Корабль дураков - Грегори Нормингтон

Существует еще одна версия этой истории, в которой Безумная Грета все-таки добивается своего. И еще третья: в которой Белкула спасается во чреве китовом, и кит выплевывает ее у берегов Атлантиды. Но мы закончим на том же, на чем начинали – на том, как Хильдегард подставляет голую задницу (каковая за прошедшие годы весьма раздалась в ширину и малость подвяла) своему пылкому полюбовнику. Нуллифидус, пристраиваясь к возлюбленной, по-прежнему ни во что не верит; просто теперь он хранит это в секрете, дабы не навредить своему счастью.

На этом я завершаю бесстыдное житие Белкулы Болерхкс, и да благословит ее Господь.

Пролог монашки

Какое-то время слушатели сидят молча, и только монашка, уже давно неспособная испытывать возбуждение определенного свойства, высказывает свое мнение.

Монашка: Ложь и выдумки! Это доказанный факт, что толстые женщины, предающиеся распутству, особо подвержены дурным болезням. А если кому-то и удается избегнуть болезни, ее ждет судьба еще хуже: смерть от родов или вечный позор, каковой падает на блудодейку с ребенком без мужа.

Шут (украдкой балуясь со своим игрунчиком): Но, матушка, разве Невесты Христовы не практикуют бигамию ежедневно?

Монашка: Люди, которым неведомы страсти, избраны Господом, дабы пребывать в общении с Ним в глухие ночные часы. Жизнь без плотской любви – жизнь во всех отношениях достойная и желанная. Адам и Ева в саду Эдема не нуждались в подобных забавах.

(Певцы-горлопаны: Человек ни печали, ни горя не знал/Пока Адам на Еву не упал!)

Монашка: От страстей перегревается мозг, они также вредно влияют на тело; а то, что плохо для тела, плохо и для души. Отдайся похоти, и Смерть настигнет тебя в ночи – придет, сверкая очами.

Певцы-горлопаны: Рыча, аки пес.

Монах: Тявкая, аки лисица.

Пьяная баба: Если Смерть – безобразный урод, я убью себя раньше, чем он придет за мной. Я хочу, чтобы он был молодым и красивым, с горячими сильными руками.

Монашка: Вот так прямо возьмешь и убьешься?

Пьяная баба: И чтобы он обнял меня и держал бы в объятиях, пока я не умру в экстазе.

Монашка: Ты отдалась бы Жнецу, будь он хорош собой?

Пьяная баба: При условии, что у него все зубы на месте.

Монашка: Женщина, подумай о душе! Подумай серьезно. И пусть мой рассказ станет ответом на твой.

Рассказ монашки

Ранняя осень, пора сенокоса, год 1337-й от Рождества Христова. Если смотреть с самой вершины холма за деревней, то дома внизу так и искрятся на солнце, как глазурованные караваи. Крестьяне трудятся в поте лица на полях. Работают все, кроме больных и увечных: косят траву, собирают ее в скирды, грузят граблями на повозки. Ибо добрая мать-Природа пока еще радует трудолюбивых детей своих наливными плодами, но уже скоро листья опадут с деревьев, и все, что растет на земле, увянет, и Зима явит миру свой вдовий лик.

И вот в какой-то из дней того года, о котором у нас идет речь, одна красивая полногрудая девушка отходит в сторонку от своих подруг. Ее имя – Агнесс. Прикрывая ладонью глаза, она смотрит на запад, где солнце клонится к закату. Каждый час прерывает она работу и смотрит вдаль, а Вильгельм, мельничий сын, украдкой поглядывает на нее, когда у него выдается такая возможность. Чего она ищет там пристальным взглядом, в далеких синих холмах? Может, мечту о Великой Любви и Возвышенном Приключении, которое перевернет ее жизнь? Мужчины и парни постарше подтрунивают над задумчивостью Вильгельма, и он краснеет, и трясет головой, отгоняя все лишние мысли, словно докучливых мух.

– Ты бы с ней объяснился, что ли, – говорит мельник. И вправду сына пора женить. – Тоскливыми вглядами-вздохами женщину не завоюешь, не важно, сколь глубоки твои чувства.

Понятно, что, будучи юным и пылким, Вильгельм так себя распалил, что его чувство к девице обернулось всепожирающей страстью, каковая сродни лихорадке. С каждым днем эта хворь, что поэты зовут Купидоновой отравой, становится только хуже, но парень по-прежнему не находит в себе решимости, чтобы открыться предмету своей любви. Она для него как святая, подступиться к которой – немыслимое святотатство. Он не надеется на исцеление.

Агнесс тоже снедает тоска; родные и близкие это видят и не на шутку тревожатся за девицу. Уже не один месяц она живет в своем воображаемом мире, а с родными общается лишь за столом и во время молитвы. Она выполняет работу по дому и в поле, но все валится у нее из рук. Ее мысли витают где-то далеко – словно перышко на ветру. Агнесс ничего вокруг не замечает. Деревенские парни – как облака в небе ее безучастных глаз.

Оба, Агнесс и Вильгельм, живут как во сне. И вот однажды под вечер, когда дым от горящих полей стоит над деревьями серым клубящимся маревом, они оба заходят в лес, и случайно встречаются, и в первый раз заговаривают друг с другом. Представьте себе, как обрадовался Вильгельм, когда Агнесс заговорила с ним (про погоду, про урожай) на человеческом языке, на самом обыкновенном немецком. Ему даже почудилось, что когда их взгляды встретились, она зарделась. Какой восторг: встретить богиню и вдруг понять, что она доступна! Они прощаются на мосту, и Вильгельм желает Агнесс спокойной ночи. Теперь он твердо решил к ней посвататься.

Но осень проходит, приходит зима, и первый снег накрывает землю, а их отношения не продвигаются дальше неловкой и скованной дружбы.

– Не надо меня любить, – умоляет Агнесс. – Мы с тобой брат и сестра в устремлениях, но я не могу ответить взаимностью на твою любовь.

И вот однажды, морозным декабрьским утром, Агнесс исчезает. Вся деревня выходит на поиски, ибо положено так по людским законам: в тяжкие времена и лихую годину все помогают друг другу. Мужчины прочесывают рыболовной сетью ручей за деревней, частично скованный льдом, но ничего не находят. Они ищут в лесу, но тщетно. Вильгельм болен от страха. Каждую ночь ему снятся кошмары: от голодных волков до разбойников. Он убивается по Агнесс, словно был ей законным мужем. Горе его неизбывно. Мельник смотрит на муки сына и сам безмерно страдает. Горе сковало сердца, словно лютый мороз; но оттепель все-таки наступает, она приходит внезапно и обдает жгучим жаром.

– Агнесс! Она жива! Это Агнесс!

Вильгельм просыпается, хватает куртку и выбегает на улицу. Погожее ясное утро, воздух хрустит от мороза. Вся деревня собралась у дома Агнесс. Толпа колышется, как молодые колосья под ветром: каждому хочется заглянуть в окно.

– Что там? – спрашивает Вильгельм. – Что случилось?

– Девица вернулась, – отвечает кузнец. – Говорят, она бредит… одета по-летнему… в волосах – цветы.

Агнесс слышит голос Вильгельма и зовет его в дом. Толпа расступается, пропуская его к двери. Не толпа, а сплошные глаза. Вильгельм заходит в дом и видит родителей Агнесс, склонившихся над постелью дочери. Взгляд у Агнесс – жалобный и умоляющий, как у ребенка. Из-под лоскутного одеяла торчат ее голые ноги – обмороженные, распухшие, увитые увядшими маргаритками. В растрепанных волосах, разметавшихся по подушке, – россыпь засохших цветов. Розмарин, фиалки, анютины глазки.

– Милый друг, – говорит Агнесс. – Я вернулась из Лета обратно в Зиму. Где я была – что со мной приключилось, – наверное, ты не поверишь. Я шла вдоль ручья, хотела набрать рябины. Ты знаешь то место, где ее много. Я задумалась и сбилась с пути, а когда очнулась, вокруг был только дремучий лес. Уже вечерело. Я вдруг поняла, что ужасно замерзла, лицо щипало от холода, а платок порвался о колючки.

Я уже начала отчаиваться, но тут услышала, как скрипит снег под копытами, и предо мной предстал рыцарь, красивый и статный. Его доспехи из чистого серебра сверкали в снегу, словно лунный свет, а щит был весь белый. Он пришел, чтобы спасти меня.

Наверное, я заснула, потому что не помню, как он посадил меня на коня и привез к себе в замок. Я проснулась в большой каменной зале. В камине не было даже золы, как в разгар лета, но все равно было тепло.

Семь дней белый рыцарь за мной ухаживал. Он подарил мне красивое платье и принес эти цветы. Я пила нектар из стеклянных бокалов и думала, что останусь там навсегда. Да и с чего бы мне было стремиться уйти? Но сегодня, когда я проснулась… я вновь оказалась здесь… то есть там, у рябин, в лесу.

Разумеется, никто не поверил рассказу Агнесс. Люди, которые тяжким трудом добывают свой хлеб, не особенно жалуют праздных мечтателей. Да она малахольная, заговорили в деревне. Девица рассудком скорбна, юродивая, а то, может, и пьет втихомолку, вот ей и чудятся всякие давности. Вильгельм ходит к Агнесс каждый день, но там его принимают отнюдь не радушно, а злословие селян обижает его и ранит. Словно червяк, поселившийся в яблоке, Вильгельма гложет любопытство, и вот терпеть больше невмоготу: со всем слепым пылом страсти он решается восстановить доброе имя своей возлюбленной.