Смерть дипломата - Чингиз Абдуллаев

– Я его лично знаю, – кивнул Дронго, – неплохой человек. И говорят, что был неплохим специалистом. В отличие от вашей президентши он очень прилично говорил по-русски.

– А она не смогла даже выучить русский язык, на котором говорила половина страны, – напомнил Вейдеманис, – и поэтому в Латвии совсем не так, как здесь. Там среди генералов нет моих бывших товарищей. Они либо в тюрьмах, либо в эмиграции. Некоторым повезло больше, и они стали бизнесменами. Но таких очень мало.

– Будем считать, что мне повезло больше, – согласился Дронго, – но только учти, что в таких условиях работать еще сложнее. Каждый мой шаг становится известен практически всем, и каждая моя ошибка может вызвать достаточно неприятную реакцию моих знакомых. Это тоже нужно учитывать.

– Мы поедем на встречу, – напомнил Вейдеманис. – Как ее фамилия?

– Не помню. А может, никогда и не знал.

– Где она жила, ты хотя бы помнишь?

– Конечно, помню. Я же тебе говорил, что она была соседкой подруги моего младшего брата. Мы часто встречались в одной компании…

– И она так вовремя появилась именно сегодня, – понимающе кивнул Вейдеманис. – Прекрасная операция. Специально нашли и свели вас на узкой лестнице в этом «Султане». И она сразу тебе перезвонила. Все по классической шпионской схеме…

– Остается узнать, на кого именно она работает, – угрюмо кивнул Дронго, – и зачем ей нужна так срочно наша встреча.

– Надеюсь, не для того, чтобы тебя застрелить? – усмехнулся Вейдеманис. – Тебе было бы, наверное, обидно умереть от руки женщины.

– Я уже мог однажды умереть от руки женщины, – напомнил Дронго. – Помнишь, я рассказывал тебе об этом? Луиза Шернер, которая стреляла в меня в Нью-Йорке. У меня в спине до сих пор метки от ее выстрелов. Говорят, что я выжил тогда чудом. Буквально половины сантиметра не хватило, чтобы пуля пробила сердце.

– Ты легко мог стать женоненавистником.

– Не мог. Через несколько лет уже другая женщина спасла мне жизнь в венском аэропорту. Об этом я тебе тоже рассказывал.

– И это помню. Где вы встречаетесь с этой опасной особой?

– В ресторане отеля. Я выберу место ближе к стене, а ее посажу так, чтобы ты мог видеть каждое движение нашей гостьи. Я уверен, что она встречается со мной не для того, чтобы сразу пристрелить. Это было бы по меньшей мере глупо и неразумно. Ее легко вычислят и задержат. Если она знает, с кем именно идет на свидание, то должна понимать, что меня не так просто пристрелить, даже такой очаровательной женщине, как она.

– Теперь все понятно. Она тебе явно понравилась, ты растаял и дал ей номер своего телефона.

– Красивая женщина, – пробормотал Дронго, – почему я должен делать вид, что мне она не нравится? Не говоря уже о том, что я с удовольствием готов с ней встретиться. Может, мы два подозрительных параноика, и она просто хочет встретиться со своим старым знакомым, с которым не виделась много лет, вспомнить наши прежние встречи, немного встряхнуться, забыться? А может, я еще не утратил способность нравиться зрелым красивым женщинам.

– Поэтому ты никогда и никому не звонишь, – заметил Эдгар.

– Я сохраняю верность своей супруге, – поднял голову Дронго.

Вейдеманис скорчил такое лицо, что было понятно, насколько мало он верит в заявление своего напарника.

– Или хочу сохранять, – поправился Дронго.

– Только я знаю пятерых или шестерых твоих близких знакомых, – поправил его Эдгар, – тоже мне, верный муж.

– Вот так уходит мирская слава, – притворно печально покачал головой Дронго. – Как тебе не стыдно! Друзья должны быть всегда на твоей стороне, а ты еще смеешь припоминать мне мои минутные слабости.

– Ну, если минутные, тогда ничего, – улыбнулся Вейдеманис, – тогда на здоровье. Только не забывай предохраняться. Я имею в виду не от болезней, а от пули, которую могут выпустить даже из очень небольшого пистолета.

– Я всегда предохраняюсь именно от этого, – рассмеялся Дронго. – А если серьезно, то, конечно, приятно иметь дело с красивой женщиной. Это во-первых. А во-вторых, крайне любопытно узнать, чем именно вызван ее интерес ко мне. И вообще я хочу наконец знать – почему меня хотят убить? Я еще не успел ничего сделать, не пришел ни к какому выводу, а в меня уже стреляют. Обидно и глупо.

– В следующий раз скажи об этом своим убийцам, – посоветовал Вейдеманис. – Может, действительно ты позвонишь своему другу и пригласишь туда еще пару сотрудников вашего Министерства безопасности?

– Не стоит. Я уверен, что ты прекрасно справишься. Думаю, мне не грозит в «Европе» такая опасность, как рядом с «Фаэтоном».

– Посмотрим, – не успокоился Эдгар. – Только сразу договоримся – один пистолет берешь ты, другой будет у меня. На всякий случай. В конце концов ты стреляешь настолько хорошо, что это даже неправильно, если ты придешь на встречу без оружия.

– Спасибо за комплимент.

– Это не комплимент. В шахматы я играю лучше тебя, несмотря на все твои попытки меня переиграть. А вот стреляешь ты гораздо лучше меня, сказывается твое юношеское увлечение стрельбой из пистолета. И аналитические способности у тебя гораздо лучше моих. Поэтому я твой помощник, а не наоборот.

– Ты – мой партнер.

– Это всего лишь громкие слова. Я прекрасно знаю, кто в нашей паре ведущий, а кто ведомый. И все это знают. Не будем себя обманывать, это глупо. И поэтому я уверен, что тебе нужно встретиться с этой дамой, чтобы хотя бы прояснить ситуацию.

– Если до нас ее не прояснят Кулиев и Самедов, – напомнил Дронго. – Еще нужно понять, почему машина, зарегистрированная на полковника полиции, которой пользуется его брат, оказалась в руках моих потенциальных убийц.

– Нападавший был чисто выбрит, – сказал Эдгар. – Это, скорее всего, не иранцы.

– По небритой физиономии нельзя делать однозначные выводы, – возразил Дронго. – Между прочим, нынешний президент Ирана Ахмадинежад тоже бреется, и ничего предосудительного в этом нет. Это не доказательство. Нужно понять причины их поведения.

В отель «Европа» они поехали за полчаса до назначенного времени. В зале ресторана Дронго показал на столик, где должен сидеть его напарник. Он был в нескольких метрах от того столика, что заказан для Дронго и его гостьи. Таким образом, гостья оказывалась спиной к Вейдеманису. На свое место Дронго предусмотрительно бросил салфетку.

Она опоздала на восемь минут, но появилась в холле отеля в эффектном зеленом платье, которое подчеркивало ее женственные формы и большую красивую грудь. Волосы она собрала под изящную заколку с камнями Сваровски. Платье было от Кензо, обувь и клатч от достаточно известной английской фирмы, уже ставшей довольно популярной в своей стране. Было видно, что она не бедствует, проживая в Лондоне. Нармина протянула ему руку для рукопожатия, но он, наклонившись, поцеловал ее.

Они прошли в зал ресторана и устроились за заранее заказанным столиком. Она как раз села туда, куда он хотел ее посадить. Подняв матерчатую салфетку лежавшую на стуле, Дронго сел на свое место. Подскочившему официанту он заказал легкие закуски и бутылку французского вина.

– Какое вино? – уточнил официант.

– Красное бургундское девяносто седьмого года. Если нет, то девяносто шестого, но только не девяносто восьмого, – строго сказал Дронго.

В этом отеле был неплохой выбор французских вин. Раньше здесь работал один из самых известных метрдотелей города, который создал эти винные запасы. Они сохранялись даже после его ухода. Официант кивнул и отошел.

– Мы так давно не виделись, что я сначала вас даже не узнала, – улыбнулась Нармина, – подумала, что ошиблась. Но вас трудно перепутать с кем-то, учитывая вашу внешность. Ваш высокий рост, широкие плечи, запоминающееся лицо.

– С тех пор я изменился, – возразил он, – стало гораздо меньше волос на голове, появились первые морщины. Хотя надеюсь, что рост и плечи не сильно изменились.

Она рассмеялась, показывая свои ровные зубы.

– А вот вы действительно изменились, – продолжал Дронго, стали гораздо красивее, увереннее в себе, превратились в элегантную даму. Тогда вы были еще неоформившейся юной девушкой, испуганно втягивали голову в плечи, почти не пользовались косметикой. Я помню ваши торчащие лопатки, а сейчас вы превратились в красивую женщину. Время сделало вас гораздо лучше.

– Теперь я поняла, почему вы тогда не обращали на меня никакого внимания, – сказала Нармина, – наверное, я казалась вам гадким утенком, который всего боится. Мне ведь тогда было только восемнадцать и я училась на втором курсе института.

– Вы, кажется, учились в медицинском, на лечфаке.

– У вас хорошая память, – удивилась она. – Да, действительно. Я мечтала стать врачом. Но все получилось несколько иначе…

– Почему? Разве вы не окончили институт?

– Конечно, окончила. Но вспомните, какое ужасное время тогда было. Я поступала в девяностом, когда весь город был потрясен январскими событиями. Это было так ужасно, страшно, дико. Все эти митинги, собрания, крики. Потом в начале января по городу прокатилась волна армянских погромов. Мы все пытались защищать наших соседей, и это было очень страшно. Я помню, как мы волновались за моего старшего брата, который дежурил во дворе, чтобы у нас в доме, где жили четыре армянские семьи, ничего не произошло. Потом мы провожали их в аэропорт… А через несколько дней начались еще более катастрофические события. Народный фронт создал какой-то Комитет обороны, и моего брата позвали туда. – Она тяжело вздохнула. – В город вошли войска, мой брат был тогда ранен. Их, безоружных, заставили выступать против танков и вооруженных солдат. Эти провокаторы ездили по студенческим общежитиям и призывали молодых ребят идти на танки. Столько было погибших и раненых, просто кошмар! А я как раз в тот год поступала в институт. Можете себе представить, на каком фоне все это происходило.