Черчилль: быть лидером - Дмитрий Медведев

В январе следующего года, как Сталин и обещал, 6-я армия генерал-фельдмаршала Фридриха Паулюса, автора плана «Барбаросса», подверглась массированной атаке советских войск и была вынуждена капитулировать (операция «Кольцо»).

Что же до встречи «большой тройки», то в январе 1943 года она не состоялась. Вместо нее в марокканской Касабланке прошла конференция с участием Рузвельта и Черчилля, на которой впервые прозвучали слова о «безоговорочной капитуляции» Германии, Италии и Японии.

И все же Черчилль считал, что актуальность такой встречи не только не ослабла, а наоборот – возрастала с каждым днем боевых действий. В переписке с главой СССР он не раз предлагал вернуться к этому вопросу. Впервые Сталин откликнулся на его предложения только в августе 1943 года, согласившись с тем, что «встреча глав трех правительств, безусловно, желательна. Такую встречу следует осуществить при первой же возможности, согласовав место и время этой встречи с президентом». Но при этом он снова подчеркнул:

«…При существующей обстановке на советско-германском фронте я, к сожалению, лишен возможности отлучиться и оторваться от фронта даже на одну неделю. Хотя мы имеем в последнее время на фронте некоторые успехи, от советских войск и советского командования требуется именно теперь исключительное напряжение сил и особая бдительность в отношении к вероятным новым действиям противника».

Сталин также сослался на то, что ему приходится «чаще, чем обыкновенно, выезжать в войска, на те или иные участки нашего фронта» [163] . Хотя на самом деле, не считая кратковременной остановки в Сталинграде после возвращения с Тегеранской конференции, за годы Великой Отечественной войны глава СССР никогда не посещал зону боевых действий.

Черчилль подготовил ответ от своего имени и имени Ф. Д. Р. (на тот момент оба находились в Квебеке). В частности, он еще раз обратил внимание на «важность встречи всех нас троих», полностью понимая при этом «те веские причины, которые заставляют Вас находиться вблизи боевых фронтов, фронтов, где Ваше личное присутствие столь содействовало победам». Черчилль и Рузвельт предложили встретиться в Фербенксе, на Аляске, где «совместно с Вами мы сможем изучить всю обстановку в целом» [164] .

Передавая телеграмму Энтони Идену, Черчилль сказал:

«Я был очень рад снова получить весточку от Медведя» [165] .

Признав «важность встречи всех нас троих», Сталин, тем не менее, отклонил Фербенкс:

«В такой момент, по мнению всех моих коллег, я не могу, без ущерба для наших военных операций, уехать от фронта в столь отдаленный пункт, как Фербенкс, хотя при другом положении на нашем фронте Фербенкс, несомненно, был бы вполне подходящим местом нашей встречи».

Глава СССР предложит провести будущую конференцию в ноябре – декабре 1943 года, выбрав страну, где имеются представительства всех трех держав. В качестве такой страны назывался Иран [166] .

С подачи Черчилля проведение конференции получило название «Операция „Эврика“», а сам Тегеран в целях конспирации именовался «Каир-3» [167] .

Конференция в Тегеране – как сказал о ней Черчилль, «величайшая концентрация мировых сил в истории человечества» [168] – проходила с 28 ноября по 1 декабря 1943 года и ознаменовала собой одно из ключевых событий в развитии и укреплении антигитлеровской коалиции. После четырех дней обсуждений наконец-то была определена дата открытия второго фронта в Северной Франции, намечены контуры послевоенного мироустройства, заложены основы международной безопасности и прочного мира.

«Мы провели великий день, – телеграфировал Черчилль Клементу Эттли в последний день конференции. – Отношения между Британией, Соединенными Штатами и СССР еще никогда не были настолько сердечными и близкими. Все военные планы были обговорены и согласованы» [169] .

Разумеется, в упоминании о «сердечности» и «близости» больше политеса, чем констатации факта. И тем не менее нельзя не признать, что те решения, которые были приняты во время Тегеранской (а затем и Ялтинской) конференции, оказали огромное влияние на дальнейший ход войны. Вряд ли это было бы возможно, если бы «большая тройка», продолжая заочное общение, так никогда бы и не собралась вместе.

Глава 3. Публичные выступления

Значение публичных выступлений

Публичные выступления по праву считаются одной из самых сложных форм коммуникаций, так как требуют от лидера не только красноречия, но и умения держать себя на публике, способности быстро отвечать на вопросы зала, навыков управления эмоциями.

ИСКУССТВО УПРАВЛЕНИЯ: Публичные выступления можно смело рассматривать как залог эффективного лидерства.

«Выступления на публике – дело ответственное и требовательное, оно требует высочайшей подвижности ума», – утверждал Черчилль [170] .

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Выступления на публике – дело ответственное и требовательное, оно требует высочайшей подвижности ума».

По его мнению, публичные выступления можно смело рассматривать как залог эффективного лидерства.

В 1953 году, после тяжелого инсульта, когда британский истеблишмент стал все чаще обсуждать физическое состояние премьер-министра и возможность его добровольного ухода в отставку, Черчилль решил устроить для себя проверку: да, он покинет пост лидера Консервативной партии и, соответственно, главы правительства, если не справится с испытанием. Речь шла о выступлении на публике.

«Если я не смогу выступить на предстоящей конференции Консервативной партии в Маргейте, то пришло время уйти», – сказал сам себе британский премьер [171] .

Готовясь к выступлению, Черчилль прибегнул к старому трюку с зеркалом:

«Я собираюсь попрактиковаться, стоя перед зеркалом, чтобы видеть, как я выступаю, – признался он своему врачу. – Прямо как в старые добрые времена, много лет назад» [172] .

Направляясь в Маргейт, Черчилль сказал одному из своих друзей:

«Еще никогда в моей жизни не зависело столь много от одной-единственной чертовой речи» [173] .

Он выступал пятьдесят пять минут, и его речь стала очередным триумфом в долгой карьере оратора. Несмотря на перенесенный инсульт и возраст – без полутора месяцев семьдесят девять лет, – Черчилль смог донести в характерной для него манере все, что он собирался поведать публике. Он ни разу не сбился, ни разу не потерял нить рассуждений. Он был серьезен, когда говорил о политике разрядки и «дружеской, неформальной личной беседе между главами государств» – в первую очередь США, СССР и Великобритании. Он был убедителен, когда, упоминая профсоюзы, назвал их «важной составляющей» британского общества. И наконец, Черчилль не был бы Черчиллем, если бы не нашел способа пошутить над собой и своим состоянием [174] .