Сердце прощает - Георгий Косарев

— Вы есть настоящая красавица.

Староста Яков и полицай Цыганюк недоуменно смотрели на все, чтопроисходило в доме Марфы. Лишь два фашистских солдата, не обращая ни начто внимания, продолжали еще рыться среди домашней утвари и скрупулезнолистали школьные учебники. Лейтенант заговорил снова:

— Меня зовут Франц, фамилия Штимм, — отрекомендовался Любе офицер, —а как вас зовут?

Люба промолчала, на лице ее блуждали испуг и растерянность. Лейтенантподозвал к себе унтера и что-то сказал ему по-немецки, тот буркнул«яволь», вынул из своего ранца маленький фотоаппарат и, наставив на Любу,дважды щелкнул затвором. Затем он подошел к Любе и спросил:

— Дивчинка ест тако же партизанка?

— Что вы, господин начальник, какая она партизанка, — поспешилаМарфа, — она совсем еще дитя, ей всего шестнадцать лет.

— Али то не ест мало лет, фрау! — не спуская липкого взгляда с Любы,продолжал унтер. — Така симпатична дивчинка и млодый лейтенант-партизан...колосаль роман! Потребно немножко говорить с дивчинкой, где может быть тотлейтенант.

Староста Яков и новоиспеченный полицай Цыганюк со скрытой усмешкойпереглядывались.

Унтер-офицер достал из кармана записную книжку с заложенным в еекорешок тонким карандашом.

— Дивчинка ест цурка фрау? Проше...

Марфа уловила смысл вопроса.

— Дочка, — ответила она поспешно. — Моя дочка, она не партизанка. Апостоялец наш немолодой, он ей в отцы годится. Она не знает, куда он ушел.И я не знаю.

— Так, дочка, — повторил унтер и что-то записал в книжечку. Лейтенантприблизился к Любе и спросил: — Вы не ответили мне, как вас зовут?

Люба опустила глаза и снова промолчала. Староста Яков Буробин,согнувшись перед офицером, угодливо произнес:

— Любка. Зернова Любка, так ее зовут... Дура! — возвысил он голос. —Что ж ты молчишь? К тебе же обращается господин офицер!

— Прекрасное имя, хорошая фамилия — Зернова! — восхищенно произнесШтимм, а унтер по слогам записал: Зер-но-ва Люпка.

— Люба, дочка моя, — растерянно твердила Марфа, смотря то на унтера,то на лейтенанта, и не могла себе взять в толк, чего ради пристали они кее дочери.

— Я приду к вам, я буду вас навещать, — уже на пороге проговорилШтимм и, приложив руку к сердцу, вместе с другими скрылся за дверью.

Когда немцы вместе с Яковом и Цыганюком покинули дом, Марфа тяжеловздохнула.

— Господи, что же это такое? Что же мы будем делать-то? — обратиласьона к дочери.

— Раньше надо было думать, — ответила Люба и вдруг вспылила: — Все,все ушли, — Витя, Борька, Валя тоже ушла! Только ты меня не пустила. Атеперь спрашиваешь, что делать? Не знаю я!

Минуло несколько дней, а оккупанты все не унимались. Они продолжалиотбирать у крестьян скот, птицу, хлеб. Не обошли они и Марфу. Как-то к нейво двор ввалились три дородных румяных солдата. Они увидели кур, веселозатараторили, стали ловить их. Поднялся неистовый переполох. И все-такиполовина из них оказалась в руках развеселившихся вояк.

Встревоженная этим шумом, замычала в хлеву корова. Солдаты радостнозахлопали себя по бедрам.

— Му-му! — произнес один из них и подмигнул Марфе.

— Му-у! — отозвался второй. Потом он передал бившуюся курицу своемунапарнику, достал из деревянных ножен тесак и направился в хлев.

Марфа кинулась ему наперерез. Она встала спиной к дверце хлева изакричала:

— Не пущу, не подходите!

Солдат остановился, улыбка его сошла с лица. Он схватил Марфу зарукав, отшвырнул ее в сторону и, накинув на рога корове ремень, потянул еесо двора. Марфа, опомнясь, нагнала солдат уже далеко за домом.

— Отдайте скотину, куда вы ее ведете? Чем я буду кормить детей? —кричала она на всю улицу.

Солдаты шли, ухмыляясь, не обращая на Марфу внимания. Уже рядом сошколой ее вдруг окликнули:

— Фрау Зернова, момент!..

Марфа оглянулась и увидела возле школьного крыльца пожилогожелтолицего унтера. Рядом с ним стоял тот же белокурый молоденький офицер,который был в ее доме во время обыска и назвался Францем Штиммом.

— День добрый, фрау Зернова. Наш лейтенант имеет интерес до фрау...

— Моя корова, корова!.. — простонала Марфа, указывая рукой на солдат.

— Хальт! — скомандовал внезапно офицер и что-то быстро и резко сказалпо-своему солдатам. Те остановились, недоуменно переглянулись, потомщелкнули каблуками и повели корову обратно к Марфиному дому.

Так вроде и откупилась Марфа курами. Ей было приятно, что она смоглапостоять за себя, и в то же время она продолжала со страхом думать оподозрительном любопытстве немцев к ее дочери.

Шли дни, а Франц в доме все не появлялся. «Может быть, по молодостипросто пошутил над девочкой», — мысленно успокаивала себя Марфа. И все жеона не переставала ломать голову. «Как поступить с дочерью? Куда ееукрыть? Свезти в Мироново, к тетке? Глядишь, может быть, этот щеголь ибыстро уедет. Нет, нет, — возразила она сама себе, — не пущу ее никуда».

Но однажды к вечеру Марфа разговорилась с соседкой возле колодца.Дома оставалась одна Люба. И вот, распахнув дверь избы, она обомлела: застолом, под самыми угодниками, словно под их охраной, сидел молоденькийбелокурый офицер Штимм. Напротив него на скамье сидела смущенная, сопущенными глазами Люба. На столе стояла бутылка вина с золотистойэтикеткой, распечатанная коробка дорогих конфет, плюшевый медвежонок,валялось несколько каких-то фотографических карточек. Завидев мать, Любавскочила со скамьи и уткнулась ей в плечо, а офицер вышел из-за стола,поклонился и сказал:

— Здравствуйте, гражданка Зернова. Извините, я не знаю вашего имени иотчества. Я инспектор интендантского ведомства... Вы меня узнали?

В ожидании ответа хозяйки он продолжал вежливо стоять, стройный,розовощекий. В избе приторно пахло шоколадными конфетами и крепким мужскимодеколоном. «Чтоб ты лопнул!» — подумала Марфа, но не ответить на егоприветствие не осмелилась.

— Здравствуйте...

— Я занес вам по пути фотографические снимки вашей дочери, которыеизготовил мне унтер-офицер Грау. Этот пройдоха Грау знает, что я ценительстаринного русского искусства, а также русского типа красоты. Извините,что я немного бесцеремонно, но я с добрыми чувствами.

Марфа вспомнила, что этот молоденький офицер, столь складноразговаривающий по-русски, велел своим солдатам вернуть ей корову, сердцеее смягчилось, и она сказала:

— Коль с добром, то милости просим.

— Вас, очевидно, удивляет, что я свободно говорю по-русски. Я охотнопоясню... Когда я был мальчиком, я пять лет жил в Москве. Мой отец былтогда коммерческим советником. Мы уехали из Москвы в тридцать третьемгоду. Потом я изучал славянские языки и экономику в Берлине. Вот, кстати,маленький сувенир из моего родного города. — Штимм взял со стола плюшевогомедвежонка и протянул Марфе. — Медведь — это такой старинный символ городаБерлина. Возьмите для вашего мальчика.

— Зачем же такое вам беспокойство?

— Пустяки... Я же говорил, что буду заходить к вам, — продолжалШтимм, — как видите, я сдержал свое слово. Проходите к столу, неволнуйтесь, я ваш гость.

«Я ваш гость, а приглашает к столу, странная манера хозяйничать вчужом доме! Лучше бы ты лопнул, как мыльный пузырь, туда бы тебе идорога!» — с возмущением подумала Марфа. Штимм улыбнулся, и на его щекахобозначились ямочки.

— Пожалуйста, посмотрите, как получилась ваша стыдливая дочь... — ион подал Марфе фотокарточки.

Люба на фотографии выглядела испуганной, растерянной и все же нельзябыло не заметить ее красоты: удлиненные глаза, пышные волосы, полные,резко очерченные губы... Марфа опять тяжело вздохнула: сердце ее сжалосьот какого-то недоброго предчувствия.

Она положила карточки на стол и бросила испытующий взгляд на офицера.Она не знала, как себя с ним вести, что говорить.

— Ваша дочка очень робка. У нас девушки так себя не, ведут. Они срадостью приглашают молодых людей. Она же дика, как серна, — указал Штиммна Любу, — всего боится, опускает глаза, неужто я действительно такстрашен? У девушек в Германии я пользовался неизменным успехом.

Марфа с презрением бросила взгляд на Штимма.

— То ведь Германия, а здесь Россия, — заметила она, — а вы не простоофицер, но еще и...

— Завоеватель, — не дав полностью высказаться Марфе, добавил Франц.

Марфа кивнула головой. Франц усмехнулся и принялся оправдываться:

— Нет, это не имеет никакого значения. Кстати, вы мне так и несказали, как вас зовут, — напомнил он Марфе.

— Маму зовут Марфа Петровна, — неожиданно вместо матери произнеслаЛюба робким голосом.

— Ну что ж, Марфа Петровна, — подхватил Штимм, — я тогда не будумучить вас своим присутствием, я немножко психолог и понимаю вашичувства... Я прошу только принять от меня этот совсем скромный подарок,это популярное у вас в России лечебное вино «Кагор» — это лично для вас,Марфа Петровна. А эту небольшую коробку конфет — для вашей совсем ещемолоденькой дочки, для вашего ребенка... Пожалуйста, извините.