Весна незнаемая. Книга 2: Перекресток зимы и лета - Елизавета Дворецкая

Воевода молчал, утирая лицо. Люди в гриднице сидели, как замороженные. Отцы дочерей-девиц застыли, словно в горлу их приставили нож. Любая из них может завтра стать невестой Велеса взамен исчезнувшей княжны…

А Громобой сидел, не веря своим ушам. Надо же такую подлость придумать! Он еще не успел отойти от гнева, когда узнал, что его Золотую Лебедь хотели убить; не успел порадоваться, что отныне – с ним – она в безопасности, как оказалось, что подлая старуха, укравшая прямичевскую черную корову, выдумала другое дело в сто раз похуже. Теперь ей мало одной девицы, теперь ей надо сто! Попадись Мать Засух ему сейчас, Громобой был бы вполне в силах свернуть ей шею. Но пока у него перед глазами был ее жрец – Правень, у которого нож на поясе указывал именно на это – на умение приносить жертвы богам.

– Ты что такое бормочешь? – вскочив со скамьи, Громобой шагнул в жрецу, в три стремительных шага преодолев чуть не половину гридницы, и люди вокруг вздрогнули от неожиданности. – Это кто ж такое придумал – девок топить?

Правень невольно вскочил на ноги, когда к нему метнулась какая-то живая гора, но тут же разглядел, что это простой парень, хотя и очень здоровый, и усмехнулся. Его серые глаза смотрели остро и недобро, словно кололи железными гвоздями, и Громобоя мучило желание схватить его поперек туловища и со всей силы грохнуть оземь.

– А ты кто же, такой смелый? – насмешливо спросил жрец. – Прямо «конь бежит, земля дрожит»!

– Вела, говоришь, явилась? – с негодованием продолжал Громобой, не обращая внимания на насмешку. – Эх вы, мудрецы! Старая ворона поживиться хочет, а вы и уши развесили! Откуда же тогда весна возьмется, если вы все самое живое перетопите! Пни березовые вы после этого, а не волхвы! Вы эту Велу слушайте больше! Она вам еще не то расскажет! Все племя по очереди в озеро перекидаете!

– Ох, молчи, молчи! – Сам воевода проворно спустился со своего места и, подбежав, встал между Громобоем и Правенем. – Уймись, дурная голова! С кем сцепился? Не гневайся на него, отец премудрый! – продолжал Берислав, обернувшись от Громобоя теперь к волхву. – Он парень простой, неученый, а нам дело доброе сделал – разбой из-под Велишина вывел. Не гневайся!

– Уймись, парень! – загудели вокруг. – Не гневи богов!

– Понятно, девок жалко! Нам разве не жалко?

– Мы и сами не рады, да дело такое!

– Задаром-то ничего не бывает!

– Без жертвы ничего хорошего не дается!

– Не отдать сейчас девку, все одно потом со всеми пропадет! А так боги помогут!

– Не мы же одни – со всех городов!

– То-то и дело, что со всех! – гневно отвечал Громобой, бросая вокруг себя негодующие взгляды. – Это сколько же будет? Сто? Или еще больше? Девки-то чем виноваты? Это они, что ли, чаши били? Они весну отняли? Нет? Так почему их жизни лишать? Кто виноват, тот и отвечать должен! Что же Вела на того урода не указала, кто чашу разбил! Вот кого – в жертву! И уж я до него доберусь!

Он вышел, зацепив плечом косяк, а Правень, слегка опешивший от этой горячей речи, еще долго смотрел на дверь, за которой он скрылся, и не слышал извинений растерянного воеводы. Здесь он нашел больше, чем искал. От рыжего парня веяло жаром, как от грозового облака, и на него одного почему-то не действовала сила Велы, которой был вооружен ее служитель. Нечего и думать, что это «парень простой, неученый». Простым он был только для тех, кто видел лишь внешнее, но не умел видеть внутреннее. Правень это умел. Ради этой встречи стоило проделать долгий путь сюда из самого Глиногора. Открытие так насторожило и озадачило жреца, что он даже не сердился на дерзкие речи. Случившееся следовало обдумать, а гнев, обида и прочие такие чувства для Правень из Храм-Озера уже давно были лишними.

Выслушав пересказ всего того, что происходило в гриднице, княжна Дарована долго сидела неподвижно, сложив руки на коленях и так крепко стиснув белый платочек в пальцах, будто он оставался ее последней надеждой на спасение. То, что она считала оставленным за спиной и что уже почти забылось, заслоненное встречей с Громобоем, внезапно догнало ее. Правень казался ей не человеком, а Змеем о двенадцати головах, приползшим за предназначенной ему жертвой; за Правенем стоял Озерный Храм, а за Озерным Храмом – Вела, хозяйка Мира Мертвых. Его посланец был здесь, в гриднице, внизу, можно сказать, у нее под ногами. В голове бились строчки из старого сказания, из обрядовой песни, которую она слышала от няньки еще в детстве:

Огни горят великие,Вокруг огней скамьи стоят,Скамьи стоят дубовые,На тех скамьях добры молодцы,Добры молодцы да красны девицы,В середине их старик сидит,Он точит свой булатный нож,А промеж огней котлы кипят,Ох, хотят меня зарезати…

Тогда, в детстве, эта песня и рассказы о древних жертвоприношениях вызывали сладкий ужас; теперь это была ее судьба, и пламя тех костров, кипение тех котлов придвинулось так близко, что хотелось от них закрыться рукавом.

– Он за мной приехал, – сказала наконец Дарована. – Он не за ними, а за мной…

– Я тоже думаю, он знает! – Княгиня Добровзора то расхаживала по горнице, то садилась рядом с Дарованой, то опять вскакивала и все вертела блестящие золотые перстни у себя на пальцах. – У них там в храме умельцев хватает – в воду посмотрят и узнают, куда ее повезли. Знает он, знает. Хоть мы след заметали, а у них, видно, метла посильнее нашей! Ты, батюшка, не сиди, а готовь людей! – указала она Рьяну.

– Не учи меня, матушка, я в этом деле поболее твоего понимаю! – сурово ответил Рьян. От беспокойства он не замечал даже того, что не слишком вежливо говорит с княгиней, но Дарована, которую он оберегал всю ее жизнь, значила для него гораздо больше, чем третья жена Скородума. – С людьми у меня все приготовлено. Только не полезет сюда Правень. У него своих-то людей всего ничего, а у воеводы просить…

– Да нет, если бы он знал, он так и сказал бы! – перебила его княгиня. – Так и сказал бы: у тебя, мол, воевода, в палатах княжна, отдай мне ее…

– Вот я ему отдал! – Рьян показал в пространство весьма увесистый кулак. – Да пусть он полезет, я его в дугу согну, будь он хоть жрец, хоть кто!

– А может, он и не захочет ее брать! – рассуждала княгиня Добровзора. – Им, храмозерским, может, и хорошо, что она сбежала! Теперь-то они вместо одной девицы целую сотню получат! Им и хорошо, что княжны не достать! А иначе почему он о ней молчит? Почему не требует ее отдать?

– Как змей подползает, проклятый! – всхлипнула нянька. – Все тишком да молчком!

– Я должна пойти! – тихо сказала Дарована.

– Что? – Княгиня и Рьян разом обернулись к ней.

– Я должна пойти к нему, – повторила Дарована. Она сидела прямо, сложив руки на коленях, и смотрела в пространство, ни к кому особо не обращаясь. – Это моя судьба… Я хотела убежать… А теперь их много… Их утопят за меня… Нельзя… Так нельзя. Это я должна быть. Я думала… Нет, от этого нельзя убежать. Их много, они не виноваты. Они не должны за меня умирать. Нужна я, и я пойду.