Пять минут до расплаты - Николай Леонов

– Если бы я могла убить Тима, я бы убила, – тихо сказала она. – Но я не сумела отыскать в себе хоть каплю мужества. Другие несчастные совершили то, что было предначертано этому страшному зверю.

– Вы считаете, что Тимофея убили люди, знавшие его, – очнулся Гуров, выслушавший исповедь несчастной женщины. То, о чем говорила бывшая жена Зеленского, не поразило его. Полковник уже давно мало чему удивлялся. Однако откровения Светланы Анатольевны добавили весомую порцию к уже накопившейся в душе неприязни к убитому. Слишком уж много грязи являлось на свет!

– Может быть, – безразлично ответила женщина. – Когда человек сеет вокруг себя грязь и ненависть, обязательно найдется тот, кто попытается очиститься сам и очистить других.

– Еще раз простите, Светлана Анатольевна, что я заставил вас вспомнить прошлые ужасы, – извинился перед женщиной Гуров. – Но я был вынужден это сделать. Если можно, еще один вопрос. Расскажите, пожалуйста, о родителях Тима.

– Его родители? – удивленно подняла брови Спесивцева. – Вопрос, конечно, интересный…

Она задумалась, и горькая усмешка скривила ей рот. Тонкие ухоженные и дрожащие пальцы потянули из пачки очередную сигарету. Гуров следил, как фильтр сигареты коснулся губ, как язычок пламени зажигалки скрутил в пепел коричнево-зеленые ворсинки табака, как тонкая струйка дыма потянулась к потолку, расплываясь и тая. Он не торопил женщину.

– Его отца, Олега Эдуардовича, знают многие. И представьте, он на самом деле такой, каким его видят и слышат. Это человек дела – энергичный и целеустремленный, несмотря на возраст. Шумный? Да! Скандальный? Конечно! Непримиримый и пробивной? Безусловно! – Спесивцева говорила, словно рубила. Но вдруг она сбавила тон: – А знаете, что скрывается за всей этой мощью и громкоголосием? Он безумно любит своих близких! Вот, пожалуй, то главное, для чего он живет. Если бы вы видели его радостное и живое лицо на нашей с Тимом свадьбе! И, не дай бог кому быть таким расстроенным, когда я уходила от его сына. Он заложник семьи – по-другому этого человека охарактеризовать нельзя.

– А мать Тимофея? – спросил Лев Иванович. Он видел, что к этой теме Светлана Анатольевна переходить не торопится.

– Она сумасшедшая, – коротко и неожиданно выдала Светлана Анатольевна, словно выстрелила.

Гуров на короткое время опешил от такого сюрприза, но быстро справился с собой. Он не задавал вопросов и только слушал.

– Вы можете подозревать меня в обычной неприязни снохи к свекрови или в предвзятом отношении из-за ненависти к ее сыну. Но я, как говорят, находясь в здравом уме, заявляю, что эта женщина сумасшедшая и садистка, – твердо сказала Спесивцева. – И в том, что происходит… вернее, происходило с ее сыном, виновата только она одна.

– Почему вы так думаете? – вопросительно посмотрел на собеседницу Гуров. – Это более чем серьезное, даже жестокое обвинение.

– Тим очень долго не знакомил меня со своими родителями. Все переносил и переносил это событие, мотивируя занятостью отца, болезнью матери… Собственно, мне было все равно. Для меня существовал только он – единственный и любимый, – горько усмехнулась Спесивцева. – Уже был назначен день свадьбы, когда он, наконец, привез меня знакомиться в их дом на Фрунзенской набережной. Олег Эдуардович, увидев меня, буквально расцвел. Не знал, куда усадить, как за мной ухаживать. Зато мать Тима, Лариса Филипповна, я на первых порах звала ее в шутку Настасьей Филипповной – помните «Идиота» Достоевского – за весь вечер не проронила буквально ни слова. Только редкие «да» или «нет». И я лишь ощущала на себе ее неприязненный и жгущий взгляд. Конечно, мне это было неприятно, но я все списала на обычную материнскую ревность. Решила, что время все поставит на место. Как говорится, стерпится – слюбится. Тем более что жить мы вместе с ними не собирались.

Спесивцева очередной раз потянулась к пачке «Мальборо». Гуров едва сдержался, чтобы не попросить у нее сигарету и не закурить самому, однако вытерпел и не стал этого делать.

– Однажды, месяца через два, может, чуть больше – в то время до крайностей и сумасшествия дело не доходило и все ограничивалось исчезновениями и пьянками, – когда еще мне казалось, что можно что-то исправить, я поехала к родителям Тима. Хотела поговорить, посоветоваться. Дура! – Светлана Анатольевна со злостью затушила недокуренную сигарету. – Эта особа меня просто выгнала, сказав, что не желает разговаривать со мной. Не хватило глупой девчонке ежесубботних встреч, чтобы понять, что ничего измениться не может. На этих посиделках мне была предназначена роль бессловесной куклы. Тим сразу предупредил, чтобы я молчала и не произносила лишнего слова, что его мать не терпит пустой болтовни. Субботние встречи были похожи на раут у английской королевы. Все по регламенту – чай, бисквитное печенье, разговоры о погоде и чуть-чуть о политике. И Олег Эдуардович и эта… не могли не заметить происходивших со мной перемен. За считаные недели из счастливой невесты я превратилась в затравленного зверька. И они видели это, но каждый реагировал по-своему. Олег Эдуардович становился все более замкнутым и хмурым. Однажды в прихожей, когда рядом не было ни Тима, ни его матери, он, глядя мимо меня, негромко и не к месту сказал: «Я думал, все будет иначе. Думал, изменится…»

– А Лариса Филипповна? – спросил Лев Иванович, пытаясь прервать молчание, овладевшее Спесивцевой, и отвлечь ее от горьких воспоминаний. Пустые глаза женщины смотрели сквозь Гурова. Он повторил: – Так что же Лариса Филипповна?

– А она расцветала. Вы не поверите, но это было именно так, – усмехнулась Светлана Анатольевна. – Чем хуже было мне, тем счастливее становилась эта женщина. Будто энергия, может – сама жизнь – через садиста-сына, глумившегося надо мной, уничтожавшего душу и тело, переходила ей. Она словно бы помолодела, скинула десяток лет, стала живее и веселее. Эта женщина – вампир, зверь, пожирающий всех, ее окружающих. Не ищите людей, которые убили Тимофея. Они лишь орудие неизбежного. Эта ведьма сама уничтожила, сожрала, растерзала своего сына. И еще попомните мое слово, что следующей жертвой будет ее муж.

На глаза Спесивцевой неожиданно навернулись слезы. Она вскочила с кресла, отвернулась и шагнула к окну. Из сумочки, стоящей на подоконнике, Светлана Анатольевна достала платок и приложила его к глазам. Гуров сидел и молча смотрел в спину несчастной женщины. Ему нечего было сказать ей, и от этого он чувствовал себя неловко.

– А у него были друзья? – спросил Гуров, чтобы как-то заполнить затянувшуюся паузу. – Я имею в виду не тех, с кем от поддерживал отношения по работе или… отдыху.

– То есть помимо собутыльников, – уточнила Спесивцева. – Нет, не было. Хотя… – Она ненадолго задумалась. – На нашей свадьбе свидетелем был его школьный товарищ. И он даже однажды заходил к нам. Такой приятный молодой человек.

– А как его звали, вы помните? – спросил Гуров.

– Михаилом. А фамилия… кажется, Зельдин. Да, точно, Миша Зельдин. Он, кстати, довольно известный в Москве врач и занимается пластической хирургией, практикует в частной клинике. Я слышала, что к нему очередь по записи на год вперед. Но он вряд ли чем поможет. Они с Тимом практически не общались. И когда Михаил зашел к нам однажды, то повздорил с Тимом и сказал, что не хочет поддерживать с ним отношений. Из-за меня…

– Что-то случилось, чему он был свидетелем? – уточнил Лев Иванович.

– Накануне Тим жестоко избил меня. Я была вся в синяках и с заплывшим лицом. Михаил случайно увидел, и его прямо затрясло. Он накричал на Тимофея и заявил, что тот как был негодяем, так им и остался. И что больше не хочет знаться с ним, – сказала Спесивцева, и ее плечи затряслись в рыданиях. – Простите, но я не хочу больше вспоминать о том времени. Я смогла вырваться из этой проклятой семьи, разрубить липкую паутину. Еще год Тимофей преследовал меня, однако я прошла через все муки и стала свободной. Прошло уже два года, как я не видела этого зверя. Я вычеркнула его из своей памяти. Что же касается смерти Тима… Пусть он успокоится в аду – вот единственное, что я могу сказать. Если можно, оставьте меня…

– Извините, что мне пришлось причинить вам боль, – сказал Гуров. – Но я должен был поговорить с вами.

– Уходите, – не оборачиваясь, попросила его Спесивцева. – Ради бога, уходите!

Глава 11

«Пежо» мягко стелился по асфальту. Опасения Гурова, что будет гололед, оказались напрасными. За двое суток о субботнем снегопаде напоминали лишь местами припорошенные поля. Правда, и обочины были мокрые и грязные от растаявшего снега. А вот дорожное покрытие оставалось совершенно сухим и позволяло держать на спидометре под сто двадцать километров в час. Можно было ехать и быстрее, однако именно такая скорость для Гурова являлась наиболее комфортной. Разгоняясь выше этой отметки, он начинал излишне напрягаться и концентрироваться. Сейчас Лев Иванович почти автоматически управлял автомобилем, что давало возможность спокойно поразмышлять.