Сердце прощает - Георгий Косарев

С некоторого времени Марфа стала замечать в поведении дочерикое-какие перемены. То с утра, то к вечеру, ничего не сказав, выйдет онаиз дому и целыми часами пропадает неизвестно где; то, сложа руки на груди,сидит в избе и будто прислушивается к чему-то или чего-то ждет. Раз онаушла куда-то утром и вернулась лишь к полуночи. На вопрос матери, гдебыла, ответила дерзко:

— Я же не грудной ребенок, чтобы обо мне беспокоиться. Не мешок сзолотом, не пропаду.

«И что с ней только стало? — с беспокойством думала Марфа. — Раньшебыла такой тихой да послушной, и на вот тебе — совсем отбилась от рук...Еще не наделала бы каких глупостей!»

Однажды в сумерках, подхватив ведро, Марфа направилась в погреб закартофелем. Проходя мимо сарая, она услышала какой-то шорох, доносившийсяиз-за стены. Тихонько приблизившись к воротам, она замерла. Прошла минута,вторая. Шорох не повторялся. И вдруг раздался сдержанный юношеский басок.

— Так будет хорошо.

— Нет, надо припрятать поглубже, — ответил такой знакомый девическийголос.

«Батюшки, да это же Люба с Витей! — узнала Марфа. — И что они делаютздесь?»

Она решительно рванула створку ворот и вошла в сарай. Первое, чтобросилось ей в глаза, — это испуганный взгляд дочери. Люба стояла,прислонясь к стене, и держала в руках винтовку. В двух шагах от нее Викторлопатой разгребал землю. Завидев Марфу, он выпрямился во весь рост исмущенно уставился на нее.

— Это что же здесь такое творится? — сказала Марфа.

— Пожалуйста, тише, Марфа Петровна, — попросил Виктор.

— Ты, мама, только не волнуйся, страшного ничего нет, — сказала Люба.

— А я и не волнуюсь, — ответила мать и, оглядевшись, добавила супреком: — Разве можно здесь прятать? Ты посоветовалась бы со мной. Все жепостарше вас обоих, понимаю кое-что.

— А почему здесь нельзя? — спросил юноша с явным облегчением.

— А потому что, если ты пойдешь в мой сарай днем или вечером, этосразу вызовет подозрение у людей, — сказала Марфа. — Другое дело, если тыпридешь ко мне в дом...

— Не в доме же нам прятать оружие! — критически заметила Люба.

— В доме не надо, а во дворе — в самый раз.

— Ой, мамочка, умница ты моя! — обрадованно воскликнула Люба и,подбежав к ней, порывисто обняла ее.

«Вот оно что происходит с дочерью-то!» — подумала Марфа.

Потом, соблюдая все предосторожности, она вместе с Любой и Викторомпереправила добытые ребятами несколько винтовок к себе во двор.

Так, неожиданно для себя, и стала Марфа участницей подготовкисоздания партизанского отряда.

На потемневших от времени стенах колыхались тени. Они то густели, тосветлели, то, словно какие-то фантастические птицы, перепархивали с местана место. На щелистом темно-коричневом потолке над стеклом настольнойлампы желтело круглое пятно. В железной печке, раскаленной до вишневогосвечения, потрескивали смолистые еловые дрова. За плотно заштореннымиокнами бесновалась пурга. Ветер бил снежной крупой в стекла, силилсясорвать соломенную крышу, скованную поверху ледяной коркой.

Кузьма Васильев сидел в углу и взволнованно говорил:

— Страна в смертельной опасности. Враг силен и коварен — чтозакрывать глаза на правду! Красная Армия мужает, но ей нужна помощь всегонарода, всех наших людей по ту и по другую линию фронта. Бездействовать —это позор, это предательство.

— Как военнослужащие, мы принимали присягу и просто не имеем правасидеть сложа руки, — в тон ему произнес Горбунов.

— А я как раз к этому вас и призываю. Я и сам за то, чтобыдействовать активнее. Вот и хлопцы наши такого же мнения, — указал СидорЕремин на Виктора. — Поэтому и надо все хорошенько обдумать, чтобы недопустить провала с первых же шагов.

— И тянуть тоже нельзя, — сказал Васильев. — Каждый день дорог, дажесамая скромная помощь с нашей стороны фронту важна для победы.

— Надо скорее готовить ваших людей, бойцов, — сказал Сидор.

— Они готовы, но у нас нет оружия, — заметил Горбунов.

— Кое-что у нас есть, — сказал Виктор и вопросительно глянул наСидора Ивановича.

— Совершенно правильно, — подтвердил Еремин и добавил: — Для началакое-что есть, а там придется добывать оружие в бою.

— Раз надо, будем добывать, — сказал Васильев. — Главное, положитьначало...

Еремин свернул самокрутку и негромко сказал:

— Нам будет оказана помощь... А сейчас, товарищ Васильев, слово завами. Вы человек военный, у вас есть опыт боев с противником... Партийноеруководство предлагает вам встать во главе отряда. Что вы скажете на это?

Васильев на мгновенье задумался, потом поднялся из-за стола и тихосказал:

— Командиром отряда... Смотрите. Как вы найдете нужным, так иделайте. Если мне будет оказано такое доверие, я постараюсь его оправдать.

— Вот и хорошо, — сказал Еремин. — Людей своих вы большей частьюзнаете. Все фронтовики. Кстати, их надо сберечь от угона в Германию.Кое-где их уже забирают, отправляют в лагеря, а в Нижних Ежах пять человексхватили и расстреляли, вроде нашли у них оружие.

— Да, все это верно, — задумчиво сказал Васильев, выходя из-застола, — только не на каждого из прежних фронтовиков можно положиться.Кое-кто уже пригрелся на теплых квартирах, забыл о своем воинском долге,тем более что война отодвинулась далеко на восток. — Васильев прошелся поизбе, постоял у порога, будто прислушиваясь к завыванию метели, затем,вернувшись, продолжал: — Ваша молодежь отряду будет нужна не меньше, чемобстрелянные бойцы. Она знает местные условия, а это крайне важно.

Виктор тоже вышел из-за стола, помешал кочергой в печке, подбросилнесколько поленьев и как бы между прочим сказал:

— Молодежь такая есть, и драться она готова.

Васильев одобрительно кивнул.

Поздно вечером Васильев вместе с Ереминым покинули дом Хромовых.

Глава десятая

В полицейском участке было шумно и дымно. В коридоре толпились люди.Они о чем-то спорили, галдели. На их лица падал желтый тусклый светкеросинового фонаря, повешенного над дверью.

Виктор подошел к старосте. Тот оторвался от бумаг, поднял голову.

— Вы меня звали, Яков Ефимович? — сдвигая шапку на затылок, спросилюноша.

— А ты что, испужался? — староста кольнул взглядом своих маленькихцепких глаз. — Есть дело, вот и вызвал. Не нравится, что ли?

— Да нет, я ничего. Какое дело-то?

— По наряду коменданта нужно перебросить сено на железнодорожнуюстанцию. Ясно? — Буробин сдвинул к переносью кустики бровей. — Назначаютебя старшим. Которые в коридоре толпятся бабы — будут с тобой, у тебя вподчинении. Доволен, а? А кто станет хорохориться — дашь знать. Лошадейзря не гони, поберегай.

— Яков Ефимович, молод я другими-то распоряжаться, неопытен, —нарочито пробурчал Виктор.

— Не возражать! Я сказал — значит, все... Вон какой ведь вымахал, —добавил староста строго.

Виктор принял предписание, в котором среди отпечатанного на машинкенемецкого и русского текста были вписаны жирными буквами его фамилия иимя, и вышел из участка.

Перевозка сена оказалась как нельзя кстати для того дела, котороеготовили Васильев и Еремин.

...Однажды, после очередной ездки Виктор остановил лошадь вусловленном месте в селе Кривичи. Обоз укатил вперед. Было безлюдно. Наизбы, утопавшие в снегу, спускалась морозная мгла. Юноша слез с передкасаней, подтянул чересседельник и, взбив охапку сена, взялся за вожжи.Лошадь, сдернув с места сани, сразу же затрусила по наезженной дороге,быстро продвигаясь к вышедшему из переулка старику с вязанкой хвороста.

— Эй, дед, оглох, что ли? — крикнул ему Виктор. — Ну-ка с дороги.

Старик поспешно сошел с колеи и, пропуская лошадь, снял шапку.

— Сынок, — просяще сказал он, — сделай милость, подбрось в конецулицы, совсем ноги не идут.

— Не идут, так на печи сидеть надо, — строго сказал Виктор. — Ладноуж, — мягче добавил он и придержал норовистую лошадь. — Садись, так и бытьподвезу.

Быстро проехали улицу. На краю села старик сполз с саней, поклонилсяюноше и, взвалив хворост на плечи, кряхтя, пошел прочь от дороги.

Виктор присвистнул, взмахнул концом вожжей и пустил лошадь вслед заушедшим обозом, подталкивая в сене ближе к передку увесистый пакет,завернутый в мешковину.

Густые хлопья падавшего снега образовали сплошную белую пелену. Онастирала границу между небом и землей. Идти по снежной целине было трудно.И группа шла след в след. Впереди была Люба, за ней Васильев, несколькопоодаль Борис Простудин, замыкал Горбунов. Временами Люба останавливалась,оглядывалась на командира. В лесу стояла тишина. Однако скоро она быланарушена прогромыхавшим поездом. Васильев посмотрел на часы. «Времяудачное, — подумал он, — дневной осмотр закончен, ночной будет не раньше,чем через пять часов».