Советская система: к открытому обществу - Джордж Сорос

Вряд ли это можно назвать картиной неизменного общества!

Чем пытаться втиснуть историю в некую схему, лучше принять эту схему за то, чем она на самом деле является: способом рассмотрения общества с особым вниманием к рефлексивным связям между типами мышления и формами социальной организации. Эта схема имеет особое отношение к современному этапу в истории, когда мы действительно стоим перед выбором между двумя принципами общественной организации, представленными в моей схеме. Нечасто человечеству приходится делать такой серьезный выбор. Это действительно исторический момент.

Чтобы поместить наше рассуждение в историческую перспективу, необходимо отметить, что борьба между двумя принципами идет уже довольно долго. Она особенно обострилась в период между двумя мировыми войнами. Во время и после первой мировой войны волна коммунистических революций, из коих только русская революция победила, прокатилась по Европе. В Германии пришел к власти нацистский режим, который лелеял мечту о закрытом обществе, основанном на расизме. Нацистская идея была развеяна во время второй мировой войны, но война привела к установлению коммунистической системы правления на значительной части земного тара. Распад мира на две системы стал установившимся порядком, и в настоящий момент мы являемся свидетелями разрушения этого порядка. Крах сталинистской системы можно считать свершившимся фактом; вопрос, который перед всеми нами стоит: а что же дальше? Смогут ли страны советского блока войти в открытое общество, или этот блок распадется на ряд национальных закрытых обществ?

Схема, которую я предложил, может помочь понять настоящий момент лишь в качестве статического фона, театральной декорации. Нам нужно кое-что еще:

система правил, в соответствии с которыми строится разыгрываемая драма, теория истории. К счастью, те же самые философские основы, которые помогли построить статическую схему, можно также использовать для определения некоторых принципов исторического изменения.

Моя теория истории строится на представлении о несовершенном понимании участников. Существует двусторонняя связь между представлением о мире участников определенной ситуации и самой этой ситуацией. С одной стороны, их взгляды преобразуются в события, с другой стороны, события формируют взгляды. Первую функцию я называю функцией участия, а вторую – когнитивной функцией. Действительность и представление о ней связаны в двустороннюю петлю обратной связи, которую я называю рефлексивностью. Она определяет необратимый исторический процесс, в котором задействованы и действительность, и взгляды участников. То, что я называю предубеждением участников, играет важнейшую роль в определении хода событий. В типичной последовательности господствующее предубеждение и господствующая тенденция начинают движение как союзники, усиливая друг друга, но в конце их взаимоотношение непременно должно стать саморазрушительным, потому что разрыв между представлениями и фактами не может увеличиваться до бесконечности.

В моей предыдущей книге, «Алхимии финансов», я изучал проявление рефлексивности на финансовом рынке. Я утверждал, что финансовые рынки можно рассматривать в качестве исторических процессов, и таким образом их можно использовать в качестве лабораторий для проверки моей теории истории. В книге выделены две основные модели. Одна – так называемая модель бума/спада, которая характерна для фондовой биржи и рынка кредита. У нее асимметричная форма, процесс начинается медленно, постепенно раскручивается до бешеного пароксизма, а затем следует катастрофичный откат. Другой моделью является полный цикл, симметричный, ведущий из одной крайности в другую. Эту модель лучше всего наблюдать на примере неустойчивых валютных рынков.

Таковы общие положения теории истории, которую я предлагаю применить к современной исторической ситуации. Мне представляется, что модель бума/спада особенно применима к последовательности событий, которую я собираюсь описать. Если читатель хочет иметь более подробные теоретические объяснения, он может обратиться к Приложению. Основной идеей является предубеждение в представлениях участников, которое влечет за собой разрыв между ожиданиями и фактическим ходом событий, без него результатом было бы скорее равновесие, чем процесс исторических изменений.

Перед тем как начать свой анализ, я должен ввести одну важную поправку. До сих пор я говорил о процессе изменений, который был сначала самоусиливающимся, а в конце саморазрушающимся. Теперь я должен расширить понятие, чтобы оно включало также отсутствие изменений. Это достаточно тонкий момент. Я утверждаю, что неизменность, вместо того чтобы быть выражением равновесия, является также условием неравновесия, в котором человеческие представления и реальные условия противоречат друг другу и характеризуются рефлексивным взаимодействием. Статическая схема, которую я представил, великолепно прояснила вопрос: в закрытом обществе догма далеко отстоит ог действительности. Теперь я должен показать, что тот же самый принцип применим к моей теории истории, то есть неизменность может также вызвать процесс, который сначала будет самоусиливающимся, но фактически саморазрушающимся.

Нелегко показать это в чисто абстрактных категориях, но я попытаюсь. Отсутствие перемен часто оправдывает господствующую догму, которая строится на принципе неизменности, в то же время господство этой догмы помогает привести общество к полной остановке. Это самоусиливающийся, рефлексивный процесс, который делает и представления, и условия действительности неизменными, но он не обеспечивает равновесного состояния, потому что существует предубеждение в пользу неизменности. С изменением условий действительности господствующая догма не может приспособиться к ним: разрыв между догмой и действительностью увеличивается. Веру в догму становится все труднее и труднее поддерживать. Когда вера в истинность догмы уже подорвана, на какое-то время, может быть, возможно сохранить ее административными методами. Но догма потеряла свою силу убеждения; это ослабляет сопротивление переменам в реальном мире, который, в свою очередь, делает предвзятый характер догмы более очевидным. Самоусиливающийся процесс начинает двигаться в противоположном направлении. Точно так же как первоначальный процесс проявился как замедление, приближающееся к полной остановке, противоположный процесс ведет к ускорению, заканчивающемуся полным крахом закрытой системы.

Это абстрактная модель, которую я предлагаю применять к эволюции советской системы. Описание практически без изменений взято из «Алхимии финансов», только там я говорил о типичных последовательностях бума/спада на бирже и в банковских операциях. Здесь есть одна существенная разница: ряд бума/спада описывает только процесс ускорения, но не процесс замедления, приближающийся к остановке. Полный цикл состоит из двух фаз, одна из которых завершается остановкой, а вторая производит катастрофическое ускорение, которое называется спадом на финансовых рынках и революцией в истории. В «Алхимии финансов» я рассматривал только вторую фазу, потому что именно она делает историю на финансовых рынках. Здесь я еще раз сфокусируюсь на второй фазе, а именно распаде «советской системы», потому что это тот исторический момент, который мы сейчас переживаем. Но мы не можем вполне понять современный момент без осознания того, что была некая первая фаза, которая завершилась установлением косной догматической системы.

Тем, кто знаком с теорией сложных систем, или теорией хаоса (ее разговорное название), конечно, известна моя терминология. Когда я говорю о расширяющемся разрыве между догмой и реальностью, я имею в виду территорию, где воцаряется хаос; Пригожин называет это ситуациями, «далекими от равновесия». Я объясню связь между моей теорией истории и теорией сложных систем в Приложении.

Примечание

Мне бы хотелось привести пару примеров самоукрепляющейся стабильности финансовых рынков. Это будет иллюстрацией к модели, которую я описал выше в чисто абстрактных категориях, а также восполнит пробелы в «Алхимии финансов».

Рассмотрим немецкую фондовую биржу послевоенного периода или шведскую и финскую биржи до того. как ими заинтересовались иностранные вкладчики. Биржи были практически совсем статичны. Дивиденды почти никак не зависели от прибылей, а определение курса акций зависело от уровня дивидендов. Поэтому изменение в прибыли практически нс оказывало воздействия на курс акций. Под статичной поверхностью накапливались несоответствия в определении курса акций, а механизма их корректировки не существовало. Это делало биржу настолько непривлекательной, что она почти полностью атрофировалась. Когда иностранные инвесторы, привыкшие к иным критериям оценки, изучили ситуацию на бирже, то они нашли ее очень заманчивой: их участие нарушило распространенное соотношение между курсом акций и дивидендами, что повлекло за собой изменение представления участников и поведения компаний, которое успешно ликвидировало предыдущие скрытые несоответствия в оценке. Я был одним из инициаторов в каждом из этих случаев с очень удовлетворительными финансовыми результатами.