Земля волшебника - Лев Гроссман

Четуинов мама всегда считала безнадежными меланхоликами и фантазерами. Став взрослой, она продала дом со всей обстановкой, переехала в Америку и устроилась в «Майкрософт» рекламным агентом. С папой она познакомилась на благотворительном балу, и он далеко не сразу открыл ей, чем занимается в свободное время. Мама испытала неслабый шок, но все-таки стала его женой. Родилась у них Плам, и зажили они счастливой волшебной семьей.

В Брекбиллсе обо всем этом приходилось молчать. Здесь все бредили Филлори, все когда-то играли на своих задних дворах и в подвалах в Мартина Четуина, маленького короля волшебного мира с зелеными лугами и говорящими животными — мира, где только и можно осуществить себя до конца.

Плам это понимала и не пыталась лишить их заветной фантазии.

Весь Брекбиллс буквально вырос на Филлори: не колледж, а пятилетний филлорийский коллоквиум.

Весь, кроме Плам — единственной, в ком текла кровь Четуинов. У них в доме даже книг этих не было: Плам прочла только первую, «Мир в футляре часов», да и то потихоньку, урывками, в публичной библиотеке. Родители у нее не пили, не курили и не читали Кристофера Пловера.

Плам не возражала: когда ты узнаёшь, что магия существует, вымышленные волшебные миры становятся уже не так интересны. Прославиться как последний отпрыск Четуинов она тоже не захотела. Быть живым воплощением всеобщих детских фантазий — участь не слишком завидная.

Впрочем, под презрительным безразличием матери всегда скрывалось что-то еще, и Плам казалось, что это страх. Филлори прославило Четуинов и вместе с тем — о чем никто не думал или не желал думать — погубило их. Мартин, двоюродный прадед Плам и верховный филлорийский король, пропал бесследно в тринадцать лет. С Джейн, самой младшей, случилось то же самое в том же возрасте. Хелен поменяла фамилию и закончила свои дни христианкой-евангелисткой в Техасе. Фиона за все взрослые годы ни словом не упомянула о Филлори; если ее спрашивали, она проявляла легкое удивление и утверждала, что впервые об этом слышит.

Руперт, родной прадедушка Плам, был, судя по всему, глубоко несчастен и жил как отшельник, пока фельдмаршал Эрик Роммель не вывел его из затвора. На этой семье лежало проклятие, имя которому было Филлори: мама Плам всегда говорила о нем как о чем-то реальном. В чем бы ни заключалась причина — в книгах, в Пловере, в родителях этих детей, в войне или в злой судьбе, — но столкновение Земли и Филлори привело к катастрофе, а точкой их соприкосновения были пятеро детей Четуин. Оказавшись в эпицентре, они испарились, отпечатались на стенах в виде теней, как жители Хиросимы. Плам не думала, что кто-то из них осуществился полностью или хотя бы частично.

Мама не хотела иметь с этим ничего общего, и Плам ее одобряла, потому что в глубине души ощущала тот самый страх. Существование магии стало для Плам чудесным сюрпризом, который никогда не переставал ее удивлять. Мир оказался еще интереснее, чем она думала! Но и здесь была своя ложка дегтя. Будем рассуждать логически: если магия существует, то можно ли быть на сто процентов уверенным, что и Филлори где-нибудь нет? А если оно есть — нет, вряд ли, конечно, — значит, то, что обрушилось на целое поколение ее предков, как лев на безмятежных газелей, тоже реально и тоже может существовать где-то там. Плам, погружаясь в магию по уши, подсознательно всегда боялась зайти слишком глубоко и откопать что-нибудь нежелательное.

Особенно опасны были приливы депрессивной ангедонической химии: именно в такие периоды ей как раз и хотелось до чего-нибудь докопаться, взглянуть своим страхам в лицо. В такое время ей слышался зов сирен и что-то манило к себе — если не Филлори, то другая страна, столь же прекрасная и далекая, где Плам никогда не была, но могла бы, как ей казалось, обрести дом. Плам прекрасно знала, откуда в ней эта депрессивная жилка: четуинская кровь давала о себе знать.

Она держала свое четуинство при себе, не желая, чтобы другие копались в нем и нарушали его хрупкое равновесие. Может быть, она могла бы использовать свою специальность для маскировки не только материальных предметов, но и слов, фактов, имен и чувств? Спрятать их так глубоко, чтобы даже самой не найти. Спрятаться от себя самой.

Да нет, глупо, конечно. От себя не уйдешь. Надо жить своей жизнью, не поддаваясь пассивным настроениям, как выражается ее мозгоправ. Учреждать Лигу и стараться, чтобы Уортону мало не показалось.

День в итоге выправился — она, во всяком разе, провела его намного лучше Уортона. Карандашные стружки устилали его сиденье на первой паре, хлопья черных резинок обнаруживались в карманах по дороге на ланч. Настоящий фильм ужасов: его драгоценные карандаши подвергают пыткам в некоем тайном застенке, а он не в силах спасти их! Горько пожалеет Уортон о своем недоливе.

Встретившись с ним во дворе, она одарила его улыбкой, за которую совесть лишь слегка ее упрекнула. Показалось ей или он правда немного напуган? Может, в Брекбиллсе в самом деле есть привидение, и зовут его Плам.

Под конец она осуществила свою личную задумку, изюминку всей операции, по ее мнению. На четвертой паре Уортон обнаружил, что его брекбиллский карандаш не желает строить графики магической энергии. Все точки, линии и векторы, которые он пытался изобразить, складывались в надпись ПРИВЕТ ОТ ЛИГИ.

ГЛАВА 8

Обеденный ритуал в Брекбиллсе складывался веками. Всякий ностальгирующий выпускник, переживший в колледже свои лучшие годы, уж непременно вспомнит столовую — длинную, узкую, обшитую темным деревом, увешанную портретами бывших деканов в костюмах соответствующих эпох. Освещают ее серебряные кособокие канделябры, расставленные на столе через каждые десять футов; огоньки свечей то вспыхивают, то меркнут, то меняют цвет под действием шальных заклинаний. Все одеты строго по форме. Написанные на столе имена студентов за ночь перемешиваются по капризу того же стола.

Вина Плам, как обычно, не стала пить. После первого блюда, не слишком удавшихся крабовых оладий, она извинилась и вышла. Дарси, когда Плам проходила мимо, потихоньку подала ей из-за спины карандашный пенал. Плам, идущая будто бы в туалет, действительно зашла туда, но в столовую уже не вернулась.

Вместо этого она прошмыгнула в учительскую гостиную, которую почти никогда не запирали в уверенности, что никто из студентов не осмелится проникнуть в нее без спросу. Плам осмелилась.

По стенам громадного L-образного помещения тянулись книжные полки, посередине были расставлены диваны и кресла, обтянутые красной блестящей кожей. Сейчас здесь находился один только профессор Колдуотер, которого Плам не принимала в расчет — он обедал во вторую очередь, с первокурсниками.