: «Мы порвем старый контракт. Я уже подписал новый, здесь не заполнена только графа вашего вознаграждения. Заполните ее сами»[116].

Предвидения Эйзенхауэра оправдались. Страна была накануне крупнейших военных и политических решений.

Чтобы понять позицию Эйзенхауэра по важнейшим политическим проблемам Второй мировой войны, важно определить его отношение к войне, к причинам, ее породившим. Как для всякого профессионального военного, начало войны открывало перед ним заманчивые перспективы, возможность сделать хорошую карьеру. И тем не менее он «воспринял ее начало как катастрофу». В день начала войны Дуайт Эйзенхауэр писал брату Милтону: «После многих месяцев судорожных усилий умилостивить и задобрить безумца, правящего Германией, Британию и Францию загнали в угол, из которого они могут выбраться только с боями. Это печальный день для Европы и всего цивилизованного мира…»[117].

ГЛАВА III

ВОЙНА

Эйзенхауэр вернулся в США в феврале 1940 г. и получил назначение в 15-й пехотный полк, находившийся в Калифорнии[118]. Неизбежность вступления США в войну становилась все более очевидной. Надо было спешить с подготовкой резервов. В Калифорнии по распоряжению командования он занялся обучением национальной гвардии, чтобы поднять подготовку этих территориальных воинских формирований до уровня требований, предъявляемых к регулярным войскам[119]. История повторялась. Как и в годы Первой мировой войны, он вновь взялся за подготовку военных резервов, что совершенно его не устраивало. Эйзенхауэр обращается во все инстанции с просьбой дать ему возможность получить командную, а не штабную должность.

Но и на этот раз его надеждам не суждено было сбыться. Пришлось сначала работать в штабе 9-го армейского корпуса, а 11 марта 1941 г. он возглавил штаб 3-й армии. Штаб армии находился в столь знакомом Дуайту Сан-Антонио, где он в 1915 г. молодым лейтенантом начинал свою военную карьеру. Но теперь Эйзенхауэр уже получил первую генеральскую звезду, став временным бригадным генералом[120].

Когда-то он мечтал дослужиться до полковника. Теперь был уже перейден заветный генеральский рубеж.

Все происходило так же стремительно, как развивались военные события в далекой Европе. А впереди были новые чины и должности, которые ему даже и не снились.

Теперь Эйзенхауэру прочили блестящее будущее. Когда он занял должность начальника штаба 3-й армии, из Вашингтона к нему был прислан в качестве заместителя Альфред Грюнтер (впоследствии – преемник Эйзенхауэра на посту главнокомандующего войсками НАТО в Европе), только что получивший звание подполковника. Генерал-лейтенант Макнейер, напутствуя его, сказал: «Вам очень повезло, что вы получили это назначение. Тщательно смотрите, как работает Эйзенхауэр. Судьба предназначила его для больших дел»[121].

Самоотверженность, полная самоотдача, работа на пределе физических сил – все это было характерно для Эйзенхауэра на протяжении всей его многолетней службы в армии.

Для такого образа жизни надо было обладать не только высокой организованностью, аккуратностью во всем, но и незаурядной физической подготовкой. «В пятьдесят лет он был в прекрасной физической форме… Большинство малознакомых людей давали ему на десять лет меньше его настоящего возраста. Занятия на свежем воздухе и учеба войск восстановили его былую мощь. Широкоплечий и широкогрудый, он по-прежнему обладал естественной грацией атлета. Тело его всегда было пружинистым. Он ходил упруго, размахивая руками и все замечая».

Дополняя портрет Эйзенхауэра, С. Амброуз продолжал: «Голос его был глубок и громок. В разговоре он живо жестикулировал, отсчитывая на пальцах свои аргументы. Его способность концентрироваться развилась сильнее, чем когда бы то ни было. Взгляд его внимательных голубых глаз приковывал слушателя…

Эйзенхауэр обладал живым умом, идеи теснились в его голове, поэтому речь иногда была слишком быстрой. Весь его облик буквально излучал уверенность в себе. Он хорошо исполнял свое дело и знал это, а также знал, что его начальство видит его достоинства. Он был готов к выполнению трудных задач, к ревностному служению армии и нации»[122].

А пока Эйзенхауэр готовился к грандиозным военным маневрам, равных которым не знала история вооруженных сил страны. Из двухмиллионной армии, созданной к тому времени в США, в этой операции, максимально приближенной к боевой обстановке, участвовало 400 тыс. человек, около. 800 самолетов, большое количество танков и другой военной техники[123]. Известные вашингтонские обозреватели Дрю Пирсон и Роберт Аллен, освещавшие ход маневров, сообщили читателям, что Эйзенхауэр «разработал и осуществил победоносную стратегическую линию»[124]. Огорчало одно: даже на маневрах ему вновь была отведена не командная, а штабная роль.

Начальник штаба армии США генерал Маршалл после окончания этих учений утвердился в своем мнении об Эйзенхауэре как о перспективном военачальнике. Вскоре после завершения маневров Маршалл попросил сотрудника своего штаба Марка Кларка порекомендовать десять кандидатур, из которых можно было бы выбрать начальника оперативного управления штаба армии США. Кларк, не задумываясь, ответил, что в его списке будет стоять только одно имя – Дуайт Эйзенхауэр. Очевидно, мнение Кларка, его старого товарища по Вест-Пойнту, соответствовало точке зрения самого Маршалла, потому что Айк вскоре был утвержден в этой должности.

Авторы критических исследований жизни и деятельности Эйзенхауэра часто сожалеют, что Маршалл не написал своих мемуаров, и поэтому осталось неясным, как он лично относился к Эйзенхауэру. Чайльдс считает, например, что это отношение было далеко не лучшим. В частности, в виде аргумента он ссылается на то, что Маршалл был единственным, кто выступил против выдвижения Эйзенхауэра кандидатом в президенты[125].

Этот аргумент относится к совершенно другому периоду, что же касается военных лет, то все источники подтверждают, что Маршалл высоко ценил военные способности Эйзенхауэра и соответствующим образом относился к нему. Помимо других качеств, Маршаллу импонировала такая черта Дуайта, как готовность откровенно высказать свое мнение. Показательно, например, что после событий в Пёрл-Харборе он был первым, кто со всей определенностью заявил Маршаллу о невозможности впредь удерживать Филиппины[126].