Поцелуй воина - Кэрри Лофти

Вместе с одеждой Ада нашла черепаховый гребень своей покойной матери – одну из немногих вещей, что она привезла с собой из Англии. Она тут же расчесала маленьким гребешком спутанные волосы. От этого они не стали чище, но по крайней мере теперь она смогла убрать длинные пряди с шеи и кое-как заплести их в косу.

Вернувшись к сумке, Ада продолжила перебирать ее содержимое, и у нее вдруг перехватило дыхание. Свитки. Те самые, которые она вытащила из вещей Дэниела Морли. Тонкий пергамент можно аккуратно очистить от чернил для использования еще раз. Если ей удастся сбежать от Габриэля, у нее будет что обменять, чтобы вернуться в Толедо.

Она улыбнулась. Может быть, эти свитки принесут ей достаточно морабетинов, чтобы купить опиум. Теперь, когда Габриэль помог ей вынести самое худшее в ее болезни, она будет знать, как усмирить свою жажду. На этот раз она сможет контролировать себя.

В одну из юбок был завернут небольшой ящичек. Она развернула ткань и обнаружила свои шахматы. У нее вдруг закололо сердце. Джейкоб. Милый, глупый, заботливый Джейкоб.

Ада открыла полированный деревянный ящичек и вытащила одну из резных вощеных фигур.

–Ада, что это у тебя?

Она дернулась. Ящичек захлопнулся и упал на пол. Габриэль вскочил на ноги и пересек маленькую комнату раньше, чем она успела спрятать ящик.

Слитом, искаженным гневом, но еще затуманенным от сна, он схватил ее за запястье.

– Дай посмотреть!

– Это королева, из шахмат, – ответила она, вырываясь. – Габриэль, это шахматы.

Она открыла ладонь, показывая маленькую фигурку. Когда Габриэль взял ее в руки, Ада подняла упавший ящичек и протянула ему для осмотра.

– Шахматы? – Когда он тронул одну фигурку, потом другую, выражение его лица стало смущенным. – Я думал, что у тебя...

– Ты думал, что я прячу опиум в своей сумке?

Он кивнул.

Свитки в конце концов помогут купить его, но Ада предпочла не упоминать об этом. Видеть раскаяние Габриэля было очень приятно. Теперь главное не показывать ему свитки, чтобы он не узнал их ценность и не отобрал у нее последнюю надежду на свободу.

– Я обожаю шахматы, – сказала она. – Думаю, за этой напускной личиной святого у тебя ум тактика.

– Я ничего не изображаю, inglesa. И во мне нет ничего столь нечестного, как тактический ум.

– Я видела, как ты двигаешься, как ты смотришь. – Ада открыла доску и принялась расставлять остальные фигуры по крошечным клеткам поля. – Люди, которые всю жизнь живут в монастырях, библиотеках и церквях, не смотрят на горизонт так, как ты. Они смотрят только на ближайшую книжную полку.

Она смотрела на него, как будто сдирая с него слои кожи, мышц и костей, пока Габриэль не почувствовал себя обнаженным до самой души – если она у него была. Ощущение, что она может видеть так глубоко, нервировало его. Его сердце все еще учащенно билось из-за того, что он проснулся и увидел Аду склонившейся над какими-то таинственными вещами. Беспечный болван, надо было проверить ее сумку. Но он и так уже слишком много вмешивался в ее личную жизнь.

– И ты знаешь таких людей? – спросил он. – Ученых и богословов?

Когда он в последний раз видел ее, она была ведьмой, безумной и растрепанной. Сейчас ее волосы, кое-как заплетенные в косу, тяжело свисали с плеча. Темно-красное платье резко контрастировало с бледной кожей, но выглядела она совершенно здравой. И это пугало. Глаза цвета полуденного неба продолжали разглядывать его без тени робости или страха, как будто она видела его в первый раз.

– Мой отец был алхимиком, – сказала она спокойно и размеренно. – Он многому научился у своего двоюродного деда, Аделарда из Бата, который в юности ездил в Толедо изучать философию и языки. То, что он узнал на Пиренейском полуострове, было передано моей сестре и мне.

– Так ты поэтому так хорошо говоришь на романском?

Она махнула рукой.

– Романский – это легко. Португальский, каталонский, кастильский – не более чем диалекты латыни. А вот мосарабский... – Она с отвращением поморщилась. – Он занял несколько месяцев.

Габриэль нахмурился, гадая, что за женщина сидит перед ним.

– Месяцев?

– Дэниел Морли – это англичанин, который работает у доньи Вальдедроны переводчиком и домашним учителем. Он помогал мне учить язык.

– И сколько языков ты знаешь?

– Я уже потеряла счет. Меня обучали, чтобы занять место Дэниела в доме ее сиятельства. – Она помолчала, в глазах появились тени – эхо той потерянной девушки, которую он так недавно знал. – Может быть. Может быть, когда-нибудь.

– Почему ты прячешь их?

– Люди находят мою образованность пугающей, – ответила она, ставя последнюю фигурку на шахматную доску. Габриэль все еще держал в руке ту, что забрал у нее. – Им может не понравиться мое понимание этой военной игры. Хочешь сыграть партию?

Стыд смешался с яростью. Он не умел читать, не умел писать и определенно не умел играть в аристократические игры.

– Я не знаю как, – выдавил он.

Всякая хитрость исчезла с ее лица.

– Тогда я научу тебя. Я буду благодарна за занятие, теперь, когда я освободилась от других моих... стремлений.

– Так вот как ты называешь это? Что-то вроде отдыха?

Невидимый груз опустил ее плечи. Она закрыла глаза и опустила подбородок к груди.

– Это было лекарство, в самом начале.

– Чтобы вылечить твои ноги?

Она побледнела.

– Я забыла, что ты знаешь. Эти несколько дней – прости меня, если я не смогу вспомнить больше того, что ты мне не нравишься.

– Расскажи мне.

– Меня арестовали за незначительное преступление. Шериф пытал меня, потому что думал, что я могу создавать изумруды и золото.

Ее голос оборвался.

Пальцы Габриэля сжались в кулаки.

– Но почему? То, чего он требовал от тебя, невозможно.

– Не для моей сестры.

Губы Ады тронула слабая улыбка, а в голосе сквозила гордость.

– Unabruja?

– Ведьма? Нет. Просто алхимик, каким был мой отец. – Все эмоции исчезли. Она рассказывала о событиях, как будто они происходили в чьем-то чужом прошлом. – Боюсь, все дело было в ошибочном опознании. Шерифу нравилось истязать меня. После этого мои ноги стали гноиться, и я прибегла к опиуму, чтобы облегчить боль. Без него у меня не было спокойного времени... больше года.

– Прошло уже столько времени с тех пор, как твоя жизнь была другой!

– И пусть это будет уроком для меня, я полагаю?

Растирая рукой затылок, он сосредоточился на колючих кончиках своих коротко стриженных волос.

– Я ничего такого не говорил.

Ада перекинула толстую косу через плечо и огляделась.

– Как давно мы здесь?