На линии огня - Дональд Гамильтон

– Нет, – отрезал я, давясь от смеха. – Даже как возможность не проходит. Первое. Ты можешь себе представить такое, чтобы Мэйни позволил себе схлопотать пулю – не важно куда – даже ради своей политической карьеры? Он амбициозен, но не до такой степени. Второе. Если бы я собирался подстрелить его для вида – допустим, выбор для этого и впрямь пал на меня, – то использовал бы тупоносую пулю вместо чего-нибудь такого, что проделало бы чистую, аккуратную дырочку. Третье. – Я не мог бы гарантировать, что попаду в руку человека с расстояния четырехсот ярдов. Думаю, и никто в мире не мог бы пойти на такой трюк. Попасть в человека – да! В руку – нет! – Я проверил дуло ружья. Оно было все еще теплое. Затем проникновенно произнес: – Джек, на твоем месте я дал бы отбой. Ты уже стал причиной гибели одной девушки лишь потому, что сунул свой нос. Почему бы тебе не взять тайм-аут? Уверен, лет эдак через сто ты удивишься тому, как все выглядит на самом деле. – Вильямс молчал. Тогда я принялся увещевать его дальше: – Ты получил задание, которое надо выполнить, но полагаю, прежде ты должен взвесить все возможности. Я не обижаюсь, что ты подозреваешь меня. Догадываюсь, что это своего рода интеллектуальный тест. Ты просто обязан подозревать всех и каждого. Но мне хотелось бы поговорить с тобой напрямую, Джек. Мы знаем друг друга вот уже целых два года. Ты пил мое спиртное, я – твое. К настоящему моменту у тебя должно было сложиться обо мне вполне определенное мнение. Можешь ли ты – только отвечай честно! – положа руку на сердце, сказать, что я произвожу на тебя впечатление этакого малого, который способен убить невооруженного и ничего не подозревающего человека? Или составить компанию тем, кто ударил девушку монтировкой по голове, а затем переехал колесами автомобиля?

Это был старый мужской прием – перевести все на личные рельсы. Трюк грязный, и, полагаю, я заслужил, что он не сработал. Джек сначала прищурился, затем посмотрел мне прямо в глаза.

– Два дня назад, – заявил он, – я ответил бы решительным «нет». И даже прошлой ночью сказал бы «нет». Но сегодня утром, когда услышал, что Дженни убита... – Голос Джека сорвался.

Наконец я его поймал! Он был здесь не ради газеты, не ради правды, не в интересах общества, не для блага потомков и не для увековечивания своего имени в анналах прессы. Он явился сюда ради самого себя – Джека Вильямса, который сейчас кипел от бешенства. Эта недалекая, вздорная девушка, сущая пигалица, каким-то образом сумела задеть его самую чувствительную струну. Он славно проводил с ней время, пока она не плеснула ему в лицо пивом за то, что он оказался репортером. Дженни пришлась ему в самый раз, Джек увидел в ней то, чего ему не хватало долгое время, а может, и всю жизнь. Ну, у меня не было никакого права смеяться над ним. Это случалось и с другими людьми. Было и со мной.

– Я доберусь до того, кто это сделал, – пообещал Вильямс. – Не важно, кто он, но я до него доберусь!

Я смотрел, как он отъезжал на своей фантастической тачке. Ружье уже достаточно остыло. Вставив патрон в патронник, я занялся своим делом.

Глава 14

Джим Хайнс, подросток, нанятый нами на работу несколько недель назад, удерживал форт в одиночку, когда я вернулся в мастерскую. Он был занят тем, что прилаживал спусковую пружину к кольту одноразового действия, то есть без барабана, с перезарядкой после каждого выстрела. По моему мнению, роль этой пушки в истории сильно преувеличена. Подозреваю, куда больше ковбоев и индейцев сломали себе шеи при падении с лошадей, чем пали от этого старого сорок пятого. Тем не менее, сейчас, когда эта модель снята с производства, всякий, кто владеет ею, находится под воздействием иллюзии, что обладает уникальным сокровищем. Поэтому мы продолжаем латать эти чертовы штуковины всякий раз, когда они ломаются, что происходит с удручающей регулярностью. Я положил мою ношу на верстак и подозвал Джима. Подойди я к нему сам, он воспринял бы это так, будто с ним нянчатся, и страшно разозлился бы. Единственное, чего с избытком хватало в нашей мастерской, – так это темперамента.

Джим подобрал костыли и заковылял ко мне через всю мастерскую. Полиомиелит поразил его в возрасте десяти лет или около того. Но несмотря на физический недуг, парень был для нас настоящей находкой. Осторожный работник, влюбленный в оружие, он мог стрелять как машина с любого положения, которое ему позволял принять его дефект. Джим даже научился стрелять стоя, хотя, конечно, из-за костылей и речи быть не могло об его участии в официальных состязаниях из такого положения. Зато из положения лежа и сидя он мог потягаться с лучшими, о чем свидетельствовали его призы и медали.

– Где Хоффи? – поинтересовался я.

– Вышел за пивом, – ответил Джек и ухмыльнулся, указав рукой на слоистую деревянную болванку, все еще лежащую нетронутой на верстаке. – Видимо, устал таращиться на нее. То ли никак не может представить себе, как она должна выглядеть, то ли еще что-то. Он чокнутый, что ли?

– Да, – ответил я, не желая вдаваться в подробности. Это место просто кишело чокнутыми. При более пристальном рассмотрении бизнес с оружием был для нас не чем иным, как формой психологической компенсации. Просто горстка шизофреников нашла выход своим агрессивным импульсам в фабрикации орудий смерти. Меня так и тянуло пофилософствовать на эту тему. Бог его знает, куда мы придем? Но сдержался и, вытащив винтовку 25-го калибра из чехла, попросил Джима:

– Смажь ее как следует, эта детка готова к отправке, упакуй ее и сообщи на железную дорогу, чтобы забрали. Прежде чем запечатать посылку, убедись, что положил ключ Аллена для оптического прицела. Адрес в папке, О'кей?

– Хорошо, мистер Найквист. Как насчет зарядов?

– Здесь патронов на сотню выстрелов. В каждом по сто семнадцать гран свинца. Пошли их отдельно. Можешь подклеить к ним эту мишень. – Я записал дату отгрузки на мишени, поставил штамп «проверено» и черканул свои инициалы под штампом. – В мое отсутствие было что-нибудь, о чем мне следует знать?

– Какой-то мужчина принес семидесятую модель «хорнета». Хочет рассверлить ее под «Ремингтон-222».

– Не желаешь попробовать свои силы?

– Здорово! – Джим не пытался скрыть охватившей его радости. Это была самая крупная работа из тех, что ему доверяли до сих пор.

– О'кей. Ну а я собираюсь прошвырнуться за угол перекусить. Если явится Хоффи, передай ему мои слова: пусть кончает рассматривать и начинает стругать.

Только в ресторане, когда прохлада кондиционеров обдала мою взмокшую от пота рубашку, я сообразил, что день выдался жарким. Какое-то время ушло на то, чтобы обсохнуть и почувствовать себя комфортабельно в искусственном климате. Я не уделял особого внимания пище: еда здесь всегда была такой, что гурману лучше не пробовать. Когда же снова выбрался на улицу, зной и свет ударили мне прямо в лицо.

Я направился обратно в мастерскую. Внезапно по бокам от меня выросло по типу, которые пошли в ногу со мной.

– Шеф желает тебя видеть, – сообщил один из них. Оба были шестерки. Их лица показались мне знакомыми, но как-то смутно: видеть-то я их видел, но для меня все они были шестерки, и я никогда не утруждал себя запоминанием их имен. Несмотря на жару, на них были пиджаки.

– О'кей, – согласился, – только позвольте мне на минуту заглянуть в мастерскую...

– Обойдешься, – рявкнул тип справа. Я продолжал шествовать между ними. Мастерская была уже близко.

– Что за спешка? – резонно поинтересовался я. – Мне надо сказать парню, который там...

– Напишешь ему письмо, – оборвал меня тип слева и схватил за руку.

Я вывернулся, и его собственное усилие стоило ему потери равновесия. Сделав шаг вперед, я ухватил моего конвоира за лацканы пиджака и спустил ему пиджак до самых локтей, блокировав этим руки. Одновременно развернул его на сто восемьдесят градусов. Разворот придал бедолаге кинетическую энергию. Я еще добавил свою, пихнув его в объятия шестерки номер два, и они оба повалились на асфальт. А я тем временем оказался в мастерской.

Прямо за дверью у нас находилась ружейная пирамида – своего рода витрина. Я сграбастал с козел гордость нашей коллекции – самого что ни на есть убойного вида ружье огромных размеров с наружным курком и двумя стволами. Насколько мне известно, найти к нему патроны просто невозможно, но огромные курки выглядели страшнее дьявола, когда с грозным щелчком я взвел их и шагнул обратно в дверной проем. Ружье было подлинным антиквариатом, со стволами из дамасской стали, сделанными в те дни, когда их еще не отливали. Тогда наматывали стальные полосы по спирали на стержень, а затем паяли швы, чтобы вышла труба. В результате ствол получался настолько прочным, что выдерживал взрыв допотопного черного дымного пороха. Правда, современными зарядами я не согласился бы стрельнуть из этого ружья даже за миллион долларов.

Разумеется, шестеркам на тротуаре это было неведомо. Увидав зияющие дыры дула и огромные взведенные курки, они так и замерли на месте. Потом один из них, у которого пиджак все еще висел должным образом на локтях, выкинул вперед ладонь, как бы защищаясь.