Пуля для полпреда - Фридрих Незнанский

Николай Иванович думал, что все это чушь собачья и забивать голову гороскопами – последнее занятие, но, конечно, ничего такого Марине не сказал, ей легче от этих пустых разговоров – и хорошо.

– Я даже сейчас подумала, что это всепожирающее чудовище, о котором Игорь написал, он сам и есть, он наконец все осознал о своей внутренней сущности…

Яковлев вполуха слушал, согласно кивая и глядя, как воодушевилась Марина, все для себя разъяснив, как она кладет кирпичик за кирпичиком в воображаемое здание Игоревой природы… Он же думал больше о приземленном и материальном. Если слухи эти – правда, если Игорь действительно за большую, по его меркам, сумму согласился в определенный момент подойти в определенном месте к трассе и выстрелить вслед определенной машине? Просто что-то пошло не так – и он совершил убийство.

Николай Иванович боялся признаться даже себе в том, что практически поверил в виновность Игоря. Он усиленно гнал от себя эти мысли, но нужно было решить, что делать: продолжать расследование или прекратить поиски. Может ведь и так случиться, что в результате его собственных усилий неосторожное обращение с оружием, повлекшее тяжкие последствия, превратится в заказное убийство, а пять лет, полученных племянником, в пожизненное заключение…

7 сентября. А. Б. Турецкий

К концу второго дня работы Турецкий окончательно убедился, что искать концы веревочек, безнадежно опутавших дело Вершинина, придется в самых высоких местных сферах. Только такие мастодонты, как Соловьев или Бутыгин, или тот же Шангин, могли решиться на убийство Вершинина, только им или кому-то одному из них под силу запускать слухи, приведшие его сюда, только они способны их подтвердить или развеять. Они наверняка если и не полностью контролируют местную Фемиду, то уж во всяком случае имеют на нее огромное влияние. И с Шангиным, и с Бутыгиным «важняк» уже поговорил, и ни один не бросился делиться с ним сокровенным. С Соловьевым же Турецкий вообще решил без крайней нужды не встречаться, ибо каждый здравомыслящий человек в стране понимал, что местный губернатор тот еще крендель, окончательно развращенный властью. А тем не менее нужно было понять, кто из них наиболее заинтересован в расследовании, а кто, наоборот, будет всячески ему препятствовать. Кто может помочь в этом разобраться?

Первым, кто приходил в голову, был, конечно, Голик, но «важняк» пока был не готов к новой порции мудреных теорий. Лемехова? Пожалуй, она могла бы поподробнее рассказать хотя бы об обстоятельствах создания «Медеи» и основных действующих лицах, принимавших в этом участие: Вершинине, Бутыгине, Соловьеве, Друбиче. А возможно, и о тяжелых фигурах в нынешней политической партии: тех же Бутыгине, Соловьеве и Шангине – ей что-либо известно. В особенности о Бутыгине, его-то она точно должна неплохо знать.

Все имеющиеся официальные данные о Лемеховой Турецкий уже собрал. Разведена, в связях, порочащих ее, не замечена, работала на медеплавильном комбинате, в обладминистрации, занималась малым бизнесом, была консультантом в региональной торговой палате – специализировалась на сделках по экспорту меди, считалась крупнейшим специалистом, не является чьим-либо протеже, всего добилась собственным трудом и собственной наглостью. И внешностью, естественно, тоже.

Отыскав в справочнике телефон, Турецкий позвонил в «Медею». Как ни странно, Лемехова его помнила и была рада звонку. «Важняк» попросил о встрече и был тут же приглашен на 17.00 в офис. У Лемеховой, оказывается, на 18.30 была назначена другая встреча, и ей нужно было как-то убить полтора часа. Турецкий на такую откровенность не обиделся – почему бы и не развлечь скучающую даму умным разговором, глядишь, еще и польза следствию выйдет.

В десяти шагах впереди Турецкого коридор рассекал крупный и очень важный, если судить по обхвату живота, господин лет 25-40, точнее не скажешь. В руке он держал вместительную, но, видимо, практически пустую папку крокодиловой кожи с золотыми, до анекдотичности массивными уголками и пузатым золотым вензелем, пародирующим средневековый аристократический герб. По тому, с каким достоинством он протискивался в дверь «Медеи», Турецкий понял, что опоздал. Такой дядя не станет подниматься на второй этаж, чтобы поговорить с замами или помощниками, он и на первом не видит их в упор.

Лемехова прохаживалась по холлу, прижав к уху мобильный телефон, изредка поддакивая собеседнику, дверь ее кабинета была открыта, миниатюрная девушка стремительно заканчивала натирать там паркет. Господину с папкой Лемехова кивнула, чтобы он проходил в кабинет, одновременно приветливо улыбнулась выглянувшему из-за его плеча Турецкому и, не прерывая разговора, поманила рукой кого-то из соседней комнаты:

– Антон! Распорядись, пожалуйста, чтобы Александр Борисович не скучал.

Антон оказался молодым человеком в строгом костюме только что не от Кардена лично, с тщательно уложенными жидкими волосами и лицом призера всероссийского конкурса прощелыг. Он проводил Турецкого в комнату для гостей, следом за ними впорхнула совсем юная и совсем некрасивая секретарша. Молодой человек сделал несколько стремительных, непонятных Турецкому жестов со скоростью фокусника или брокера и тут же покинул их. Но девушка, очевидно, все поняла, она перекатила журнальный столик от дивана к креслу, убрала с него газеты и термос, заменив их журналами, кофеваркой и подносом с сахарницей, после чего тоже удалилась, оставив Турецкого развлекаться в одиночестве.

От нечего делать он принялся осматривать комнату. Интерьер хранил черты эпохи первоначального накопления капитала и показался ему несколько эклектичным: над столом-тумбой красного дерева с антикварной серебряной пепельницей, к примеру, помещалась политическая карта мира, разукрашенная в лучших советских традициях названиями деловых партнеров комбината и стрелками, тянущимися от Златогорска по всем направлениям. Паутина целиком охватывала земной шар. Эклектика, пожалуй, неизбежна, решил Турецкий, которого сперва покоробило от некоторой напыщенности и несуразности обстановки, люди здесь бывают разные. Эпоха закончилась, но люди-то никуда не делись. А «наши люди» «наших буржуев» недолюбливают, и, пока им не продемонстрируешь что-нибудь милое их сердцу для размягчения, разговор не склеится. Он перелистал американский автомобильный каталог и «Business Week», прислушиваясь к разговорам в холле: сотрудники расходились. Потом ему под руку попался рекламный проспект «Медеи», содержавший всякие любопытные факты. Турецкий узнал, что медь, оказывается, начали выплавлять в Европе четыре, а на Древнем Востоке – шесть тысяч лет назад. Что она встречается в природе не только в виде руды, но и в самородном состоянии и самый крупный из найденных самородков весил четыреста двадцать тонн. Что несколько раньше Медного всадника – в 290 году до нашей эры тридцатидвухметровая бронзовая статуя греческого бога солнца Гелиоса была установлена на самом восточном острове Эгейского моря – Родосе, у входа в порт (тот самый Колосс, одно из чудес света). А в Японии в храме Тайдзи находится отлитая в 749 году четырехсоттонная статуя Будды. А русское слово «медь» происходит от древнеславянского «смида», обозначавшего металл вообще. А в музее Нижнего Тагила хранится огромный раскладной медный стол с надписью: «Сия первая в России медь отыскана в Сибири… Никитою Демидовичем Демидовым по грамотам великого Государя Императора Петра Первого в 1702 и 1706, и 1709 годах, а из сей первовыплавленной меди сделан оный стол 1715 году».

Пока Турецкий просвещался, ходьба в холле постепенно прекратилась. Ему страшно захотелось убедиться, действительно ли, кроме него, Лемеховой и ее слишком делового посетителя, в офисе никого не осталось, но совершить вылазку он не успел: в дверях появилась Лемехова.

– Извините, Александр Борисович, что заставила вас ждать, и спасибо, что приехали. Я сама страшно не люблю ждать. И заняться вроде нечем, и отлучиться нельзя, как на рыбалке, я этого вынести не могу.

– А я не могу представить, как вы ловите рыбу, – честно признался Турецкий.

– Зря. У меня неплохо получалось. Правда, всего один раз. Бутыгин как-то попросил показать швейцарцам неповторимый сибирский колорит. Хотите швейцарского кофе?

– Не откажусь.

– Тогда пойдемте в мой кабинет.

В офисе действительно никого, кроме них, не было.

Кабинет Лемеховой выглядел несравненно более стильно, чем комната для гостей. Для полного соответствия обстановке рабочего места какого-нибудь магната с Уолл-стрит или из лондонского Сити не хватало только стеклянного шкафчика с клюшками для гольфа и столь любимого американскими сочинителями детективов «шикарного персидского ковра, в котором ноги утопают как в траве на цветущем майском лугу». Она усадила его на свой стул во главе стола для совещаний в форме буквы "т" – за начальственную шляпку, а себе подвинула глубокое кресло. Пока кофе перемалывался и заваривался, она попыталась рассказать ему пару баек про Швейцарию, но Турецкий взял инициативу в свои руки. Какое бы удовольствие ни доставляло ее слушать, все-таки он пришел сюда, во-первых, по делу и, только во-вторых, поболтать с «дамой приятной во всех отношениях». Кроме того, в отличие от среднестатистического старшего следователя по особо важным делам и от самой Лемеховой, он как раз в Швейцарии бывал.