Мальчик из будущего - Владимир Поселягин

Кстати, кому интересно, поясню, почему я в прошлой своей жизни не занялся этой профессией, хотя, как я уже понял, интерес к копу у меня был. Всё очень просто: когда я уже набрал информации и присматривал себе небольшой переносной металлодетектор, обоих братьев убили. Забили арматурой. Это как-то резко охладило моё желание заняться поиском сокровищ. Воровство как-то безопасней. Максимум побить могут, сделав калекой, да в полицию сдать, вот и всё. А тут совсем жесть. Однако, оказавшись здесь, я вдруг понял, что то моё увлечение может принести пользу. Это я ещё когда в больнице лежал сообразил. Всё равно делать нечего было, вот и прикидывал, как разбогатеть и ни от кого не зависеть. Море было моей мечтой, а чтобы там жить, нужно иметь средства. А при попадании сюда то, что я скрупулёзно всё изучал о найденных кладах, чтобы составить схему тайников, где их прячут, как и с помощью чего обнаруживают, всё это мне пригодилось. Я помнил, где клады находятся и когда их найдут. В этом году найти должны были три клада из известных мне, те, что попали в прессу. Два я уже вскрыл, это третий. Потом четвёртый клад будет, найти его, по моим воспоминаниям, должны в январе следующего года, случайно. Обвалится крыша, и при ремонте найдут выдолбленный в стропиле тайник. Чуть позже я и им займусь. Остальное подождёт год, мне бы уже найденное переварить. Хотя чего переваривать? Так же сделаю запасы на будущее.

Простучав фомкой по кирпичной трубе дымохода, я прислушался, есть ли где звук пустоты? Пока глухо, то есть сплошной кирпич, и я продолжил простукивать. Наконец у пола последующий удар вызвал совсем другой звук. Я присел на корточки и, двумя ударами сбив часть штукатурки, стал ковырять раствор между кирпичами. Тот поддавался легко. Угу, песка много, а цемента почти нет. Это явно заделывал тот, кто убрал клад в тайник. От следующего удара жало фомки соскочило, и я проехался костяшками пальцев по шершавой стене, зашипев от боли и неожиданности.

– Вот чёрт! – громко ругнулся я и, посмотрев на поцарапанные пальцы, стал слизывать кровь. – Акакий будет сердиться, – вздохнув, констатировал я.

Учитель игры на аккордеоне, у которого я занимался, был достаточно вспыльчивым и эмоциональным человеком, но музыкант от бога. За эти восемь с половиной месяцев он из меня сделал вполне неплохого аккордеониста, даже я это заметил. Чтобы стать лучше, мне не хватало только практики, но это не страшно, я нарабатывал её стремительными темпами. Стану ещё профессиональным музыкантом. Вон, Степан Игоревич, что учил играть меня на гитаре, был мной доволен и говорил, что я вполне неплохо играю. Говорил, что консерватория – это моё. Ха, я два года в будущем посещал музыкальную школу. Правда, мне там ещё пытались привить пианино, но по неизвестным мне самому причинам это пианино я на дух не переносил, это же неприятие пришло со мной и в новую жизнь. Нет, не смогу я преодолеть её.

Прислушавшись, кажется, на первом этаже что-то зашуршало, осторожно, стараясь не издать ни звука, я вышел из комнаты и, подойдя к лестничной площадке, замер. Точно, голоса, мальчишеские. Надо подождать, когда они уйдут. Продолжая слизывать кровь, я вернулся в когда-то роскошный зал, испоганенный несколькими слоями разнотипной краски, и, усевшись на остатки дивана, достал из кармана куртки небольшую аптечку, я всегда готовился к самому худшему. Обработав ранки, залепил их лейкопластырем. Пока сойдёт, потом переделаю. Главное, чтобы грязь в ранки не попала. Работа ещё не закончена.

Мальчишки внизу ещё возились, видимо, нравилось им ползать по полуразрушенному зданию, несмотря на ограждение и предупреждающие таблички. Что ж, я их понимаю, самому нравится работа поисковика. Вздохнув, я осмотрелся, размышляя, чем бы заняться, пока невольные свидетели шумели внизу. Мыслей особо не было, поэтому я задумался, как-то незаметно возвращаясь к тем временам, когда я, вернувшись в детдом, остался в нём. Кто-то спросит, ну как жить известному человеку? В принципе, неплохо, если не вспоминать, что меня классически кинули на деньги. Что ж, поделом вору за плагиат.

Что-что, а моя фамилия действительно стала известной, так как Магомаев исполнял четыре моих песни. До «Дня Победы» пока так и не дошло, хотя в последний месяц мы с ним репетируем. Остальные мои песни, после того как Муслим Магометович спел первую из подаренных, тоже постепенно начали стрелять с не меньшим успехом. Они были детскими, и их начали исполнять воспитанники детдома. Потом были записи, пластинки и всё остальное. Лишь в одном я держался крепче скалы, не давал себя фотографировать, несмотря ни на какие уговоры, ну и то, что не исполнял сам. Вот богатым человеком я не стал. Поиск и находки кладов не считаются. Отчисления тонкой струйкой шли, однако не мне, что бесило меня в первый месяц просто нещадно, пока не плюнул на всё это и не махнул рукой. Я уже всё спланировал, думал, заведу сберкнижку, и пусть копятся средства до моего совершеннолетия. Как же! Директор сделала финт ушами и, не спрашивая моего разрешения, как мой фактический опекун, перевела отчисления всех средств на счёт детдома, они и сейчас идут. Как-то она договорилась с чиновниками, что вели наш детдом, может, поделилась, но с их стороны возражений не было. Чтоб они все подавились! Я не получил ни копейки. Причём когда я заявил о воровстве, на меня смотрели как на больного. Мол, ты не хочешь помочь родному детдому? В принципе я был бы не против, о чём заявил тогда директрисе, но меня никто даже не спросил, и это натуральное воровство. Я опытный, я знаю, что это такое. Если бы у меня брали с моего разрешения половину, я не возражал бы, но не так, как со мной поступили. Я тогда разругался с директором, в сердцах сказав, что у меня ещё более сотен песен, ещё лучше, чем сейчас исполняет Магомаев, но я их никому не отдам. А все записи сожгу. Зарегистрирую, когда стану взрослым, и буду сам распространять без прилипчивых воров. В общем, гормоны форевер, видимо, серьёзный удар по нервам и заставил меня тогда поступать не логично. Я бы лучше затаился, а тут сам не понимаю, что на меня нашло. Единственный ответ – гормоны.

Покинув тогда кабинет директора, я кинулся к себе, схватил пару пустых тетрадей, естественно, никаких записей у меня не было, всё в голове, и, выбежав во двор, где как раз начали падать первые снежинки, сжёг. Когда прибежали директриса со своими помощниками и затоптали костёр, от тетрадей фактически ничего не осталось. Вот так я громко хлопнул дверью. Директриса даже не подумала извиняться, хотя вроде наши отношения и не испортились. Первое время она настороженно на меня поглядывала, но так как я спокойно и даже с охоткой выполнял поручения, посещал линейки, пионерские собрания, не раз выступал с речью, то постепенно жизнь моя вошла в прежнее русло.

Второй конфликт с директрисой возник на ту же тему: мои песни. То, что я твёрдо ей обещал, что ничего не буду писать до своего совершеннолетия, она, видимо, пропустила мимо ушей или посчитала пустой угрозой и в интервью одному из журналистов сказала, что скоро у меня будет две новые песни. Ха-ха. Ей надо, пусть пишет. Я примерно так и сказал: сама обещала – сама и… В общем, меня посадили под «домашний» арест, выпуская изредка лишь к Муслиму Магометовичу на репетиции. Гитару отобрали. Вот так я и жил последний месяц, не покидая стен детдома, перед тем как сбежать из него. Это произошло неделю назад. Я заранее подготовился и спокойно свалил, как раз за час до того, как за мной должна была зайти воспитательница, чтобы сопроводить на очередную репетицию. Тут недалеко ехать, три остановки на троллейбусе. Без сопровождения меня не отпускали. Сбежал я, естественно, оставив предварительно записку. Писал, что прошу прощения за сорванные репетиции, дальше Магометович пусть сам справляется, что из-за невыносимой жизни в детдоме я сюда больше не вернусь, прощайте. На целую страницу текста было, тут я кратко описал. Подгадил директрисе за всё перед побегом. Более чем уверен, что света эта записка не увидит и о ней никто не узнает, сожгут – и все дела. Так я и писал её именно директрисе, умный поймёт, а она дурой не была, жадной – это есть, но не дурой. Я уже разобрался, что записку не скроют, боятся нашу директрису. Это она с виду миленькая тётушка, а по сути та ещё чёрная вдова. Кстати, реально дважды вдова. Всё, думаю поискать другой детдом или попросить перевода, к наступлению заморозков планирую вернуться в руки родного государства. С директрисой мы уже друзьями не станем. Она слишком глубоко запустила свои руки в мои дела, считая их своими, с грацией паровоза всё разрушая и ломая. Столько планов было, а эта…

Конечно, отчисления шли в не таком количестве, как членам Союза композиторов, но всё же за официальные концерты, а главное, за пластинки оплата шла. За левые, естественно, нет. Не скажу много или мало, мне данных не давали, но раз весной директрису её новый муж привёз на новеньком «москвиче», становится понятно, что всё же деньги есть, и та как-то смогла провести часть мимо кассы. Может, я и напраслину на неё возвожу, может, честная она, но сама виновата, первый раз попалась на воровстве, так что последствия видны невооружённым глазом, я ей не доверял. А новые песни, которые сама пообещала электорату, она в последние дни не просто просила, а уже требовала. Похоже, её слова запомнили и стали звонить, я сам слышал разговор двух воспитательниц на эту тему. Звонки сверху шли. Где новые песни?