Домино - Иселин Херманн

~~~

Если бы у Дамы с камелиями была добросовестная сиделка, то все закончилось бы иначе.

Что за вздор, Эрик. Существует ли более прекрасная смерть, чем смерть от любви?

После оперы они балуют себя в кафе «De la Paix», и Эрик провожает мадам домой. На этот раз на такси. Мадам считает, что это было «классно». И откуда она выловила это молодежное выражение? Классно — принимать воздушные ванны.

Вы всегда получаете то, что хотите? — спрашивает Эрик, когда помогает ей снять шубу.

Да, не скажешь, что вы, молодой человек, наделены большой проницательностью. Если вам кажется, что у меня все так, как я хочу, то это ваше дело. До какой степени, вы думаете, весело таскаться повсюду с потухшим огнем в сердце? Думаете, очень весело быть полуслепой? Не быть желанной? Когда я однажды проходила мимо стройплощадки, и в первый раз в жизни никто не просвистел мне вслед, я поняла, что в моей жизни настала осень. Это было после Жака. Когда он ушел от меня, моя веселая жизнь кончилась. Ах, да. Только бы можно было законсервировать все эти дерзкие взгляды, полудерзкие предложения, даже ненужный флирт, а потом открыть эти банки в период вечной мерзлоты собственной жизни. Да, Эрик. Счастье — быть молодым, привлекательным и желанным. Может, надо было, как Дама с камелиями, все-таки помереть тогда?

Мне было сорок, когда я встретила Жака. Она произносит его имя более сочно, чем обычно. Это был тридцатилетний бабник, golddigger[11] (снова с акцентом, как у Мориса Шевалье). И он был моим мужем. По крайней мере, он стал моим. Но я так никогда и не стала его. Когда он ушел от меня, мне было сорок девять и я была грузной старой женщиной.

Но, мадам Флёри, вы все еще выглядите…

Она смотрит на него строго. Лестью вы ничего не добьетесь, Эрик. Если хотите видеть, как женщина светится, нужно делать ей комплименты, не дожидаясь ее просьбы. Дайте-ка мне пастис.

Не слишком ли вы любите это дело, мадам?

Мой личный врач, кстати, очень хороший, не то, что этот кузнечик в клинике, говорит, что для меня это полезно.

Если это тот, который продлил ваши водительские права, то я, честно говоря, не стал бы прислушиваться к его советам.

Я делаю это только тогда, когда мне удобно.

Эрик подает ей пастис.

Нет-нет, в моей жизни все совсем не так, как я хотела бы. После Жака я не знала мужчины.

Эрик подмечает старое, почти библейское выражение, являющееся резкой противоположностью ранее употребленному выражению дворовых мальчишек.

И, честно говоря, от этого не весело. Если испытываешь радость на нижнем этаже, то свет наверху погашен. Все сводится к сексу, и если политики, священнослужители или просто приличные люди утверждают что-то другое, то им же хуже.

Не об этом ли он думал недавно, когда сидел в «Bouquet du Nord?» Что двигателем всего является секс? Но он все равно не знает, что ответить на откровенные высказывания мадам.

Что это вы вдруг замолчали? Вы, наверное, думаете, что такая старуха, как я, не должна так изъясняться. Конечно, у меня уже седина между ног, даже паутина, но на чердаке у меня не водится крыс. Все думают, что секс для молодых турухтанов с волосатой грудью, но это, по моему твердому убеждению, абсолютно неверно. Я считаю, что любовь — проза, а секс — поэзия. Любовь между мужчиной и женщиной — масло на хлебе, секс — икра. Люди не перестают по нему скучать, даже когда у женщин начинает виснуть грудь, а у мужчин седеет торс.

Эрик откашливается. Почему же вы снова не вышли замуж? Ну, после Жака.

Потому что я хотела быть только с Жаком.

Но он же сделал вас несчастной.

Может, поэтому я и хотела быть с ним? Должна вам сказать, что человек так много всего чувствует, когда несчастен. Кроме того, мы умело веселились и обожали тратить деньги. Далеко не с каждым можно смеяться. Сейчас он живет на то, что осталось от половины моего состояния, живет где-то на юге с сорокалетней истеричной теткой. По-моему, она у него пятая.

~~~

Настал понедельник, и Сабатин не знает, как ей вернуть деньги, которые она одолжила. Конечно, она может спросить адрес у маникюрщика на площади Клиши. Но она не уверена, живет ли он на этой или на другой стороне улицы, а таблички на воротах с именами жильцов принадлежат другой эпохе. Но так как они постоянно встречаются, она просто снова ждет случая. Она сидит в кафе на Монмартре. Все ее раздражает. Ее раздражает Монмартр, потому что это один большой искусственный парк развлечений. Ее раздражают картины, волынки и так называемая «народная жизнь», потому что те люди, которые находятся здесь, просто актеры туристического фильма «Жизнь художников на Монмартре». По радио орет поп, а аккордеонист определенно считает, что он должен заработать деньги именно на этом тротуаре. Нескольким рабочим поручили вставить новые оконные рамы в ресторане напротив. Прямо сейчас. И с помощью электрической бормашины. Все звуки, плюс американки, которые не могут найти дорогу, раздражают ее. В другие дни это было бы забавно. Коллаж звуков, который бы ее веселил. За исключением бормашины. Но чувства не возникают сами по себе. Все зависит от фона. Это потому что она купила туфли, которые натирают ногу? Или потому что она не может найти пленку? Или потому что… нет, эта бормашина просто-напросто бесит. Почему она не уйдет? Потому что, когда она сюда пришла, у рабочих как раз был обеденный перерыв.

К тому же, двадцать пять евро не выбрасывают в помойку. Так не делают.

На противоположном углу взрослая дочь встречается со своим пожилым отцом. Трудно ошибиться, кто есть кто. Только между отцом и дочерью такая особенная взаимная привязанность. Она смотрит в сторону. Она скучает по своему отцу. Он умер десять лет назад. Я скучаю по тебе, папа. Ты где-то далеко. Где ты? Я скучаю по тебе, поэтому я говорю с тобой. Она любит своего отца и категорически не хочет связывать любовь с прошедшим временем. Она не перестанет его любить только потому, что его больше нет. Иногда она вынуждена употреблять по отношению к нему прошедшее время, но каждый раз ей кажется, что она в чем-то его предает. «Да, у моего папы тоже нижняя челюсть выступала вперед», — сказала она недавно, когда была с Фредериком у стоматолога. Но ей действительно это не нравится. Как будто он каждый раз немного больше умирает. Иногда, и это очень странное чувство, ей хочется вернуться в то время, когда он только что умер. Когда тот, кого мы любим, умирает, горе является всецелым и абсолютным. Позже, когда проходит время, горе идет на убыль. Мы снова начинаем есть. Может быть, спать. А однажды мы разражаемся смехом, ведь тот, кто умер, не желает, чтобы смех умирал вместе с ним. Это не смущение, это отчаяние, связанное с нежеланием раствориться в горе. Она знает, что никогда не переживет то, что потеряла его. Она никогда не перестанет скучать по нему. Ему только исполнилось шестьдесят. Сабатин родила обоих своих детей около пяти часов утра. Самое чувствительное время суток. И всегда именно в это время, когда она уже готова проснуться, но пока еще во сне, она видит его. Франсуа спрашивает, не имеет ли она в виду, что он ей снится. Но это как раз не сон, как те безумные сны, которые ей снятся часто, — сюрреалистичные и довольно странные. Нет, она видит его, это — другое. Это как будто бы он приходит в гости.

Как будто он был. Как будто он есть. И, конечно, живой. После этого у нее на сердце радость и легкость. Легкость мыслей. Радость. Но то, что время лечит, наверное, придумано теми, кто никогда не терял такого отца. Отца, который любил ее безоговорочно. Отца, который мог сказать это. Который писал ей об этом. Отца, который просто не должен был умереть. Берт говорит, что, когда боль отпускает, исчезает чувствительность. Это ее утешает. По крайней мере, в ближайшем будущем она не рискует стать нечувствительной. Ей не хватает его. Она скучает по тому отцу, который никогда не давал концертов по субботам, потому что он так решил, даже несмотря на то, что его импресарио предлагал двойной гонорар. Она скучает по вечерам пятницы, которые он делал одновременно и торжественными, и веселыми. Они всегда были дома, если, конечно, не устраивали шабаш у одного из дядьев. Но это относится к детству и юности. Время, по которому она скучает. Время, когда она чувствовала себя защищенной, чувствовала себя частью чего-то, — чувство, которое дарят ритуалы. Время лечит. Какой вздор!

Но время идет. И наступает вторник.

~~~

Налоговая инспекция этого не любит, но, по-моему, это очень хороший принцип.

Она оборачивается. Прошло уже несколько дней с тех пор как она заняла деньги на такси, и у нее нет никаких сомнений в том, что позади нее, у пешеходного перехода, стоит он. Это один из мартовских дней, когда город отрывается от земли, превращаясь в легкие точки, окрашенные во все цвета радуги. Микроскопические точки: красные, зеленые, фиолетовые, оранжевые, желтые и синие, они делают Париж лучезарным. Его глаза такого же цвета, как и светлые изюминки. Он улыбается.