Якорь - Наталья Караванова

— Однако память она все-таки теряет. Регресс очевиден и, на мой взгляд, его скорость увеличивается.

Куратор, как профессионал не мог этого не сказать. Однако профессор Ханчиэни вежливо возразил:

— Это нормально. Идет интенсивная замена клеток головного мозга. Аналоги никогда не воспринимали информацию о процессах в полном объеме. И, Гилоис, вы, очевидно, нас не совсем правильно поняли. Конечно, для науки важен чистый эксперимент. Но мы должны учитывать в первую очередь стратегические возможности. Как только проблема будет достаточно изучена, мы планируем провести несколько опытов на добровольцах. Остается открытым вопрос, как трансформация скажется на пожилых объектах. Такой статистики просто нет. Ни клоны, ни люди с патологиями головного мозга до нужного возраста еще не доживали. А представьте, как заманчиво — вернуть молодость и силы лучшим людям нашего века?

— С этой идеи и начиналась пен-рит программа, — напомнил министр, — пятьдесят лет назад. И к этому мы идем. Но мы отвлеклись. Профессор…

Ханчиэни продолжил объяснения:

— По нашим расчетам, ваша подопечная прекрасно выдерживает происходящую перестройку организма. Ее показатели очень далеки от критических, и есть шанс, что память ее можно будет восстановить хотя бы частично.

— Другое дело, — добавил помощник Вилитэри, — что сейчас пен-рит программа жестко контролируется со стороны международных организаций, в первую очередь — Вторым отделом Бюро космических исследований, с которым у нас подписан ряд соглашений, и нарушить их мы не в праве. Мы оказались в очень шатком положении.

— Правильно ли я понимаю, что контролирующих интересует именно эта часть пен-рит программы?

— Совершенно точно. В результате грубой ошибки одного из функционеров Второй отдел Бюро обнаружил нашу секретную лабораторию. Пусть и не основную, и выяснить они ничего не смогли, потому что все данные были успешно уничтожены. Но они получили ниточку, и будут дураками, если за нее не потянут, а, уверяю вас, в БКоИ работают не дураки.

— Именно поэтому нам сейчас так важно избежать провокаций, — хмуро заявил помощник. — И если всплывет история с вашей подопечной… ведь она у вас сейчас имеет полную свободу передвижений, ходит по городу, разговаривает с людьми…

— Она замкнулась в себе, — возразил Гилоис, — почти не разговаривает и ни с кем не общается. Все ее маршруты давно известны, я способен, взглянув на часы, точно сказать, где она. Единственное место, где она бывает, кроме дома — это ее работа.

— Было бы неплохо, если бы она временно перестала покидать дом. — Министр удрученно вздохнул. — В свете последних событий это может быть опасно для нее самой. И нам спокойней.

— Вряд ли это подействует. Она становится нервной, если хоть как-то нарушается привычный режим. Этот режим, повторяю, создала себе она сама. По-моему, он для нее что-то вроде суррогата свободы. Любая попытка навязать что-то приводит к отрицательному результату. Может привести к истерике, может к побегу.

— Гилоис, вы ее куратор. Найдите выход. Соблазните ее, я не знаю. Не можете сами, найдите кого-нибудь. Она у вас хорошенькая…

— Не выйдет.

— Почему?

— А вы пробовали соблазнить робота? Повторяю, этот ее режим, как программа, в которую входит множество запретов. Запрет на секс, на досуг. На долгие разговоры со мной. Кроме запретов в этой программе есть необходимость заниматься каким-нибудь делом, даже если она не на работе. Необходимость каждое утро совершать прогулку по привокзальной площади. Необходимость ежедневно и развернуто отвечать на десяток вопросов, которые она сама же и сформулировала несколько недель назад. Возможно, это ее метод защищаться от саморазрушения. Но повторяю, действует он плохо: она забывает.

Помощник внимательно оглядел присутствующих и медленно произнес:

— Может быть, имеет смысл как-то подстегнуть этот процесс? Память… в конце концов, нам одной проблемой меньше. Узнают о ней в пространстве, будет скандал. А так… не придется ломать голову, что с ней делать, если память однажды восстановится.

Профессора зримо передернуло.

— Не перегибайте палку, коллега. Что-то предпринять можно, но только в том случае, если опасность из абстрактной станет конкретной. В конце концов эта женщина все еще единственный разумный человек, переживший полную трансформацию.

Помолчали. В любом случае, последнее слово за министром.

— Поступим так. Вы, Гилоис, продолжайте наблюдать. Все материалы по этому делу должны быть у меня. Особенно если вдруг вам хотя бы покажется, что к нашей пен-рит возникло особое внимание… ну, не мне вас учить.

В середине зимы флаеры начали ломаться с удвоенной интенсивностью. Давно уже мы с Чилти забыли, что такое разделение труда. Только успевай вертеться. Надо будет летом тоже съездить к морю. Вот напарница моя — да, теперь уже не начальница, а напарница — замечательно съездила в прошлом году. Денег мне хватит. Кроме зарплаты есть еще пособие. Поеду. Отдохнем, развеемся. Мы с этой девочкой прекрасно сработались. Главное, не останавливаться, не задерживать процесс. Постоянно приходится следить за собой, сосредотачиваться на мелочах. Даже Чилти мне уже пару раз намекала, что я становлюсь рассеянной.

Я и сама замечаю. Но ничего не могу поделать. Проверяю себя каждое утро: Имя, фамилия, дата и место рождения. Где училась, где работала. Кто я сейчас. Вопросы эти я сформулировала давно, и ответы на них стараюсь давать как можно подробней. С деталями. Глупо. Я все помню.

А вот сегодня проснулась, и поняла: это не мое. Чужая память, какая-то давняя жизнь, кем-то много раз пересказанный сон. За словами так мало образов, так мало смысла. Пора на работу. Нехорошо опаздывать, обещала Чилти прийти пораньше. Маршрут давно исхожен. Ритуальный круг по площади, как же без этого?

Сегодня оттепель, совсем по-весеннему пахнет на улице. Бреду, не торопясь. До начала смены почти сорок минут.

О, ритуалы. Утром о чем-то задумалась так сильно, что не сразу заметила, что Гилоис меня зовет. Оказалось, он переключается на нового подопечного. Я, по его словам, требую теперь куда меньше внимания. Возможно. Только вот город все больше походит на декорации к спектаклю о самом себе. Стал он каким-то плоским и одинаковым. Он — лишь антураж для движущихся фантомов. И я — часть общего движения. Приятно ощущать себя частью чего-то большего.

На работу пришла раньше обычного, напарницы еще не было. Включила терминал. Просто так включила. Когда с ним работаешь, то не задумываешься, что у тебя выложено в качестве сигнального фона. Того самого, который встает перед глазами, сообщая, что я включилась в сеть. Долго всматривалась в какие-то неумелые каракули, явно детские. Так и не вспомнила, откуда это, что это, мое ли это? Может, память начала отказывать?