Фронт и тыл Великой войны - Юрий Алексеевич Бахурин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Голодная свинья. Народ прусский ел хлеб русский; все было ему мало, а теперь жрет, что попало». Лубок периода Первой мировой войны
Положение дел с продовольствием в неприятельских армиях тоже было далеким от идеала. Немецкие и австро-венгерские солдаты неспроста обыскивали павших вражеских воинов, обзаводясь хлебом или сухарями[185]. Эрнст Юнгер звал сушеные овощи «потравой полей», а похлебку из мерзлой репы «поросячьим пойлом». Когда полевая кухня доставляла в расположение их части гороховый суп, им объедались до рези в животе. Правда, даже такая сомнительная роскошь была доступна не всем в равной степени[186].
Русская разведка описывала лакомившихся консервами и шампанским кайзеровских офицеров, отгонявших голодных подчиненных саблями. Сцены же грабительских реквизиций в письмах вчерашнего студента-теолога Фридриха Грелле на Юго-Западном фронте возлюбленной и вовсе напоминают «Книгу о вкусной и здоровой пище»: «Расквартировались в домах по ту сторону озера. Жители бежали. Они, правда, оставили корову, которую наши быстро подоили, так что первый и пока единственный раз за все время этого похода я напился молока. Вслед за тем повар унтер-офицер забил корову и приготовил нам из этого мяса и бочки кислой капусты, тоже реквизированной, отличное блюдо к ужину. Для начала мы полакомились медом. Штыком выломали соты из улья и потом “высосали” их. Можно, пожалуй, подумать, что мы попали в страну, где реки текут млеком и медом…
…Завтрак был совершенно не в стиле военного времени. На белых фарфоровых тарелках подавались мясные клецки и отличные бутерброды (уж конечно, не армейские!) и белое вино из бокалов! К обеду зажарили утку. Но мы и сегодня днем знатно пообедали. Сначала тарелка горохового супа из полевой кухни, потом котлеты с жареной картошкой. Уж при такой-то жизни я, конечно, не похудею»[187].
«Русский солдат. Я те, чорта, насквозь проткну!!
Немецкий солдат. Вали: ранец соломой набит, а брюхо у меня пустое! Все равно с голоду помирать!».
Карикатура, опубликованная в сатирическом журнале «Пугач» в июле 1917 года
Чем дальше, тем заметнее становилась разница между солдатским и офицерским столами, вплоть до ячменного супа против жареного картофеля со спаржей и рисового пудинга под винным соусом летом 1918 года. Подобная несправедливость скверно сказывалась на воинской морали. Высшее командование призывало офицеров не пользоваться своими привилегиями столь явно. Главе Военного кабинета, генерал-полковнику барону Морицу фон Линкеру, воспитывавшему сыновей Вильгельма II, было разрешено брать со стола кайзера 2 яблока и сухари, затем отправлявшиеся семье, — и это считалось привилегией. Весной 1917 года он даже не был уверен, что сможет позволить себе подорожавший кофе[188]. Пропаганда настаивала на том, что рядовые солдаты кайзера и их командиры равно подвергаются опасностям и переносят тяготы, хотя сытости такие внушения не прибавляли. Пищей можно было разжиться у жителей оккупированных территорий по договоренности с ними или на черном рынке — если таковой существовал в расположении части. Служаки-бауэры могли рассчитывать на посылки из дома с продуктами, хотя война и блокада ослабили сельское хозяйство Германии минимум на 40 %. Некоторые обзаводились целой сетью «поставщиков» в тылу, делясь затем колбасой и сыром с товарищами, иногда — даже безвозмездно. Менее стесненные в еде фронтовики иногда отправляли армейские пайки в фатерлянд в качестве сувениров, хотя таких было немного. В целом потребление мяса в германской армии на исходе войны снизилось до 12 % от довоенного уровня, а жиров — и вовсе до 7 %. Внедрялось их замещение корнеплодами и бобами, либо эрзац-продуктами из того же сырья вроде мармелада из моркови, хлеба из картофеля и льна и т. д.[189]
Австро-Венгрия успешно обеспечивала собственное население хлебом до 1914 года, но крупных запасов продовольствия на случай затяжной войны не имела. Это скажется, когда Русская императорская армия займет Галицию — житницу Дунайской монархии; когда Венгрия не сможет компенсировать такой утраты; наконец, когда объемы поставок зерна из Румынии окажутся заметно меньше ожидаемых.
Таблица № 2[190]
Не случайно поляк-солдат 10-й армии писал матери в марте 1918 года: «Я думаю, что мы все умрем от голода прежде, чем нас найдет пуля… Ах, дорогая мамочка, наших собак кормят лучше, чем нас. В капусте кишат черви. И мы еще должны как-то жить и бороться!» По данным австрийской военной цензуры, 90 % писем с фронта содержали жалобы на проблемы с продовольствием и его распределением[191].
В Османской империи на начальном этапе Великой войны зерна было предостаточно: даже поставки оружия из Центральных держав оплачивались пшеницей. Официально ежедневный рацион турецкого солдата состоял из 900 граммов хлеба, 600 граммов сухарей, 250 граммов мяса, 150 граммов булгура[192] и по 20 граммов сливочного масла и соли. В действительности, это была «средняя температура по больнице». Геноцид и депортация армян и греков из Западной Анатолии привели в том числе к запустению полей, и без того атакованных полчищами саранчи в 1915 году. Вследствие стремления младотурок показать клыки у пятой части их собственной армии от цинги выпадали зубы.
На этом германском пропагандистском плакате, посвященном событиям 1915 года, турок с аппетитом уписывает корабли: явная аллюзия на Дарданелльскую операцию, оказавшуюся провальной для Антанты
Норма выдачи хлеба по умолчанию зависела от возможности его поставки в войска, а потому могла сокращаться и до 300 граммов, как на Месопотамском фронте к концу войны. Там, где пшеницы не хватало, ее смешивали с ячменем. Мясо случалось в котлах османских солдат раз в неделю, и это было еще неплохо, ведь кое-где его не видели месяцами. Когда на 450 человек приходилась туша быка или несколько овец, в ход шло мясо убитых верблюдов. Инжиром, изюмом или оливками иногда можно было полакомиться, но наесться вволю — едва ли[193].
Досыта ли ели на фронте и в тылу?
Конечно, это не исчерпывающая история армейского рациона в 1914–1917 годах, а максимум срез ломтя солдатского
