Приключения Михея Кларка - Артур Конан Дойл

Таким-то образом, дорогие мои внуки, я принял чрезвычайно важное решение и вследствие этого очутился в самой середине распри, раздиравшей страну.

Глава VII

ВСАДНИК, ПРИБЫВШИЙ С ЗАПАДА

Отец принялся приготовлять для нас снаряжение, причем как относительно меня, так и относительно Саксона обнаруживал чрезвычайную щедрость. На старости лет он хотел пожертвовать своим богатством для того дела, которому он в юности своей отдавал силу и здоровье. Приготовления эти велись в чрезвычайной тайне, так как в нашем селе было много католиков-церковников, которые немедленно бы предали властям старого пуританина, если бы заподозрили, что он готовится к чему-нибудь. Но осторожный старый солдат вел так ловко дело, что все приготовления были благополучно закончены и никто из соседей не подозревал истины.

Первым делом отец купил через посредника на Чичестерской ярмарке двух подходящих лошадей. Лошади эти были отведены на конюшню к одному надежному фермеру, принадлежавшему к партии вигов и жившему около Порт-честера. Этому фермеру было приказано держать лошадей у себя до тех пор, пока их не потребуют. Одна из них была серая в яблоках, очень сильная и горячая, четырех с половиной локтей в вышину. Лошадь эта была как раз по мне. В то время, дорогие мои, я был не такой, как теперь. Тело мое соответствовало росту и силе, и весил я шестнадцать стонов. Критик мог бы сказать, что Ковенант (так я назвал своего коня) имел слишком массивную голову и шею, но я полюбил эту лошадь. Надежное это было, кроткое животное, отличавшееся большой силой и выносливостью. Саксон, даже во всем вооружении весивший не более 12 стонов, получил легкую, гнедую испанскую лошадь, очень быструю и горячую. Эту кобылу он назвал Хлоей, причем объяснил отцу, что так же звали одну его знакомую благочестивую девушку. Но отец заметил все-таки, что имя это похоже на нечестные языческие клички. Итак, лошади и сбруя были куплены и изготовлены таким образом, что сам отец оставался все время в стороне.

А после того, как было улажено самое главное дело, стали обсуждать вопрос об оружии. Децимус Саксон по этому поводу очень много и основательно спорил. Каждый из них приводил многочисленные примеры из собственного опыта, стараясь доказать, что присутствие или отсутствие такого-то наплечника или нарукавника бывает очень полезно или очень вредно для войны. Вашему прадеду очень хотелось, чтобы я отправился на войну в той же кольчуге, которую он носил в день Дунбарской битвы и которая носила следы шотландских копий. Примерили кольчугу, но для меня она оказалась мала. Признаюсь, я был удивлен, я привык глядеть со страхом на могучую фигуру отца и не замечал того, что успел его перерасти. Боковая кожа была разрезана, в ней просверлены отверстия и вдеты шнурки. В таком виде кольчуга стала годной и для меня. Отец мне подарил также свои наколенники, наручники и боевые рукавицы. Кроме того, я получил прямой меч и пару больших пистолетов, которые должен был иметь при себе каждый всадник. Каску отец купил для меня в Портсмуте; каска была изогнутая, выложена внутри кожей, очень мягкая, но и крепкая. Когда снаряжение было закончено, Саксон и отец осмотрели меня и нашли, что я имею все, что должен иметь хороший воин. Саксон купил себе буйволовый камзол, стальной шишак и пару ботфорт. Отец подарил ему рапиру и пистолет, так что и у него ни в чем не было недостатка и он был готов ехать на войну в любое время.

Мы рассчитывали, что когда нам придется ехать, доберемся до лагеря Монмауза без особенных затруднений. В это смутное время дороги кишели разбойниками и грабителями, и путешественники обыкновенно ездили вооруженные и даже в кольчугах и шишаках. Наша внешность, стало быть, не могла вызвать чьих-либо подозрений на тот случай, если бы нас стали расспрашивать, кто мы такие и куда мы едем. Саксон уже заранее заготовил длинную историю. Он готовился уверять всех и каждого, что мы едем к Генри Сомерсету, герцогу бофортскому, на службе которого мы будто бы состоим. Об этой своей выдумке он сообщил мне, причем стал учить меня, что я. должен говорить в том случае, если меня станут допрашивать, но я решительно заявил Саксону, что лгать ни под каким видом не стану и что предпочитаю в этом случае быть повешенным в качестве бунтовщика. Саксон широко раскрыл глаза, поглядел на меня, а потом покачал головой с видом благородного негодования. Затем он заметил, что проведя несколько недель на войне, я по всей вероятности излечусь от излишней разборчивости и брезгливости.

— Вот хоть я, например, — заметил он, — я был чрезвычайно благочестивым дитятей и, бывало, никогда не расставался с молитвенником, но на Дунае я выучился лгать, мало того, я понял, что ложь есть необходимая принадлежность военного искусства. Взять хотя бы все эти обходы, засады, ночные вылазки: что это такое, если не ложь в большом масштабе? Ловким военачальником называют такого военачальника, который умеет скрывать правду, а сокрытие правды есть не что иное, как ложь. Разве вы не помните, что во время битвы при Сеплаке Вильгельм Норманский приказал своим солдатам бежать. Бегство было притворное, Вильгельму нужно было расстроить ряды неприятеля. Этот прием практиковался с успехом древними скифами, а ныне к нему тоже с немалым успехом прибегают кроаты. Скажите, что означает это притворное бегство, как не самую наглую ложь? А знаете вы, как Ганнибал привязал горящие факелы к рогам стада быков, и благодаря этому римские КОНСУЛЫ поверили, что армия Ганнибала отступает, и попались в расставленную ловушку? Разве это не обман? Разве это не преступление против правды? Это положение подробно было разработано одним знаменитым воином в его сочинении „Можно ли на войне пускать в ход хитрости, можно ли лгать неприятелю?“. Я вам привел, молодой человек, исторические примеры и мнения великих военных авторитетов, а раз это так, то я поступаю согласно обычаям войны и советов великих воителей, если, направляясь действительно в лагерь Монмауза, буду скрывать это и говорить врагам, что мы едем к Бофорту.

На все эти тонкие доказательства я не отвечал ни слова, я только повторял, что он может поступать как ему угодно, но только чтобы на меня он не надеялся. Я, однако, обещал Саксону молчать и не мешать ему ни в чем. Этим обещанием он вполне удовлетворился.

Теперь, мои терпеливые читатели, я могу наконец увести вас из смиренной и скучной деревушки, я перестану докучать вам разговорами о людях, которые были стары, когда я был молод, и которые давно уже покоятся вечным сном на Бадминтонском кладбище. Вы отправитесь вместе со мной в путь и увидите Англию того времени. Вы узнаете о том, как мы ехали на войну, и о всех наших приключениях. Очень может быть, что мой рассказ будет отчасти расходиться с тем, что написано в книгах Кока и Ольдмиксона и других историков, печатавших свои сочинения, но помните, дети, что я вам рассказываю о том, что видел собственными глазами, и что я сам помогал делать историю. А делать историю не так легко, как сочинять исторические книжки.