Предпоследняя правда - Филип Дик

Конечно же, это разлом Сан-Андреас, сразу пришло ей в голову. Ужасное землетрясение, примерно такое же, как восемьдесят лет назад; все, что мы создали… все обратилось в прах. Она покатилась по полу и врезалась в заднюю стену дома, только теперь эта стена практически стала полом, а пол задрался вверх, и теперь на нее сыпались и с грохотом разбивались лампы, столы и стулья. Было просто удивительно, насколько хрупкими оказались все эти вещи. Она просто представить себе не могла, как это вещи, верно служившие ей долгие годы могут ломаться с такой легкостью. Только стена, на которой она теперь лежала, по-прежнему оставалась целой и невредимой.

«Мой дом, — подумала она. — Его больше нет. Все, что у меня было, что-то для меня значило. О, какая несправедливость!»

У Бонни страшно болела голова, дыхание давалось с большим трудом. Он попыталась привести себя в порядок и тут заметила, что руки ее покрытые белой пылью от обвалившейся штукатурки — дрожат. Запястье оказалось в крови, хотя она и не помнила, как порезалась. Бедная моя головушка! — мысленно застонала Бонни. Она потерла лоб, и с головы посыпался какой-то мусор. Теперь — она так и не поняла, как это получилось — пол снова был полом, а стена — стеной. Все встало на свои места. Только вот вся домашняя обстановка по-прежнему оставалось грудой обломков. «Не дом, а настоящий мусорный бак, — подумала Бонни. — Чтобы все привести в порядок потребуются недели, нет, месяцы. Впрочем, скорее всего нам это вообще никогда не удастся. Это конец нашей жизни, нашего счастья».

Поднявшись и отшвырнув ногой в сторону обломки стула, она, с трудом пробираясь через кучи мусора, направилась к выходу. В воздухе было полно пыли, заставляющей ежеминутно надсадно кашлять, и она буквально ненавидела ее. Все было усыпано битым стеклом, ее чудесных окон с зеркальными стеклами больше не было. Оставались лишь зияющие квадратные дыры с торчащими кое-где обломками стекол. Некоторые из них выпадали и сейчас. Наконец, она добралась до двери на улицу. Дверь здорово перекосило. Бонни навалилась на нее всем телом, и с трудом сумела приоткрыть настолько, чтобы протиснуться наружу. Неуверенно ступая , она отошла на несколько ярдов от дома и огляделась, стараясь понять, что случилось.

Голова болела все сильнее. «Уж не ослепла ли я? — подумала Бонни. Ей с трудом удавалось держать глаза открытыми. — Видела я какой-то свет, или нет?» Она смутно припоминала, что какая-то вспышка была — вроде как сработал затвор фотоаппарата, причем настолько быстро, что зрительные нервы не успели среагировать вспышки, как таковой, она толком не видела. Тем не менее, глазам было больно — она чувствовала, что они повреждены. Впрочем, у нее болело все тело, но это было и неудивительно. Но вот земля. Она не видела никакой трещины. И дом стоял, как прежде, лишь окна были выбиты, да внутри все перебито и переломано. Осталась только пустая оболочка, без какого-либо содержимого.

Бонни медленно двинулась вперед, думая, — «Нужно попробовать найти помощь. Мне требуется медицинская помощь». Тут она споткнулась, чуть не упала, подняла голову и снова увидела на юге огромный столб бурого дыма. «Может, это Сан-Франциско горит? — спросила она себя.

Да, похоже, так оно и есть. Это настоящее бедствие. Значит, пострадал не только Уэст-Марино, но и весь огромный город. И сейчас помощь требуется не только горстке сельских жителей, но и нескольким миллионам обитателей мегаполиса. Наверное, там погибли многие тысячи людей. Вероятно, район будет объявлен зоной национального бедствия, прибудут специалисты Красного Креста и армия. Этот день мы запомним навсегда». Тут она заплакала, закрыла лицо руками, и продолжала идти, уже не выбирая дороги — ей было все равно. Она оплакивала не себя, и не разрушенный дом, нет, она оплакивала раскинувшийся к югу отсюда город. Она оплакивала и его, и всех живущих в нем людей, и их ужасную судьбу.

«Я никогда больше не увижу его, — вдруг осенило Бонни. — Нет больше Сан-Франциско. Сегодня ему пришел конец». И так, рыдая, она продолжала идти в сторону городка. С равнины внизу уже доносились голоса. Теперь можно было ориентироваться по ним.

Возле нее остановилась машина. Дверца распахнулась, водитель вышел и протянул ей руку. Бонни не знала его, не знала даже местный он житель, или человек просто проезжал мимо. Тем не менее, она прильнула к нему.

— Ну, ну… — попытался утешить ее незнакомец, прижимая к себе.

Всхлипывая, она прижалась к нему всем телом, медленно опустилась на сидение и потянула мужчину на себя.

Через некоторое время она снова пришла в себя и обнаружила, что опять идет по дороге, только на сей раз по обеим сторонам дороги высились узловатые старые дубы, которые она всегда так любила. Небо над головой было серым и мрачным, тяжелые тучи медленно плыли на север. Должно быть, это дорога на Вэлли-Рэнч. Решила она. Ноги болели и, остановившись, она поняла, что идет босиком. Видимо, где-то по дороге она потеряла кроссовки.

На ней по-прежнему были перепачканные краской джинсы, в которых она была когда случилось землетрясение, когда замолчал проигрыватель. Впрочем, а землетрясение ли это было? Тот человек в машине, перепуганный и невразумительно булькающий как младенец, говорил что-то другое, но говорил настолько невнятно, был в такой панике, что она ничего не поняла.

«Хочу домой, — сказала она себе. — Хочу снова оказаться дома, и хочу получить обратно свои кроссовки. Наверняка их забрал тот тип. Держу пари, что они остались в его машине. И больше я их никогда не увижу».

Она поплелась дальше, то и дело морщась от боли. Больше всего ей хотелось встретить кого-нибудь. Время от времени она поднимала голову и смотрела на небо, с каждым шагом чувствуя себя все более и более одинокой.

Глава 6

Отъехав немного на своем «Фольксвагене», Эндрю Гилл оглянулся и в последний раз увидел женщину в заляпанных краской джинсах и свитере, с которой только что расстался. Он несколько мгновений смотрел, как она, босая, плетется по дороге, но тут дорога свернула в сторону и он потерял незнакомку из виду. Он не знал как ее зовут, но ему показалось, что еще никогда в жизни он не встречал такой красивой женщины, с этими ее рыжими волосами и маленькими изящными ножками. А ведь они, ошеломленно сообразил он, только что занимались любовью на сидении его машины.

Ему казалось, что он видит какой-то сон, эта женщина и ужасные все сметающие взрывы на юге, от которых небо стало серым. Он понимал, что это какая-то война, или, по меньшей мере, следствие какого-то ужасного несчастного случая, которых до сих пор не знали ни мир, ни он сам.