Степан Разин - Андрей Николаевич Сахаров

Однажды утром, когда казацкий табор уже проснулся и начинал свои повседневные хлопоты, на берег Дона от Царицына вышли пять человек, которые сказались посланцами от воеводы Унковского. Главным среди них назвали казака Ивана Бакулина. Кричали царицынские люди в казацкий табор, что шли они трудным путем от Царицына и теперь хотят говорить с казацким атаманом.

Посланцы видели, как забегали казаки, как поднялась суета на маленьком островке. А вскоре на берег вышел важный и представительный казак с негустой бородой, в хорошем кафтане и при оружии, рядом с ним шло еще несколько человек.

— Ну, я атаман, Степам Тимофеевич Разин, а это мои есаулы и сотники! — крикнул казак. — Что надобно от меня воеводе Унковскому?

Со всех сторон окружала полая вода остров, на котором разбили казаки табор под Паншином, — ни пройти, ни проехать туда было нельзя. Покрутился на берегу Иван Бакулин, попросился на остров, но отказал Разин: «Говори с берега, что за дело, а мы тут разберемся».

— Приказал тебе воевода уняться и вернуться обратно на Дон, а людей своих распустить.

Дружным смехом встретили казаки слова Бакулина. А тот продолжал:

— А не уйметесь вы, воевода приказал сбить ваш городок и людей ваших перенять.

Снова засмеялись казаки.

— А ну-ка взять их, робята! — приказал Разин. Быстро полетели от островка легкие казацкие лодки, и не успели воеводские посланцы опомниться, как уже подскочили к ним казаки, отняли оружие и припасы, бросили в струги, притащили к атаману.

Разин подошел к Бакулину, осмотрел с ног до головы, да так, что съежился бывалый казак, а потом спокойно и достойно сказал:

— Поезжай-ка ты к своему воеводе да скажи ему, чтоб не посылал ко мне своих служилых людей, а не то я велю перебить их, а город ваш, Царицын, велю сжечь.

Загудели одобрительно казаки, пошла весть по острову, что дерзко и смело ответил Разин воеводскому посланцу.

— А сейчас, — закончил Степан, — чтоб не было вас боле здесь, не то худо с вами мои люди сделают, идите, пока мы добрые. — И засмеялся, повернулся спиной к Бакулину, пошел по своим делам, а за ним есаулы и сотники.

Посадили Бакулина в лодку, перевезли на другой берег и выставили из городка. А уже через несколько дней Бакулин докладывал царицынскому воеводе: «Стоит Стенька на высоких буграх, а кругом его полая вода: ни пройти, ни проехать, ни проведать, сколько их там есть, ни «языка» поймать никак не можно, а кажись, человек тысячу будет, а может быть, и поболее». А больше ничего толком сказать Бакулин не мог.

Беспокойным человеком и истовым воеводой показал себя Андрей Унковский. Через несколько дней он снова послал в стан к Разину своих людей. Пришли в Паншин городок священник одной из царицынских церквей вместе с монашком. Беспрепятственно прошли они до Паншина и там, молясь, много увидали и разведали, однако до Разина не дошли. Строже стали порядки в разинском таборе, в стан к атаману пропускали теперь лишь по особому. на то разрешению. Видели духовные люди с берега, как появлялся несколько раз Разин в своем городке: шел впереди, а чуть поодаль есаулы и сотники. Выслушивал людей Степан приветливо, но и с достоинством, и не всякий человек теперь мог, как говорили, дойти до атамана. Несколько верных казаков ходили за Степаном по пятам, оберегая от всякого лиха.

Пришли лазутчики назад в Царицын ни с чем. Видели лишь, как гнали по реке со всех концов струги, да чувствовалось по веселому гулу и суете в городке, что вот-вот двинется с места вся ватага. Узнали они со слухов, куда направляется Разин. Говорили люди, что собирается он идти на Волгу, а потом на Яик, а потом нанести удар по владениям тарковского шамхала Суркая, жившего по берегу Хвалынского моря.

Проходили дни, но Разин не торопился. Необычно начинал новый атаман свой поход. Кажется, чего легче: собралось людей две тысячи с лишком, струги под рукой, вода стоит высоко, и айда вперед гулять по Волге, да грабить торговых людей, татар да калмыков, досаждать воеводам, как это делали деды и прадеды. К этому и звали его друзья — не медлить, уйти из Паншина, пока не достали их там Войсковой круг и воеводские полки. Но Разин начал с другого: проявил большую осмотрительность, основательность и осторожность. Сначала сам погулял и по Дону, и по реке Иловле, побродил по верховым городкам, разослал кругом лазутчиков, а разбив свой табор близ Паншина городка, отгородился от мира, перенял на свой берег все струги и лодки, поставил вокруг стана крепкие караулы, приказал своим людям укреплять табор казацким обычаем, будто были уже казаки в походе где-нибудь среди своих врагов. Насыпали казаки вокруг стана земляной вал на своих буграх, обнесли его частоколом, выкопали землянки и расселились в них, поставили и несколько рубленых изб для атамана и своей старшины. А уже отсюда, с бугров под Паншином, послал Степан своих лазутчиков под Царицын — разведывать все доподлинно о государевых стрельцах, а главное: высмотреть и сосчитать по рекам и урочищам струги.

Позаботился Разин и о добром вооружении и снаряжении своих людей. Разинские гонцы вдруг появились в окрестных городках, дошли до Воронежа, приглашали торговых и ремесленных людей приезжать в Паншин торговать кто чем мог. Всю весну тянулись торговые люди и верховые городки, везли с собой, как просили казаки, порох, свинец, ружья, сабли, а казаки давали взамен свою последнюю рухлядишку, спускали все по дешевой цене, надеялись взять новые зипуны в походе.

…Степан сидел перед своей избой на добытом невесть откуда красивом стульчике, рядом стояли есаулы.

— Откуда, кто таков? — строго и пристрастно спрашивал атаман — боялся лазутчиков воеводских. — Неволей какой или своей волей в казаки идешь, готов ли на подвиги ради вольности казацкой и славы, будешь ли верно служить своему атаману и блюсти казацкие обычаи?

И пока пришлый человек отвечал атаману, Разин буравил его своим взглядом, вглядывался в глаза, искал и лице правду. Потом оборачивался назад, говорил: «Дайте молодцу оружие, определите в сотню, верю, добрый будет казак». А бывало, мрачнел Разин, наливался злобой, косил глазами, вскакивал и хватал пришлого человека за ворот, драл рубаху до пупа:

— Да как ты смеешь врать мне, атаману? Крестьянин, говоришь? Помещичий страдалец? А ну покажи-ка руки, боярский прихвостень! — Швырял лазутчика одним взмахом кулака на землю, хватался в сердцах за саблю, отделанную драгоценными каменьями. Успокаивал его старшина,