Дина Верни: История моей жизни, рассказанная Алену Жоберу - Ален Жобер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как ни странно, Фраю не нравились горы, хотя это был самый простой маршрут. Он предпочел бы отправлять людей морем и даже самолетом. Но самолетом было невозможно, учитывая военную ситуацию. А морем из Марселя – сложно. Одному судну и вовсе пришлось вернуться в порт. Но иногда Фраю это удавалось. Андре Бретон приплыл в Америку на борту грузового судна «Капитан Поль-Лемерль», хотя и после пяти месяцев ожидания. В конечном счете лучшим способом оставалось пересечение испанской границы. Либо поездом с подлинными или фальшивыми документами и настоящими американскими визами, либо огибая границу, охраняемую – более или менее хорошо – полицией Виши, а затем садясь в поезд на испанской территории, в Порт-Боу. Затем, снова поездом, беженцы добирались до Лиссабона и садились на лайнер до Соединенных Штатов.
(АЖ) Парадокс в том, что нужно было проезжать через две диктатуры, Испанию и Португалию!
(ДВ) Представьте себе, беженцев там хорошо принимали! Франко, который раньше был нашим врагом номер один, во время войны повел себя совершенно поразительно. Он не депортировал своих евреев. И граница была достаточно гостеприимна: меня отправили обратно лишь однажды.
В общем, Бон, а потом Фрай сумели вытащить из Франции более двух тысяч человек: Ханну Арендт, семью Томаса Манна, Марка Шагала, Франца Верфеля с женой Альмой, до этого бывшей замужем за Малером, Макса Эрнста, Вильфредо Лама, Андре Массона, Марселя Дюшана, Виктора Сержа, Ванду Ландовскую. И Жака Шифрина, создателя «Библиотеки Плеяды». И успешных писателей, таких как Лион Фейхтвангер или Вальтер Меринг. И Вальтера Беньямина, который добрался до Порт-Боу, но из страха, что его выдворят обратно во Францию, покончил с собой в гостиничном номере. Он был не один такой: крупный художественный критик Карл Эйнштейн повесился на испанской границе, когда понял, что не удастся ее пересечь.
И, разумеется, Бон, а затем Фрай помогли множеству других людей, известных или менее известных: преследуемым евреям, немецким антифашистам, людям искусства, которых сочли врагами вишистского режима или представителями «дегенеративного искусства» в Германии, профсоюзным деятелям, журналистам, политикам… Вариана Фрая совершенно не поддерживал американский посол, который красовался в Виши. А вице-консул в Марселе Хайрем Бинэм, который, наоборот, активно поддерживал Фрая, был поспешно переведен в Лиссабон. У Фрая отобрали паспорт и выдворили из Франции через испанскую границу в августе 1941 года, как «нежелательного иностранца». Фрай продержался от силы год. Вернувшись в Соединенные Штаты, он поначалу бился, чтобы поддержать свой Центр помощи, продолжавший работать без него, но услышан не был. А потом изменился сам масштаб войны, немецкие войска вошли в южную зону. Переход через границу стал важен в основном для вооруженного сопротивления. Впоследствии Фрай жил незаметно, мне кажется, он закончил свои дни преподавателем латыни. А ведь это был замечательный человек, несправедливо забытый, ему при жизни не воздали должного. Фрай умер в 1967 году, ему не было и шестидесяти. Его имя было вписано в список праведников народов мира Яд ва-Шем, но это произошло спустя годы после его смерти.
(АЖ) Вы потом виделись с людьми, которых вы переводили через границу?
(ДВ) Да, со многими из них. Трое первых из попытавшихся впоследствии узнать, кто я такая, как ни странно, были меньшевиками. Я перевела добрую сотню человек, посланных Боном, или Фраем, или другими активистами, – я не всегда представляла, от кого они пришли. Но, знаете, я же этим занималась лишь два с половиной месяца: август, сентябрь и начало октября 1940 года. А потом охрана границы усилилась, но главное, меня арестовали.
(АЖ) Как был организован переход границы с вашей помощью?
(ДВ) Людям говорили: «Поезжайте в Баньюльс последним поездом. Если вдруг ваш контакт пропустит прибытие этого поезда, идите в кафе напротив. Она приходит туда каждый вечер». А потом они должны были молча идти за мной, держась на расстоянии.
(АЖ) А узнавали вас по красному платью?
(ДВ) Да, по красному платью. Я прекрасно отдавала себе отчет, что это было опасно. И очень заметно. Но я верила, как вам сказать, в свою звезду! И была предельно внимательна. Мы шли в полной тишине. Мы не разговаривали, потому что в горах голос, даже шепот, может разноситься очень далеко, отражаться эхом. Так что я никогда – или почти никогда – не разговаривала с людьми, которых переводила, и не знала, кем они были.
(АЖ) Могу себе представить, что в таких обстоятельствах не обмениваются визитными карточками! И чем меньше знаешь, тем лучше себя чувствуешь!
(ДВ) Именно. Каждый раз я видела других людей. Я с ними не говорила, но иногда в хижине они разговаривали между собой, и это было захватывающе. Так что люди, о которых я потом узнала, это были те, кто постарался найти меня. Например, те трое меньшевиков, Кауфман, и через них Лилиан Шлосс. Родители Майкла Кауфмана были бедными польскими евреями, бежавшими из Польши в 1936 году и осевшими во Франции. Это были очень простые люди, не «личности». Их друзья, с которыми они сошлись в Париже, меньшевики, перебравшиеся в Америку, были в курсе деятельности Бона и Фрая. Они внесли их в списки. Но существовал также Еврейский комитет труда, Jewish Labor Committee, и было очень непросто определить, кто чем занимался и как имена попадали к Бону, или к Фраю, или напрямую в американское консульство. Журналист Адам Кауфман был в Иностранном легионе, куда он вступил в 1939 году, чтобы сражаться против нацистов. Служил в Баркаресе. Его жена (мать Майкла) Полина уехала из Парижа на следующий день после капитуляции с младенцем на руках и нашла убежище недалеко от Лиможа: арендовала чердак для хранения картофеля, чтобы там спать. И они получили телеграмму из американского консульства. Это было каким-то чудом! Адам взял увольнительную и приехал за женой и сыном в Лимож. Они поехали в Марсель и стояли в очередях в разных консульствах, чтобы помимо американских въездных документов получить необходимые визы – испанскую и португальскую – и добраться до Лиссабона.
Однако в Марселе решили, что для отца было бы слишком опасно пытаться пересечь границу на поезде: технически, несмотря на демобилизацию, он по-прежнему был французским солдатом польского происхождения. А в соглашении о перемирии существовал пункт, согласно которому статьи этого соглашения были неприменимы к солдатам – уроженцам территорий, оккупированных Германией, их следовало передавать немецкой армии. Разумеется, это относилось и
