Дорогой друг Декстер - Джеффри Линдсей

Мы находились у дверей ресторана, ожидая, когда служитель подгонит машину Деборы. Чатски вдруг пробормотал под нос «Что за черт…» и неторопливо зашагал по подъездной аллее. Выйдя из ворот, он подал знак рукой стоящему под пальмой коричневому «форду-таурусу». Деб обожгла меня взглядом, словно это была моя вина, и мы оба стали наблюдать за Чатски. Он опять помахал рукой, и стекло опустилось, явив нам вечно бдительного сержанта Доукса. Чатски сказал что-то сержанту, тот взглянул в мою сторону, покачал головой, поднял стекло и отбыл.

Воссоединившись с нами, Чатски ничего не объяснил, но прежде чем усесться на переднее пассажирское сиденье, посмотрел на меня как-то по-иному. Через двадцать минут мы оказались рядом с молом, в том месте, где Куайл-Руст-драйв тянется с востока на запад, пересекая Дикси-хайуэй. Несколько боковых улиц уходили в тихие кварталы, населенные в основном рабочим людом. Вдоль улиц располагались небольшие ухоженные домики, как правило, с двумя машинами на коротких подъездных аллеях и несколькими брошенными на лужайках велосипедами. Одна улица сворачивала налево и заканчивалась тупиком. Там мы и нашли нужный дом — покрытое желтой штукатуркой строение с чрезмерно большим двором. Перед домом стоял изрядно потрепанный серый микроавтобус, на борту которого красными буквами было начертано: «Химчистка братьев Круз».

Обогнув тупик и проехав еще примерно половину квартала, Дебора притормозила у дома, рядом с которым было припарковано с полдюжины машин. Из здания доносилась громкая музыка в стиле рэп. Дебора развернула автомобиль радиатором в сторону нашего объекта и встала под деревом.

— Что вы думаете? — спросила моя сестра.

— Давайте немного понаблюдаем.

Наша увлекательная беседа прекратилась примерно на полчаса. Поддерживать жизнь разума в течение этого времени было довольно сложно, поэтому я обнаружил, что мысленно дрейфую в сторону своей квартиры, а если быть более точным, в направлении расположенной там маленькой полки. На полке стояла небольшая палисандровая шкатулка, содержащая несколько предметных стекол, которые кладут под микроскоп. На каждом находилась одна капля крови, естественно, давно высохшей. В противном случае я не стал бы держать в своем доме эту отвратительную субстанцию. Сорок крошечных оконцев в мое другое, теневое я. Одна капля в память об очередном маленьком приключении. Там была медсестра, под предлогом обезболивания убивавшая пациентов с помощью передозировки лекарств. Она была первой, а следом за ней в шкатулке располагался школьный учитель труда, душивший медицинских сестер. Восхитительный контраст, а я люблю иронию, которой одаривает нас жизнь.

Там таилось множество воспоминаний, каждое обостряло мое стремление поместить в шкатулку сорок первое стеклышко. Желание росло, несмотря на то что слайд за сороковым номером — я имею в виду Макгрегора — вряд ли успел просохнуть. Но это дело нельзя считать завершенным, поскольку оно напрямую связано с моим очередным проектом. Я жаждал приступить к его реализации. Как только я буду убежден в его виновности и найду возможность…

Я выпрямился. Роскошный десерт, очевидно, закупорил мои мозги, но я на время забыл о взятке, которую сунула мне сестра.

— Дебора, — произнес я.

— Что? — спросила она с сосредоточенным видом.

— Мы на месте.

— Точно. Без всякого дерьма.

— Абсолютно. Полное отсутствие какого-либо дерьма. И лишь благодаря моим могучим умственным усилиям. Я ослышался, или ты действительно говорила, будто можешь кое-что рассказать мне?

Она покосилась на устремившего взгляд вдаль Чатски. На нем все еще были темные очки, они в ответ на немой вопрос моей сестры даже не мигнули.

— Да, верно, — кивнула Дебора. — Находясь в армии, Доукс служил в спецназе.

— Знаю. Это имеется в его личном досье.

— Ты не знаешь, приятель, — не меняя позы, промолвил Кайл, — что у спецназа есть довольно темные стороны, и Доукс служил в этих теневых структурах. — На его лице промелькнула улыбка — такая короткая и незаметная, что вполне могла быть и плодом моего воображения. — А если ты вступаешь во тьму, то это уже навсегда. Возврата оттуда нет.

Он сидел неподвижно, а затем посмотрел на Дебору. Та пожала плечами и добавила:

— Доукс убивал. Наша армия одалживала его парням из Эль-Сальвадора, и он для них занимался расстрелами.

— Имеешь ружье, можешь путешествовать, — заметил Чатски.

— Это объясняет характер его личности, — сказал я.

На самом деле это объясняет значительно больше, подумал я, и мысль прозвучала словно эхо слов, произнесенных Темным Пассажиром.

— Вы должны понять, как все происходило, — продолжил Чатски, и было жутковато слышать голос при абсолютно неподвижном лице. Казалось, говорит вмонтированный в тело магнитофон. — Мы верили, что спасаем мир. Считали, будто отдаем жизни ради чего-то нужного и достойного. Жертвуем собой ради святого дела. В действительности оказалось, что мы просто продавали свои души. Я, Доукс…

— И доктор Данко, — закончил я.

— И доктор Данко, — вздохнул Чатски, пошевелился, бросил взгляд на Дебору, а затем, снова уставившись перед собой, покачал головой. После многих минут, проведенных им в полной неподвижности, это движение показалось мне настолько театральным, что я едва не зааплодировал. — Доктор Данко начал как идеалист — так же, как и все мы. Еще в мединституте доктор догадался, что у него внутри отсутствует какая-то важная деталь: он мог творить с людьми что угодно, не испытывая никакого сочувствия или жалости. Абсолютно никакого. Подобное случается значительно реже, чем вы думаете.

— Не сомневаюсь, что это именно так, — сказал я, а Дебора покосилась в мою сторону.

— Данко любил свою страну и тоже перешел на темную сторону. Вполне сознательно. Чтобы найти применение своему таланту. И в Эль-Сальвадоре его дар… расцвел пышным цветом. Доктор принимал тех, кого мы ему приводили, и… — Кайл замолчал, вздохнул и медленно произнес: — В общем, полное дерьмо. Вы видели, на что он способен.

— Весьма оригинально, — усмехнулся я. — И очень креативно.

Чатски фыркнул, и в этом коротком смешке я не уловил веселья.

— Креативно? Да. Можно и так выразиться. — Медленно покрутив головой, он продолжил: — Я уже сказал, что подобные вещи его не трогали. Более того, он обожал это занятие. Данко присутствовал на допросах, задавая вопросы о личной жизни пленного. Когда же он переходил к операции, то обращался к человеку по имени, как дантист или иной персональный лекарь. «Попробуем номер пять» или «номер семь», так, словно это были разные варианты.

— Что за варианты?

Вопрос свидетельствовал о моем вежливом интересе и позволял поддерживать беседу. Но Чатски резко повернулся в мою сторону и посмотрел на меня так, точно я был объектом, требовавшим по меньшей мере бутылки жидкости для чистки унитаза.

— Вас это забавляет, — произнес он.

— Пока нет.

Он смотрел на меня, как мне показалось, вечность, затем снова заговорил:

— Никогда не знал, что за вариант, приятель. Не спрашивал. Простите. Вероятно, это имело отношение к тому, что отрезать первым. Чтобы лучше развлечься. И он непрерывно беседовал с жертвами. Называл их по имени, объяснял, что делает или сделает в ближайшее время. — Содрогнувшись всем телом, Чатски закончил: — От этого становилось еще страшнее.

— И это повлияло на остальных, не так ли?

— Да, так. Через некоторое время наша политика изменилась. В Пентагоне соответственно тоже. В Сальвадоре установился новый режим. Новая власть не захотела иметь дело со всем тем, что мы там творили, и очень скоро до нас дошла весть, что доктор Данко сумеет обеспечить нам политическое прощение, если мы выдадим его противной стороне.

— И вы отдали своего парня на верную смерть?

Мне казалось, что это несправедливо. Должен признать, моральная сторона дела никогда меня не трогала, но я всегда играл по правилам.

— Я же сказал, приятель, что мы продали свои души, — после продолжительной паузы ответил Кайл. Он улыбнулся. — Да, мы устроили доктору Данко ловушку, и они схватили его.

— Но он жив, — заметила, как всегда, практичная Дебора.

— Нас обманули. Его получили кубинцы.

— Какие кубинцы? Ты же говорил об Эль-Сальвадоре.

— В те далекие времена за всеми сварами в Латинской Америке стояли кубинцы. Они подпирали одну сторону так же, как мы — другую. И им был нужен наш доктор. Я же сказал, этот человек был уникумом. Итак, захватив доктора Данко, они попытались обратить его в свою веру. Кубинцы поместили доктора на острове Пиний.

— Это убежище? — уточнил я.

— Скорее всего этому месту подходит название Последнее Убежище, — фыркнул Чатски. — Остров Пиний — одна из самых строгих тюрем в мире. Наш доктор Данко славно провел там время. Кубинцы намекнули ему, что его сдали мы, и он сломался. Несколько лет спустя к ним попал один из наших парней. Когда он снова объявился, у него не было ни рук, ни ног. Ничего. Просто кусок мяса. Доктор отлично потрудился. И вот теперь… — Кайл пожал плечами. — Либо они его отпустили, либо он сумел бежать. Не имеет значения. Он знает, кто его подставил, и у него имеется список.