Неподходящее занятие для женщины - Филис Джеймс

Спутник девушки засмеялся:

– А ее братец прибрал к рукам подружку Марка. Если вы не обнаруживаете в одной девушке сочетания красоты, денег и ума, соглашайтесь хотя бы на первые два компонента…

Они замолкли, а Корделия почувствовала, что у нее горит лицо. Рука с бокалом дрожала. Ей самой было странно обнаружить, что этот разговор задел ее за живое. Странно, что Софи уже успела так ей понравиться. Да, но это, конечно же, часть плана Тиллингов. Если не удалось избавиться от нее иначе, нужно ее очаровать: взять ее в поездку по реке, быть к ней внимательными и добрыми, завоевать ее расположение. И им это удалось. Она на их стороне, по крайней мере что касается этих гнусных сплетников. Впрочем, они не хуже и не лучше обычных гостей на провинциальном коктейле. Сама она никогда не принимала участия в этих сборищах, куда приходят, чтобы напиться и посплетничать, но ей нетрудно было догадаться, что это средоточие снобизма, тщеславия и сексуальной распущенности.

Рядом с собой она увидела Дейви, который нес три бутылки вина. Несомненно, он слышал по меньшей мере обрывок разговора, но тем не менее был в хорошем настроении и улыбался.

– Забавно, до чего же бывшие любовницы Хьюго ненавидят его впоследствии. С Софи все совершенно наоборот. Автомобили и велосипеды мужчин из ее прошлого постоянно можно видеть на Норвич-стрит. Приходя туда, я постоянно обнаруживаю, что один из них сидит в гостиной, лакает мое пиво и плачется Софи, как трудно ему с его новой девушкой.

– А вы возражаете?

– Не возражаю, если только они не пытаются проникнуть дальше гостиной. Вам нравится вечеринка?

– Не особенно.

– Пойдемте, я познакомлю вас с моим приятелем. Он интересовался, кто вы такая.

– Нет, Дейви, извините меня, но мне нужно дождаться мистера Хорсфолла. Я боюсь упустить шанс побеседовать с ним.

Он еще раз улыбнулся ей, на этот раз, как ей показалось, с жалостью, и хотел что-то сказать, но передумал и пошел дальше, прижимая к груди свои бутылки, возгласами предупреждая веселящихся гостей о своем приближении.

Корделия тоже продолжила круиз по комнате, вслушиваясь и присматриваясь. Ее поражала открытая сексуальность этих людей. А она-то думала, что те, кто посвятил себя науке, дышат слишком разреженным воздухом, чтобы поддаваться вожделениям плоти. Теперь ей становилось ясно, что она была не права.

Оказалось также, что она напрасно комплексовала по поводу своего платья. По меньшей мере несколько мужчин пытались приударить за ней. Корделия призналась себе, что с одним из них – молодым историком, умным и ироничным, беседа действительно могла бы получиться увлекательной, и это, несомненно, доставило бы ей удовольствие. По натуре она не была замкнутой, но после шести лет изоляции от людей своего поколения она испугалась шума, подчеркнутой жесткости тона многих из них, двусмысленности разговоров. И потому она твердо сказала себе: ты здесь не для того, чтобы веселиться за счет сэра Роналда. Ни один из потенциальных ухажеров не знал Марка Кэллендера и не проявил интереса к разговору о нем, живом или мертвом. Ей не стоило растрачивать вечер на общение с людьми, которые не могли ей дать полезной информации. Когда начинала возникать опасность, что пустой разговор затянется, она бормотала извинения и либо скрывалась в туалет, либо выскакивала в сад, куда гости удалялись небольшими группами покурить марихуаны. Корделия безошибочно определила это по запаху. Эти не проявляли охоты общаться, и в саду она могла перевести дух, чтобы подступиться к очередному из гостей с одним и тем же вопросом и получить неизбежный ответ:

– Марк Кэллендер? Нет, я не был с ним знаком. Постойте, не он ли бросил учебу, чтобы попробовать простонародной жизни, а потом повесился или что-то в этом роде?

Один раз ей пришлось искать убежища в комнате мадемуазель де Конж, и она увидела, что хозяйку бесцеремонно спихнули на груду разложенных на полу подушек, а кровать используется совсем в других целях.

Появится ли здесь вообще Эдвард Хорсфолл, уже начала сомневаться она. И даже если он придет, побеспокоится ли Хьюго представить их друг другу? Она не видела Тиллингов в толпе разгоряченных, оживленно жестикулирующих людей в гостиной. Когда она окончательно решила, что вечер пропал зря, кто-то взял ее за руку, и она услышала голос Хьюго:

– Познакомьтесь, это Эдвард Хорсфолл. Эдвард, разреши тебе представить мисс Корделию Грей, которая хочет поговорить с тобой о Марке Кэллендере.

Корделия ожидала увидеть пожилого ученого, строгого, но справедливого наставника молодежи. Хорсфоллу едва ли было больше тридцати. Очень высокое и худое, его тело изгибалось, как арбузная корка, причем сходство усиливалось плиссированной желтой рубашкой, которую венчал потрепанный галстук-бабочка.

Ее подсознательная надежда, что, как только они встретятся, Эдвард Хорсфолл охотно бросит все и вся, чтобы заниматься исключительно ею, сразу улетучилась. Его беспокойный взгляд скользил по комнате, поминутно обращаясь к входной двери. Корделия поняла, что он намеренно решил остаться пока в одиночестве, чтобы дождаться кого-то, кто был ему действительно нужен. Он так нервничал, что Корделия принуждена была сказать:

– Я не собираюсь отнимать у вас много времени. Мне нужна лишь кое-какая информация.

Эта реплика напомнила ему о ее существовании.

– Что вы, что вы! С превеликим удовольствием. Что конкретно вас интересует?

– Все, что имеет отношение к Марку. Вы ведь преподавали у него историю? Ему хорошо давался этот предмет?

Вопрос не имел особого значения, но ей показалось, что именно с него следует начать беседу с преподавателем.

– Учить его было более благодарным делом, чем многих других студентов, но, по правде говоря, я не знаю, почему он занялся именно историей. Из него мог бы получиться неплохой естественник.

– Может быть, это был протест против отца?

– Против сэра Роналда? – Он повернулся и протянул руку за бутылкой. – Что вы пьете? Вечеринки у Изабел де Ластери всегда отличает превосходный подбор напитков. Видимо, потому, что занимается этим Хьюго. Ну вот – пива, как всегда, нет.

– А что, Хьюго пива не пьет? – спросила Корделия.

– По крайней мере говорит, что не пьет. Постойте, о чем у нас с вами была речь? Ах да, о протесте против сэра Роналда. Марк сказал мне, что он выбрал историю, потому что мы не сможем понять настоящего, не зная прошлого. Это заурядный штамп, которым будущие студенты обычно пользуются на собеседовании, но, кто знает, Марк мог всерьез в это верить. В действительности справедлива противоположная посылка: мы постигаем прошлое, исходя из знания нашего настоящего.

– И все-таки был ли Марк способным студентом? Мог ли он закончить курс с отличием? – спросила Корделия.

В ее наивном представлении диплом с отличием был чем-то вроде пожизненного свидетельства о наличии ума и таланта. Ей очень хотелось, чтобы право Марка на такое свидетельство было тут же безоговорочно признано.

– Вы путаете две разные вещи. Реальные способности и их официальная оценка необязательно адекватны. Вряд ли Марк потянул бы на отличие. И знаете, почему? Он был способен на весьма смелые и оригинальные идеи, но уходил в них целиком, оставляя все остальное без внимания. Экзаменаторам нравится оригинальность мышления, но прежде им нужно, чтобы вы выложили перед ними набор общепринятых дат и сведений, хотя бы только ради того, чтобы показать свое усердие. Исключительная память и быстрый разборчивый почерк – вот секрет диплома с отличием по истории. А сами-то вы где, между прочим?

По взгляду Корделии можно было понять, что до нее не дошел смысл вопроса.

– В каком вы колледже? – уточнил Эдвард Хорсфолл.

– Ни в каком. Я работаю… частным детективом. Он проглотил эту информацию, не моргнув глазом.

– Мой дядюшка нанял однажды одного вашего коллегу, чтобы выяснить, не изменяет ли ему тетушка с местным дантистом. Так оно и было, и он бы без труда об этом узнал, стоило спросить их самих. А у него получилось, что он не только одновременно потерял жену и хорошего зубного врача, но еще и заплатил за информацию, которую вполне мог получить даром. Этот случай взбудоражил всю семью. Но, право же, я всегда думал, что…

– …что это неженское дело? – закончила за него Корделия.

– Отчего же? Как раз наоборот. Эта работа, как я ее понимаю, требует таких чисто женских качеств, как любопытство и охота влезать в чужие дела.

Его внимание снова начало блуждать. До них донеслись обрывки разговора расположившейся рядом группы:

– …Это наихудший образец так называемого «академического стиля». Полное презрение к логике! Россыпь престижных имен, претензия на глубину, но какие чудовищные грамматические ошибки!..

Послушав эту болтовню несколько секунд, куратор Марка решил, видимо, что она не заслуживает его внимания, и снова снизошел к Корделии: