Пробуждение - Михаил Михайлович Ганичев

Она хотела рассказать о себе, о том, как скучно живется одной в таком огромном доме, особенно зимой, когда ночи очень длинные и вой ветра за окном навевает ужасную тоску. Но начала совсем о другом — о своей супружеской жизни.

Василий вновь закурил, затянулся и медленно, через нос, выпустил дым. Он видел себя уже в постели, а рядом упругое, но податливое тело хозяйки.

Луша вытерла насухо стол и опять уселась на диван и стала продолжать свой рассказ.

— Вот… видите, — как бы оправдываясь, говорила женщина, — сколь придурел человек! Будто нечистый водил его по земле. А чем кончил!

— А чем, интересно? — спросил Василий, а сам подумал: «Хоть бы скорее кончалась эта эпопея!» Он снова зевнул, положил руки на стол, на них оперся подбородком.

Котенок попробовал запрыгнуть ему на колени, но он столкнул его недовольно.

— А кончилось тем, что он уехал в дальний колхоз и зашел со значительным видом к председателю. Представился начальником строительного управления. Председатель встал, поздоровался за руку. Мой сел, поправил галстук, достал из портфеля какие-то справочники и начал что-то высчитывать, хотя образование пустяк у него — всего восемь классов. Потом убрал справочники в портфель, почесал за ухом. Председатель внимательно следил за ним и уважительно молчал — как же, большой гость пожаловал, — ждал распоряжений.

Утром председатель выгнал бригаду на трассу и заставил пилить столбы. Он боялся, как бы не опередил сосед. Когда из города приехало начальство, работа была завершена. Колхоз надолго остался без света. Вот так мой голубь и подзалетел на пять лет.

Василий слушал и молчал. «Ну и командировка, — думал он. — Рассказ, что ли, написать? А что, неплохой получится!..»

Хозяйка тоже молчала. По всему было видно, что воспоминание сильно подействовало на нее. Василий почувствовал, в какое неловкое положение он попал. Хотел заговорить, но разговора на этот раз не получилось, словно он сделал что-то нехорошее. Ему захотелось встать и уйти, но куда? За окном ночь, слякоть. Василий в который раз проклинал командировку и редактора, пославшего корреспондента к черту на кулички.

— Спасибо за ужин, — наконец-то выдавил Василий. Он уже не смотрел на двухспальную кровать. Все как-то сразу расхотелось.

Хозяйка при этом вздрогнула, пожала плечами и улыбнулась. Но улыбка у нее получилась грустная: что ни говори, былое сильно встревожило ее. «Видимо, она до сих пор любит мужа, — как-то нереально, подсознательно подумал Василий. — Истосковалась баба по ласке, в какой-то миг расслабилась».

— Я вам постелю на кровати, — сказала женщина просто, чуть покраснев и заходила по комнате туда-сюда, ища чего-то.

— Зачем, не надо, — взволновался Василий и испуганно вскочил.

— Да вы не думайте, у меня чисто, — умоляюще произнесла хозяйка и покраснела сильнее. — Вы первый у меня гость.

— Я не про это. Лучше в сенях постелите. Или вот здесь, на лавке.

— Не беспокойтесь, я к соседке уйду, — догадалась хозяйка, блеснула глазами и тихо сказала: — А вы, однако, стеснительный. Так я на кровати постелю?

Василий облегченно вздохнул. «Пусть думает что хочет. Я не паразит!.. Не сволочь!..»

Хозяйка расправила кровать, надела кожаное пальто и, уже держась за ручку двери, сказала:

— Завтра мне чуть свет на работу. Я воспитатель детского сада. Так вы, уходя, подоприте дверь палкою. Спокойной ночи, Вася!

Утром он собрал нужный материал и опять на катере уехал в город.

ЗА МАЛИНОЙ

В лесу созрела малина. Утром, когда в окна деревянного дома сочился сквозь грязный тюль рассвет, тринадцатилетний мальчик Яшка вылез из-под рваного одеяла, выбежал на кухню и полез на печь будить брата.

— Эй, засоня, вставай, — тянул он Ваньку за ногу, вздрагивая от холода. — Слышь, а? Все ягоды оберут без нас. Вот погоди, матка встанет, так она ужо задаст!

Ванька, спавший на печи под отцовской кошулей, недовольно заворочался и сонно сказал: «Чичас», но продолжал лежать все так же с закрытыми глазами, даже не двигаясь и не пробуя встать. В таком случае можно понять семилетнего ребенка и посочувствовать ему, но голод, как говорят, не тетка и даже детей заставляет думать о хлебе. Кто еще в этом доме, кроме детей, заготовит на зиму ягод, грибов? Кто распилит дрова, уложит в сарае? Кто?!

На крик поднялась мать, Анна Сергеевна Скворцова. Она еле передвигалась по дому, так как сильно хворала, и потому, как только вошла на кухню, тут же опустилась на скамью.

— Пошто кричишь, оглашенный? Есть стыд у тебя?

— Мам, братка не поднимается! — проговорил плаксивым голосом Яшка. — Сама буди его! Ужо итить надо, а он!.. Гли-ко, петух соседки уж как давно прокричал. А Ванька спит да спит!..

— Нуте-ко, побуди при мне. Должон, поганец, поди, подняться, — говорит беззлобно мать и вытягивает шею, стараясь заглянуть на печь. — Вчерась оченно умаялся дитятко. Все сено на поветь побросал! Яш, токмо прежде леса поесть надо, да за Ваняткою смотри в лесу.

— Ладно, мам! Ванятка такой колотырный — ужасть просто! Поди угляди за ним!

— А ты угляди… Постарше, чай…

Хворь у Анны Сергеевны началась вот из-за чего. Как только забеременела Ваняткою, муж ее, Алексей, тут же завербовался на Север. Подумать только! На три года, да так и остался навсегда. Люди из их поселка, побывавшие там, баяли, что сошелся Алексей на Севере с женщиной, тоже вербованной, но из других краев, работает в шахте и домой возвращаться не собирается.

Анна Сергеевна не стала подавать на алименты. Люди сказывают, из-за гордости!.. Пусть ирод подавится сиротскими деньгами, пусть пображничает! Как только муж покинул ее, она сразу взвалила на себя всю работу. Бывало, навезет из лесу дров да ляжет на печку, очухаться не может. Ведь работала она в ту пору беременная. Знамо, житье такое — хоть побирайся! Все делала — и дрова пилила, и воду