Птичка (СИ) - Ann Lee

потому что теперь не сдержаться. Не замедлится, не остановиться. Так в ней тесно и горячо, что Назар вбивался с бешеной скоростью, ловя невероятный кайф, чувствуя, как Вика расслабляется, и он рычал от удовольствия.

Говорил что-то, успокаивал, наверное, но скорости не сбавлял, закинув её ноги на плечи, так чтобы на полную, глубже, до конца. Её скорая дрожь, и громкий вскрик, лишь только притормозили его. Он замедлился, чувствуя бешеное сокращение её мышц, и сквозь свои невероятные эмоции наблюдал, как бьётся под ним девушка. Она вонзилась ногтям в его спину, проведя болезненные борозды, хрипло шепча его имя.

Назар замер, и вышел из неё, одним махом перевернув Вику на живот, она только глухо вскрикнула. Он задрал её зад выше, поставил на четвереньки, и такой умопомрачительный вид ему открылся на её круглую задницу, и узкую спинку, и плечики прижатые, вздрагивающие, на разметавшиеся волосы, скрывающие полностью личико.

Он снова одним махом вогнал в неё член, и она тут же выгнулась под ним, реагируя на вторжение. Снова разгоняясь вместе с ним, снова загораясь, уносясь в бешеный ритм, что он задал.

И Назар нанизывал её на себя, долбил, рычал от удовольствия, и сжимал упругую плоть до синяков, пока разрядка не настигла его. Такое яркое и острое удовольствие, что у Назара потемнело в глазах, и он всем весом навалился на девушку, блаженно выдыхая.

11. «Я хочу ещё!»

Я так и лежала на животе, приходя в себя. Дыхание постепенно выравнивалось, и прохладный воздух холодил разгорячённую кожу.

В голове кружил ворох мыслей. Позвонить домой. Поговорить со Львом. Чей это номер?

И центром среди всего этого обнаженный бог.

Голый Долохов, это какой-то особенный сорт Долохова.

Все те невнятные фотографии из интернета, не передавали и толики той мужественности и стати, которой он обладал. И дело не прокачанных мышцах, и широком развороте плеч. Он обладал какой-то бешеной энергетикой, которая подавляла, и подчиняла. Ему даже не надо было тратить время на всю эту сумасшедшую прелюдию, такую нежную и тягучую, что я думала, что не выдержу, расплачусь и начну умолять его взять меня. Он мог бы сразу раздеться, и я бы не подумала отказать.

Высокая мощная фигура, загорелая кожа, весь словно оголённый нерв, весь напряженный и заведенный. И смотрит так, что плавиться всё вокруг, и я в том числе. Шепчет своим хриплым шёпотом, как будто не видит, что я уже на всё согласна. Он настолько меня поработил своими ласками, что я отважилась на откровенные действия. Коснулась его, в желании почувствовать эту мощь руками, пока она не обрушилась на меня. Гладила, усмиряла. Но разве успокоишь такого зверя?

Я даже готова была встать на колени перед ним, ему стоило только ресницами взмахнуть, и я бы покорно принял его, и ещё неизвестно кто бы больше наслаждался, я или он.

Его убийственная прелюдия, вся эта запредельная нежность, откровенные прикосновения, и жаркие поцелуи, словно расплавили меня, не оставили и сомнения, что мы что-то делаем неправильно. И даже боль проникновения, не затмила всей этой сказки, нереального блаженства. Даже эта боль была к месту. Его бешеный темп. Резкие движения, без тормозов, и оглядки. Всё это было невероятно и правильно. Начиная с его пальцев во мне, и невероятной вспышкой, от глубоких толчков его члена. Я взорвалась, я горела, и сгорала, задыхаясь придавленная невероятным восторгом. Я никогда такого не испытывала, даже с любимым мужчиной.

Никогда.

А он смог довести меня до исступления. И благодарная за волшебные мгновения, я шептала его имя, сорванным голосом. Потом и оглянуться не успела, как он перевернул меня, и сладкие мучения продолжились, поменяли градус, стали ещё глубже, откровеннее, и жёстче. Не знаю, сколько это длилось, но я потеряла всякие ориентиры. Очнулась вот только сейчас, почувствовав, лёгкость, потому что его горячее тело, накрывшее меня, больше не давило, и между ног стало пусто и немного саднило. По коже разбегались мурашки, и мысли метались в голове, словно того и ждали, когда на них обратят внимания.

— Чей это президентский люкс? — выхватила я из вереницы размышлений самую первую думу.

— Мой, — коротко ответил Назар.

Я прищурилась и оторвала голову, откидывая с лица спутанные волосы.

— Твой? — удивилась я. — Не знала, что ты заселился к нам.

— Да, сегодня, — снова короткий ответ.

Я разглядывала его расслабленную вытянувшаяся на постели фигуру. Приглушённый ночной свет делал её очертания размытыми, но всё же, было видно, как он блаженно прикрыл глаза, как спокойно его лицо, и всё тело умиротворенно.

И я опять смотрела, и не могла оторвать взгляд, и удивлялась тому, что когда-то я спокойно могла смотреть на этого мужчину, а теперь, без дрожи, даже в таком приглушенном свете, даже после того как мы были тесно и крепко сплетены друг с другом, я не могу даже косится на него.

И это раздражало.

Хотелось собрать себя. Надавать оплеух, чтобы пришла в себя, но только я отдала себе такую команду, он посмотрел на меня, застав врасплох.

— Почему птица? — вдруг спросил Назар, гипнотизируя своим тёмным взглядом, и видя, что я не уловила его мысль, пояснил: — У тебя татуировка?

— А! Это! Глупость, наверное! — смущенно улыбнулась я. — Просто в лет восемнадцать прочитала роман Ю Несбё «Красношейка», и так прониклась идеей, и, в общем…

— Так это зарянка? — удивился он.

— Ну да, а ты читал? — теперь удивилась я.

— Читал, но видимо, не так проникся вечно пьяным Харри Холле2, как ты, — усмехнулся он, и внимательно посмотрел на меня.

— Хочу ещё раз посмотреть на неё, ты позволишь?

И я вздрогнула. Таким проникновенным хрипом это было сказано, и такой быстрый переход от расслабленно-безразличного тона, до вот такого интимного, будоражащего, что я растерялась.

А потом Назар и вовсе убрал с моего лица волосы, и внимательно посмотрел своими проникновенными темными глазами.

— Я хочу ещё, — сказал он, оглаживая мою щёку, шершавыми пальцами, — ты позволишь, Вика?

И его рука заскользила по моему плечу, снова вырисовывая там сюжеты, и разгоняя по коже стаи мурашек.

Ещё.