Пробуждение - Михаил Михайлович Ганичев

— Фу, жарко! Пивка бы сейчас! А не махнуть ли нам в буфет? — сказал художник.

Надя осуждающе посмотрела на него: мол, этого еще не хватало. Сельский врач краем глаза уловил ее взгляд и промолчал.

— Чудаки! — снисходительно сказал художник.

Надя фыркнула, уводя глаза в сторону, и подумала: «Все делает, лишь бы понравиться». Опять показалась какая-то деревня, но уже на пологом берегу, так что с верхней палубы теплохода был виден пруд и на нем много гусей. Из одной избы, крайней от реки, выбежала черная собака и залаяла на теплоход. Посередине деревни, прямо в пыли, лежали огромные свиньи. Маленькая старушка, опираясь на палку, несла на плече полотняную сумку — видно, с хлебом. Проходя мимо собаки, она ткнула ее палкой, та отбежала в сторону и продолжала лаять.

Художник все-таки сходил в буфет и принес три бутылки лимонада.

— Даме первой, — сказал он, протягивая Наде одну бутылку. — Стаканов нет, будем пить из горла.

Давно осталась позади и эта деревня. Впереди было поле, на котором стояло несколько синих вагончиков и около десятка бульдозеров. Рядом лежали трубы большого диаметра.

— Газ тянут, «северное сияние», — сказал сельский врач, кивая головой в сторону синих вагончиков, и почему-то смутился. Он открыл ключом бутылку лимонада, вытер горлышко и стал пить.

— Весь вид испортили, — неодобрительно произнес художник. — Безобразие! Давно известно, что там, где появляется человек, природа гибнет.

Владик допил лимонад и выкинул пустую бутылку за борт. Сельский врач осуждающе посмотрел на него.

— С безобразием я согласен, — неожиданно проговорил сельский врач и впервые позволил себе не согласиться с Владиком. — Но газ нужен селу! И так русские деревни самые нищие на земле.

— Пустяки! Дровами пусть топят!.. — хмыкнул художник и посмотрел на Надю, которая допила лимонад и вернула пустую бутылку. Владик и эту выкинул за борт, затем вытер губы носовым платком.

— Проектировщикам виднее! — ответила Надя и взялась двумя руками за борт. «Пальцы длинные и красивые, — подумал сельский врач, глядя на ее руки. — Вот бы поцеловать!»

— Знаешь, Надечка, вернусь домой, — переменил тему разговора художник, — и скажу маме, какую чудесную девушку встретил на теплоходе. Она все твердит: женись да женись. Сам знаю, что надо, да невесты на дороге не валяются.

— Довольно! Только зря болтаешь! — еле слышно сказала Надя и не могла удержаться от смеха, — В Москву приедешь и сразу забудешь.

Художник вздохнул и с восхищением сказал:

— Таких девушек не забывают! Таких сажают в угол и любуются с утра до вечера.

— А ты посватайся за меня, — говорит Надя и улыбается, — может, пойду за тебя! Больно красиво говоришь!

— Пустое дело. Не пойдешь.

— Почем я знаю, — краснеет Надя. — А вдруг пойду?

Сельский врач заметил, как художник нежно погладил ее руку. Она промолчала, не отдернула, губы ее улыбались, а глаза задумчиво смотрели вдаль. На лице Владика, как пламя свечи на ветру, играли лучи яркого солнца, отражавшегося в воде. Взгляды их встретились, и они пристально стали смотреть друг на друга, будто задумали устроить соревнование на силу воли — кто кого пересмотрит. Если бы человек мог убивать взглядом, то в эту минуту они убили бы друг друга этими горящими глазами. Наконец сельский врач не выдерживает и осторожно отводит свой взгляд в сторону. «Слабак против меня! — саркастично ухмыляется художник. — С кем вздумал тягаться, село!»

Теплоход, разворачиваясь, подходил к маленькому городку Боговарово, знаменитому церквями и крепостным валом.

— Стоять будем шесть часов, — объявил капитан, снимая форменную фуражку. — Прошу не опаздывать на теплоход.

Туристы сошли на берег и сплоченной, веселой группой столпились на пристани в ожидании гида. Все они были из Москвы. Сельский врач стоял чуть в стороне и чувствовал себя одинокой сосной в чужом лесу. Надя с художником подошли к нему и стали рядом, продолжая, видимо, прерванный разговор.

— Хорошо, что я тебя поддержал, — говорил художник, обращаясь к Наде. — Упала бы, вывихнула ногу и сидела бы на теплоходе.

— Я бы ее перетянула бинтом и все равно сошла на берег. Я ведь выносливая!

— Перетягивай не перетягивай, а сразу на ногу не наступить.

— А мы вот у доктора спросим, — Надя повернулась к сельскому врачу, — пусть он нас рассудит.

— Чего они понимают, доктора-то… Особенно сельские… — промолвил художник и, хмыкнув, покачал головой, как бы говоря: «Знаю я их! Придешь в больницу: тут постукают, там постукают, а результат один — ОРЗ. И никакого лечения!»

Сельский врач хотел возразить, но тут к ним подошел пожилой мужчина в болотных сапогах и с рюкзаком за плечами.

— Не признаешь, Иван Петрович? А я тебя признал, эвон еще откуда. Вот и свиделись мы с тобой, Бог дал.

— Матвей! — вскрикнул сельский врач и бросился обниматься. Туристы насмешливо разглядывали Матвея. — Ну как жив-здоров? А ты все такой же! Сапоги наконец приобрел!

— Живу, — ответил Матвей, высвобождаясь и поправляя рюкзак за спиной. — Да я-то что, ты о себе лучше!

— Вот, в отпуске! Туристом плыву на теплоходе У меня все в порядке. Жена твоя как? Все так же быстро бегает? — спрашивает сельский врач.

— С женой плохо!.. — сразу погрустнел Матвей. — Очень даже плохо!..

— А что так? — сельский врач на миг забыл и Надю и художника. — Давай выкладывай. Не то обижусь!

— Слегла в мае еще. Что за болезнь, не знаю и не ведаю. И настоем мяты и малины отпаивал ее, и мед давал, и сосновые почки, а ей все плохо. Как-то врача вызвал, что наместо тебя, — щеголь какой-то из столицы, такой же пижон, как вот этот, — Матвей указал на художника. Тот недовольно засопел, а Надя рассмеялась. — Посадили его за покражу, да поделом ему.

— Ты не отвлекайся, — перебил его сельский врач. — По существу давай. — Он был очень доволен,