Сны в Ведьмином доме - Говард Лавкрафт

В конце марта к архивным изысканиям Варда прибавились таинственные вылазки на заброшенные городские кладбища. Впоследствии от клерков мэрии стало известно, что он, по всей видимости, нашел ключ к разгадке в старых регистрационных книгах. Помимо могилы Джозефа Карвена его интересовало погребение некоего Нафтали Филда. Причина этого интереса выяснилась позже, когда в бумагах Варда была найдена копия краткой записи о похоронах Карвена, чудом избежавшей уничтожения и сообщающей, что загадочный свинцовый гроб был закопан «в 10 футах к югу и 5 футах к западу от могилы Нафтали Филда в…». Отсутствие в уцелевшем отрывке указания на кладбище, где находилась упомянутая могила, сильно осложнило поиски, и могила Нафтали Филда казалась такой же призрачно-неуловимой, как и место погребения самого Карвена, но в случае с первым не существовало общего заговора молчания и можно было с полной уверенностью ожидать, что рано или поздно найдется надгробный камень с надписью, даже если все записи окажутся утерянными. Отсюда и скитания Чарльза но всем кладбищам, исключая лишь то, что находилось при церкви Святого Иоанна (бывшая Королевская церковь), и погребения конгрегационалистов на кладбище Сван-Пойнт, так как ему стало известно, что усопший в 1729 году Нафтали Филд был баптистом.

4

В мае доктор Виллет по просьбе Варда-старшего серьезно поговорил с его сыном, предварительно ознакомившись со всеми сведениями о Карвене, которые Чарльз сообщил родителям, когда еще не хранил в такой строгой тайне свои исследования. Эта беседа не привела к каким-либо ощутимым последствиям — ибо Виллет убедился, что Чарльз пребывает в здравом уме и целенаправленно занят делом, которое считает очень важным, — но она по крайней мере заставила юношу дать некоторые рациональные объяснения своим поступкам. Вард, принадлежавший к типу сухих и бесстрастных людей, которых нелегко смутить, с готовностью согласился рассказать о характере своих поисков, однако умолчал об их конечной цели. Он признал, что бумаги его прапрапрадеда содержат некоторые секреты ученых далекого прошлого, большей частью зашифрованные, важность которых сравнима только с открытиями Бэкона,[50] а может быть, даже превосходит их. Но для того чтобы полностью постигнуть суть этих тайн, необходимо соотнести их с теориями того времени, многие из которых уже полностью устарели или забыты, так что если рассматривать их в свете современных научных концепций, то они покажутся лишенными всякой реальной значимости. Чтобы занять достойное место в истории человеческой мысли, такие открытия должны быть представлены на фоне соответствующей эпохи, и Вард посвятил себя именно этой задаче. Он стремился как можно скорее постигнуть забытые знания и искусства древних для уяснения сути работ Карвена и надеялся когда-нибудь сделать полное сообщение о предметах, представляющих необычайный интерес для всего человечества, и прежде всего для науки. Даже Эйнштейн, заявлял он, не смог бы глубже изменить понимание сущности мироздания.

Что же касается походов на кладбище, то он заявил — не посвятив, впрочем, доктора в детали своих поисков, — что надеется отыскать на изуродованном могильном камне Джозефа Карвена определенные мистические символы, выгравированные согласно его завещанию и оставшиеся нетронутыми, когда стирали его имя. Эти символы, по его словам, совершенно необходимы для окончательной разгадки теории Карвена. Этот последний, как понял доктор из рассказа Варда, желал как можно тщательнее уберечь свою тайну и причудливым образом скрыл результаты открытий в разных местах. Когда же Виллет попросил юношу показать ему документы, найденные за портретом, тот выразил недовольство и попытался отделаться от дальнейших расспросов, подсунув доктору фотокопию манускрипта Хатчинсона и диаграммы Орна, но в конце концов показал издали часть своей находки: «Записи» (название было также зашифровано), содержащие множество формул, и послание «Тому, Кто Придет Позже», куда он позволил заглянуть, так как оно все равно было написано непонятными знаками.

Он также открыл дневник Карвена, тщательно выбрав самое невинное место, и позволил Виллету ознакомиться с почерком. Доктор очень внимательно рассмотрел неразборчивые и вычурные буквы и отметил, что и почерк, и стиль характерны для семнадцатого столетия, хотя автор дневника дожил до восемнадцатого века, так что с этой точки зрения подлинность документов не вызывала сомнений. Сам по себе текст был довольно обычным, и Виллет запомнил только фрагмент:

«Пятн. 16 окт. 1754. Мой шлюп "Уэйкфул" отчалил сего дня из Лондона, имея на Борту двадцать новых Людей, набранных в Вест-Индии, испанцев с Мартиники и голландских подданных из Суринама. Голландцы, сдается мне, склонны Дезертировать, ибо услышали нечто устрашающее о сем Предприятии, но я пригляжу за тем, чтобы заставить их Остаться. Для мистера Найта Декстера в Массачусетсе 120 штук камлота,[51] 100 штук тонкого камлота разных цветов, 20 штук синей фланели, 50 штук каламянки,[52] по 300 штук чесучи и легкого шелку. Для мистера Грина из "Слона" 50 галлонов сидра, 20 больших кастрюль, 15 котлов, 10 связок копченых языков. Для мистера Перриго 1 набор столярных инструментов. Для мистера Найтингейла 50 стоп лучшей писчей бумаги. Прошлой ночью трижды произнес САВАОФ,[53] но Никто не явился. Мне нужно больше узнать от Мистера X., что в Трансильвании,[54] хотя и весьма трудно добраться до него, и еще более странно, что он не может научить меня употреблению того, что так изрядно использовал в последние сто лет. Саймон не писал мне все эти пять недель, но я ожидаю вестей от него вскорости».

Когда, дочитав до этого места, доктор Виллет перевернул страницу, его немедленно прервал Вард, который почти выхватил дневник из его рук. Все, что доктор успел увидеть на открытой странице, была пара коротких фраз, но они почему-то врезались ему в память. Там говорилось: «Стих из Книги Проклятого был прочтен пять раз в Страстную Пятницу и четыре раза в Канун Праздника всех святых, и я надеюсь, что сия Вещь зародится во Внешних Сферах. Это привлечет Того, Кто Придет, если быть уверенным, что таковой будет, и станет помышлять он лишь о Прошлых вещах и заглянет назад через Все прошедшие годы, так что я должен иметь готовые Соли либо то, из чего приготовлять их».

Виллет ничего больше не увидел, но беглого взгляда на страницу дневника было достаточно, чтобы ощутить смутный ужас перед изображенным на портрете лицом Карвена, который, казалось, насмешливо смотрел на него с панели над камином. Долгое время после этого его преследовало странное чувство, бывшее, как он понимал, не более чем игрой воображения: ему казалось, что глаза портрета живут собственной жизнью и имеют обыкновение поворачиваться в ту сторону, куда движется юный Чарльз Вард. Перед уходом доктор остановился перед изображением, чтобы рассмотреть его поближе, поражаясь сходству с Чарльзом и запоминая каждую деталь этого загадочного облика. Он отметил даже небольшой шрам или углубление на гладком лбу над правым глазом. «Художник Космо Александер был достоин своей славной родины Шотландии, взрастившей Реборна,[55] а учитель достоин своего знаменитого ученика, Джилберта Стюарта», — заключил доктор по завершении осмотра.