Кошки - Дорис Лессинг

Но спали мы плохо, все думали о бедной кошке и поднялись в пять часов утра, как только рассвело. Буря закончилась, но капало со всех ветвей. Мы вышли в холодный сумрак, на востоке уже показались красные сполохи — скоро взойдет солнце. Мы спустились через промокшие кусты к куче старых ветвей. Никаких следов кошки.

Шахта была не глубже восьмидесяти футов, в ней были прорыты два поперечных забоя: один на глубине футов десяти, другой — гораздо глубже. Мы решили, что кошка, скорее всего, положила котят в первый поперечный забой, длиной футов в двадцать, который шел под углом вниз. Не так просто было поднимать эти тяжелые мокрые ветви, мы провозились долго. Когда открылся вход в шахту, он оказался не таким правильным квадратом, как раньше. Земля по краям осыпалась, и какие-то мелкие ветки и сучки из верхней кучи попадали вниз, примерно футов на пятнадцать, застряли и образовали там подобие неровной платформы. На платформу намыло и нанесло ветром землю и мелкие камушки. Так что она стала похожа на тонкий пол, совсем тонкий: сквозь него просвечивала дождевая вода, скопившаяся на дне шахты. Немного ниже устья шахты, теперь уже на глубине футов шести, потому что верхний край шахты понизился, можно было различить вход в поперечный забой — дыру в четыре квадратных фута, тоже с осыпавшимися краями. Если лечь на живот на скользкую красную глину, держась для безопасности за кусты, можно было заглянуть в забой, увидеть его вглубь ярда на два. И там мы различили голову кошки: она неподвижно торчала из красной земли. Мы решили, что после всех этих дождей края забоя размыло и кошку наполовину засыпало, так что, вероятно, она мертва. Мы ее позвали: в ответ послышались слабые хриплые звуки. Значит, жива. Теперь встала проблема: как до нее добраться. Бесполезно было пытаться закрепить лебедку на этой промокшей земле, которая могла оползти в любую минуту. И нельзя было рисковать встать на эту ненадежную платформу из сучков и земли: просто невероятно, как она смогла выдержать вес кошки, которая, должно быть, спрыгивала туда по нескольку раз в день.

Мы привязали к дереву толстую веревку, сделали на ней толстые узлы через каждые три фута и спустили веревку через край шахты, стараясь ее не запачкать, чтобы не стала скользкой. Потом один из нас начал спускаться по веревке с корзинкой в руках, пока не добрался до этого забоя. Там и оказалась кошка, она съежилась на промокшей красной земле, одеревенев от холода и влаги. А рядом с ней обнаружилось полдюжины котят, еще слепых, дней семи от роду, не старше. Теперь ясно, что беспокоило кошку: после бурь за эти две недели в забой попало столько дождевой воды, что его стенки и крыша частично осыпались; и теперь берлога, которую она отыскала, казавшаяся еще недавно такой надежной и сухой, может превратиться в мокрую, рушащуюся, смертельную ловушку. И кошка пришла к нам за помощью, чтобы мы спасли ее котят. Она боялась подходить ближе к дому из-за враждебности остальных кошек и собак, а может, теперь боялась и нас, но преодолела свой страх, чтобы попросить помощи для котят. Но помощи мы ей не оказали. В ту ночь она, видимо, потеряла всякую надежду, ведь дождь хлестал, земля осыпалась вокруг нее, а уровень воды в темном оползающем туннеле поднимался. Но она накормила котят, и они были живы. Малыши шипели и фыркали, когда их поднимали в корзине. Кошка слишком оцепенела от холода, и ей самой было не выбраться. Вначале подняли сердитых котят, а мать ждала, скорчившись в мокрой земле. Снова спустили корзину, и на этот раз в ней подняли кошку. Все семейство отнесли в дом, там им выделили угол, накормили, обеспечили безопасность. Котята выросли и нашли новых хозяев, а их мать осталась нашей домашней кошкой — и даже, представьте, продолжала рожать котят.

Глава десятая

Весна. Двери дома открыты. От земли тянет свежестью. Серая и черная кошки гоняются друг за другом, стремглав носятся по всему саду и прыгают на стены, отделяющие наш сад от соседских. Они катаются на спине в бледном солнечном свете — но на приличном расстоянии друг от друга. Повалявшись, встают, осторожно тянутся носами друг к другу, обнюхивают носы — с одной стороны, с другой. Черная кошка возвращается в дом выполнять свои материнские обязанности; серая остается в саду, охотится.

Серая кошка привезла с собой из Девона новые привычки. Ее броски теперь более быстрые, беспощадные, точные. Она часами расслабленно лежит на стене, неподвижно наблюдая за деревом. Потом, когда птица слетает вниз, она хватает ее когтями. А иногда — вот поразительно! — не хватает. Птицы любят прилетать на плоскую крышу театра, которая выходит на соседский садовый участок. Серая кошка лежит на крыше, она не приседает, а вытягивается, опершись подбородком о лапу, хвост ее неподвижен. Она не спит. Ее глаза напряженно уставились на скворцов, дроздов, воробьев. Она наблюдает. Потом встает, медленно выгибает спину дугой, вытягивает задние лапы, потом передние. Птицы замирают, увидев ее рядом. Но кошка зевает. Игнорируя их, аккуратно пробирается вдоль стены и скрывается в доме. Или сидит у меня в ногах на постели и следит за ними через окно. Только хвостик у нее чуть подергивается, и все. Серая кошка может так просидеть полчаса, как незаинтересованный наблюдатель, или притворяясь таким. Потом вдруг, неизвестно почему, в ней моментально пробуждается охотничий инстинкт. Она принюхивается, усы ее подергиваются; и вот она уже не на постели, она слетела с лестницы и оказалась в саду. И тут это беспощадное животное подкрадывается к подножию стены и спокойно подпрыгивает — но не забирается на стену, ничего подобного: серая кошка, совсем как кот в мультфильме, цепляется передними лапами за край стены, кладет на нее подбородок, опираясь для поддержки на задние лапы, и смотрит, как обстоят дела в соседнем саду.

Она очень смешная. Невозможно не засмеяться. Но что тут особенного? Просто вы застали очень редкий момент, когда серая кошка не позирует, не смотрит на себя со стороны, не пытается вызвать восхищение и лестные замечания окружающих. Наверное, забавный эффект создает контраст между ее бесконечным напряжением, концентрацией внимания и бесполезностью цели: убить мелкое существо, которое она даже не собирается есть.

Вы все смеетесь, а серая кошка уже перескочила через стену, поймала птичку и вместе с ней вернулась обратно. Она бежит назад, несет птичку в дом, — но эти непостижимые человеческие существа ринулись вниз по лестнице и закрыли дверь в дом из сада. Так что кошка играет с птичкой в саду, пока ей не надоест.

Однажды птица спикировала мимо крыши, слишком поздно заметила выступ стены, рухнула на него и упала на землю, оглушенная или мертвая. Я в это время была в саду вместе с серой кошкой. Мы вместе подошли к птице. Серая кошка не очень заинтересовалась, — казалось, у нее в голове возникла мысль: подумаешь, мертвая птица. Я вспомнила, как оживляла черную кошку теплом своих рук, и подняла птицу, обхватила ее ладонью. Я сидела на краю клумбы, а серая кошка — рядом, наблюдала. Я держала птицу так, что она оказалась между нами. Птица затрепетала, задрожала, подняла головку, глазки ее прояснились. Я смотрела на кошку: та не шелохнулась. Птица вцепилась мне в ладонь своими холодными коготками и оттолкнулась, как ребенок ножками, когда пробует свою силу. Я дала птице посидеть на одной ладони, прикрыв ее другой. Она как будто совершенно ожила. Все это время серая кошка не реагировала. Потом я подняла повыше ту ладонь, на которой птица уже сидела. Кошка все еще не реагировала. И тут птица расправила крылья и взвилась в воздух. В этот последний миг ожили охотничьи инстинкты кошки, ее мышцы напряглись, она вся собралась для прыжка. Но к тому времени птица уже улетела, так что кошка расслабилась и уселась вылизываться. Надо же, сегодня она вела себя практически так же, как перед своим первым окотом, — когда инстинкт подсказывал ей (можно сказать, намекал), что пора готовить гнездо для котят. Какие-то телодвижения серая кошка совершала, но чисто автоматически; она просто не знала, в чем тут дело; она не участвовала в этом процессе осознанно, всей душой.

Вероятно, охотник в кошке пробуждается в ответ на некое движение птицы, и, пока это движение не сделано, кошку добыча не интересует, она птицу никак не воспринимает. Может быть, нужно не движение, а какой-то звук. Я уверена, что желание мучить и терзать пойманную птицу возникает в ответ на ее отчаянное щебетанье, а желание терзать мышь провоцирует ее писк. Ведь даже в человеке сильные чувства — паника, страх, неодобрение — пробуждаются в ответ на испуг жертвы; тут затронуты пружины, приводящие в действие нравственные законы. Вам хочется спасти жертву, побить кота — или же отключиться от всей этой мерзости, не видеть ее и не слышать, не знать о ней. Но вот ничтожно малый поворот винта — и вы вонзаете челюсти, втыкаете когти в мягкую плоть.