Колокол Нагасаки - Такаси Нагаи

«Дорогой доктор! У вас жар», – сказала старшая медсестра, положив руку мне на лоб. Затем вытерла полотенцем пот. Я пытался встать, но голова кружилась. Правая нога болела, я не мог ею пошевелить. Старшая медсестра осмотрела мою ногу. «Ваши раны гноятся. Почему вы довели себя до такого состояния и ничего нам не говорили?» – отчитывала она меня. «Это война», – ответил я твердо. Сам же понял, что не в силах встать и тем более работать.

Меня начали лечить: раны обработали, сделали укол. Тем временем Цубакияма отправилась в город, чтобы узнать, что же на самом деле происходит. Я остался один на один со своей болью. Прошло какое-то время.

«Доктор!» – раздался голос Цубакиямы, которая вернулась из города. С мрачным лицом она подала мне газету. Мельком взглянув, я все понял. В газете были напечатаны слова, которые я не хотел бы видеть никогда в жизни: «Священным императорским указом война окончена».

Япония повержена! Я зарыдал. Минут двадцать-тридцать я плакал, как ребенок. Слезы иссякли, но рыдания не прекратились. Цубакияма рухнула на татами, ее плечи сотрясались, она тоже плакала.

Под вечер вернулись наши товарищи. Увидев их лица, удрученные новостями, я снова расплакался. Мы взялись за руки и разрыдались вместе. Солнце зашло, казалось, навсегда, и взошла луна, но мы не могли остановиться и продолжали плакать. Так мы и сидели, не прикасаясь к ужину, не думая ни о чем, не говоря ни слова. Наши белые, как молоко, лица погрузились в пучину слез. Когда слез не осталось, усталость овладела нами, и мы соскользнули в глубокий сон.

17 августа

Империи рушатся,

но горы и реки остаются[58].

Открыв раздвижные двери, я взглянул на горы. Три вершины горы Мицуяма возвышались спокойно, как никогда. Казалось, они даже не замечали облаков, плывших у подножия. Все проходит. Ничто не вечно. Все есть не что иное, как облако, дымка, туман. Наша вера в непобедимую империю рухнула в мгновение.

Американские самолеты победоносно кружили в ясном голубом утреннем небе, никуда не торопясь и ничего не опасаясь. Сначала появился «Грумман»[59]. Затем «Локхид»[60]. Самолеты летели на небольшой высоте на низкой скорости. Затем показался Б-29. Его огромный фюзеляж, казалось, почти касался трех вершин Мицуямы. Потом улетел и он.

Война закончилась, мы потерпели поражение. Весь тот день мы были сонными и ничего не делали. После завтрака лежали и смотрели на облака, деревья, самолеты. Чашки и тарелки остались в стороне, немытые и забытые.

Пришел какой-то человек с просьбой посетить раненого.

Япония проиграла. Зачем говорить о раненых? Сегодня десятки миллионов японцев в слезах. Должны ли мы теперь беспокоиться из-за жизни или смерти одного или двух из нас? Даже если мы им поможем, будет ли это иметь значение? Япония никогда не возродится снова. В тот день мы все были очень раздражены. Малейший повод приводил к спорам и ссорам. Решено! Отказать! И я отказал просителю.

«Понятно», – сказал человек обреченно. И пошел прочь, удрученный и печальный.

Со своего места на татами я наблюдал, как человек пересекал поле перед домом и почти исчез из виду. Тут я вскочил и попросил Фасолинку догнать его. В одно мгновение мое мнение изменилось. Даже за одну драгоценную жизнь стоило бороться. Страна разбита, но раненые-то живы. Война закончилась, но работа у нашей группы еще есть. Япония лежала в руинах, но медицина осталась. Независимо от взлета или падения страны нашей главной обязанностью была забота о жизни и здоровье каждого человека! Основой деятельности Красного Креста было оказание помощи раненым, будь то друг или враг. Именно потому, что мы, японцы, так небрежно относились к человеческой жизни, – именно по этой причине мы пришли к нашему нынешнему униженному положению. Уважение к жизни каждого человека – тот фундамент, на котором мы построим новое общество.

Нам внушали, что мы должны пройти через тяжелые испытания, получить ужасные раны ради победы в войне. Но оказалось, что все эти годы люди страдали только для того, чтобы оказаться побежденными. Мои соотечественники теперь в плачевном и отчаянном положении. И некому было нас утешить, никто не мог нам помочь, кроме нас самих.

Значит, нам надо подняться и пойти к нуждающимся. Пошатываясь, я встал на ноги. И тогда вся группа встала вслед за мной. Решимость подарила нам силы и радость.

«Война!» Это слово вынуждало нас делать что угодно, не рассуждая и не сомневаясь ни в чем. Но это слово больше не тронет наши сердца. Теперь мы будем жить, чтобы помогать и служить людям, а не войне. Американский истребитель летел низко над нашими головами. Мы знали, что никто не будет атаковать, хотя мы выглядели довольно многочисленной группой, когда плелись по дороге, мы были хорошей целью для вражеских самолетов. Всякий раз, когда американские самолеты пролетали над нами, мы чувствовали странное чувство облегчения оттого, что больше нам не нужно было бежать в укрытие.

18 августа

Распространился слух о том, что на территорию Японии высадились оккупационные войска и что в целях безопасности женщины и дети должны уходить в горы. Это было грустное и смешное зрелище – наблюдать, как богатые японцы носились в панике. В течение нескольких недель после капитуляции возникали беспорядки в самых различных формах, вокруг царила растерянность.

У нас же не было имущества, нечего терять. Все, что у нас было, – множество больных и раненых. Поэтому мы продолжали врачебные обходы, принося облегчение страждущим. Но на душе у каждого было неспокойно. Наша Япония, чей символ – гора Фудзи, что пронизывает облака и сияет в лучах солнца, наша страна погибла. Японцы – люди Ямато[61] – брошены на дно бездны. Те, кто остался в живых, оказались опозорены. Счастливы наши товарищи, сгоревшие в огне атомной бомбардировки.

Горечь поражения охватила нас. Каждый день после ужина на открытом воздухе под луной или, если шел дождь, внутри дома мы собирались вокруг очага. Мы говорили о будущем. Где лежит истинный путь? А в течение дня мы отгораживались от проблем и сосредотачивались на спасении жизней пациентов.

Страшная лучевая болезнь все чаще проявлялась и у наших пациентов, даже у тех, кто когда-то казался совершенно здоровым, да и у нас самих. Некоторые симптомы совпали с нашими предположениями, которые мы высказывали после лабораторных экспериментов. Мы почти гордились тем, что жизнь так точно подтвердила наши теории. Но были и другие симптомы, которые возникали внезапно, проявлялись неожиданно,