Дина Верни: История моей жизни, рассказанная Алену Жоберу - Ален Жобер

Нет, Майоль не принадлежит к неоклассицизму, неоклассицизм – противоположность его способа выражения в скульптуре. Майоль – изобретатель. Его творчество, как сказал Андре Жид, «ничего не означает». Это начало модернизма, как его поиск безмолвия в скульптуре и как упрощение формы. Как разрыв с господствующим течением.

Современность, принесенная Майолем в искусство скульптуры, была признана авангардистами Парижа и Берлина. Его последователями были Анри Лоран, Жан Арп, Генри Мур и Цадкин. Жан Арп говорил мне, что начал заниматься скульптурой, выйдя с выставки произведений Майоля. Генри Мур хотел устроить свою выставку в зарождающемся Музее Майоля. Он был готов представить свое искусство во дворе, на брусчатке Людовика XIV. Мы уже договорились, но он умер, так и не осуществив свою мечту. В молодости, приехав в Париж, он отправился в Марли, чтобы встретиться с Майолем, но не решился даже постучаться в жилище художника, которого боготворил. Что касается Анри Лорана, его духовный сын, Цадкин, держал фотографию Майоля на столе в своей мастерской. И говорил со мной о своем восхищении Майолем и о современности его творчества.

Драма Майоля, мы об это только что говорили, – это полное отсутствие интереса к написанию текстов. Он не любил писать, говорил: «Я предпочитаю рисовать». Но если бы он записывал все, что чувствовал день за днем и так ясно выражал словами, если бы он доверял бумаге свои мысли об архитектуре в скульптуре, свои взгляды на модернизм, никому никогда бы не пришло бы в голову причислить его к неоклассицизму.

(АЖ) Благодаря вам, уже довольно поздно, Майоль вернулся к живописи…

(ДВ) По правде говоря, он никогда не переставал ею заниматься. Начинал с рисунка и живописи. Живопись его не удовлетворяла – он переключился на керамику, а с нее – на гобелены. Потом занялся скульптурой. Ну, по-настоящему занялся. Но он продолжал писать картины. Существуют его полотна 1912, 1913, 1914 и даже 1925 годов. А в 1934-м он действительно вернулся к живописи со мной. Когда мы были одни на этой изумительной ферме в горах, мы могли работать под открытым небом на поляне рядом с домом. (На этой поляне я в итоге его и похоронила.) Я могла позировать на природе. Вокруг никого, лишь несколько человек работали на винограднике вдали. Майоль сделал там десятки рисунков и написал несколько полотен.

(6)

Во время войны

(АЖ) Вернемся немного назад. Когда и почему вы впервые приехали сюда, в Баньюльс?

(ДВ) Перед войной, в 1939 году, я приезжала сюда на несколько недель. Мы были свидетелями поражения испанской армии. Люди бежали целыми семьями, бежали крестьяне со своим скотом. Это была такая трагедия! И мы с Майолем видели отсюда, с этой террасы, как шла блестящая, превосходная, но разбитая республиканская армия. Майоль, глядя на этих солдат, сказал мне: «Но как могли разбить такую армию?» Она казалась ему превосходной. Я ответила: «Вы идете со мной? Пойдемте к ним». Они расположились лагерем на берегу моря. Майоль заговорил с ними по-каталонски и заплакал. Он сказал мне: «Пойдите с Лорой». Лора – женщиной, которая в 1910 году позировала для «Помоны», она там жила, напротив. «Пойдите купите еды, лекарств, всего, что найдете». Мы с Лорой опустошили деревню и весь день раздавали еду на берегу. В то время я еще плохо говорила по-каталонски, да и по-испански тоже. Но тогда на своем приблизительном кастильском я пыталась утешить этих людей, которые все потеряли и у которых едва ли был шанс снова увидеть свою страну. Это было потрясение! На мне была пелерина, плащ почтальона, который я купила на блошином рынке в Париже. Длинный такой плащ в пол. И после раздачи, в самом конце, несколько человек подошли ко мне и прикоснулись к подолу плаща, говоря: «Благословенна будь мать, которая родила тебя на свет!» На следующий день под конвоем французских жандармов их отправили в концентрационный лагерь в Аржелес.

В сентябре 1939 года, в начале войны, Майоль уехал из Парижа в Баньюльс. Он заявил перед несколькими свидетелями, что будет продавать свои произведения исключительно своим арт-дилерам и не возьмется ни за один заказ. И слово сдержал. Он приехал сюда, когда многие его знакомые отсюда уже уехали. Например, Джон Ревалд. Проезжая через Баньюльс, все заходили попрощаться с Майолем. Но потом он остался один. Работал иногда со мной. У него не было ни одного подмастерья, не было никого. Мне пришлось освоить и отливку, и полировку. Мы с ним отпиливали куски, которыми он не был удовлетворен. Он был очень мил, когда работал, всегда в хорошем настроении. Я, наверное, была удручающе плохой помощницей, но он никогда не высказывал никаких упреков. Все проходило весело.

Джон Ревалд: Майоль между Диной и Эстель Ревалд, на дороге неподалеку от Баньюльс-сюр-Мер, 1940 г.

(АЖ) Вы уехали из Парижа?

(ДВ) Мне нелегко было уехать из Парижа, поскольку я обожала парижскую жизнь. Майоль приехал в Баньюльс в сентябре, а я присоединилась к нему лишь в феврале 1940 года. Парижский университет перебрался в Монпелье. То есть я могла ездить туда и продолжать учиться. Я жила здесь с Майолем, работала с ним. Какое-то время он трудился прямо тут, где мы находимся, в «розовом доме», доме тети Люси. В день моего приезда Майоль начал «Гармонию». А позднее перебрался в горы, на свою ферму. Эта ферма, «Хутор», была в пяти километрах отсюда. Он жил там всю неделю. Я приходила утром и уходила в сумерках. И почти каждый день, туда и обратно, я должна была проделывать весь этот путь пешком. Так продолжалось практически всю войну. Иногда он возвращался, чтобы поработать здесь. Мы с ним потрясающе сотрудничали. Я вам говорила, он был очень образованным человеком, знал все.

(АЖ) На что он жил?

(ДВ) Майоль был знаменитостью и разбогател. Он отказывался от заказов. В молодости он очень нуждался, но к концу жизни стал весьма состоятельным человеком.

(АЖ) Вы в то время были активисткой?

(ДВ) У меня была своя жизнь и свои идеи, и мы их часто обсуждали. Но исключительно в конце дня, так как во время работы он не разговаривал. Майоль мне рассказывал про свою жизнь и просил рассказывать о себе. Я тогда была очень политизирована, и это казалось ему странным. Было непривычно, чтобы позировали студентки или девушки, ведущие интеллектуальную жизнь. Художники таких считали белыми воронами! Так что в качестве собеседницы я ему заменила всех друзей. Но это было очень приятно.

Когда я присоединилась к Майолю в Баньюльсе, решила,