Военно-эротический роман и другие истории - Борис Штейн

А вот… показалось?

Нет, не показалось.

Вот и Дзинтра

Направляется к столику после танца.

В сопровождении…

Зажгли свет, засновали официанты, все прояснилось.

Подходит к столу с легкой улыбкой.

С хорошо знакомой легкой улыбкой.

Таинственной и открытой одновременно.

И ждет, пока ей отодвинут стул.

И стул ей отодвигают.

Галантно.

Сверкая неотразимой улыбкой.

Показывая ряд крепких белоснежных зубов под аккуратными черными усиками.

Склонив красивую голову с буйной шевелюрой, даже зимой заменяющей шапку.

Однако, не долго, не долго посидел кавалер рядом со своей дамой. Выпили. Поел мясного и поднялся, чтобы выйти. Что же это, куда же ты, красавец? Ведь, курить можно и за столиком. Стильные пепельницы из цветного стекла красноречиво об этом говорят. В туалет? Просто в туалет, или поправить что-нибудь на себе, и без того безукоризненное?

Ушел.

Вдруг страшно захотелось подойти, начать все с начала. Можно вас? Да, пожалуйста. В Латвии женщины всегда говорят «пожалуйста»: «да, пожалуйста», «что, пожалуйста», «где, пожалуйста»… Мартын встал. И, наконец, встретился с ней глазами. Взгляд Дзинтры был суров и печален. Она совершенно определенно отрицательно покачала головой.

Делать здесь после этого было нечего. Мартын уехал ночным поездом.

* * *

Побледнели краски дня,Исчезают, тая.Тонкий месяц – салажня,Словно запятая.

Ветер нянчит, как детей,Все мои ошибки.Небо дарит в темнотеГрустные улыбки.

Через три года Ляля забеременела. У нее были какие-то проблемы по женской части, что-то, связанное с прежней супружеской жизнью. Три года она избегала беременности, а тут решила рискнуть.

– Хочу ребеночка, – заявила она Мартыну. И пояснила. – Мальчика. Или девочку.

– Тебе же нельзя по здоровью, сама говорила. Ляля засмеялась и привела сокрушительный довод:

– Если нельзя, но очень хочется, то можно.

Это было расхожая шутка, запущенная на шестнадцатой полосе «Литературной газеты». Она каталась среди людей, как биллиардный шар, отскакивая от одного борта к другому, и, наконец, нашла свою лузу.

– Рожу ребеночка, – мечтательно говорила Ляля, и мы с тобой поженимся.

Мартын не возражал. Он и раньше делал ей предложение. Неоднократно делал. Желал определенности. Но Ляля не соглашалась.

– Не любишь ты меня, – грустно говорила она, запуская руку в редеющую рыжую шевелюру. – А вот будет у нас общий ребеночек – полюбишь. – Потом мечтательно уточняла: – Мальчик. Или девочка.

– Почему же не люблю? – сопротивлялся Мартын, слегка раздражаясь.

– Не знаю, – пожимала плечами Ляля. – Объяснить не могу. Но чувствую.

А тут повеселела, стала ходить в женскую консультацию, жизнь наполнилась.

А на службе у Мартына начались неприятности. И неприятности эти были связаны не с поведением Мартына, не с его офицерскими качествами и уж конечно не со специальной подготовкой. Мартын прочно закрепил за собой почетное прозвище «мамонта нарезной артиллерии», это была его вотчина, его кровная тема, в которой он разбирался едва ли не лучше всех на флоте. Дело заключалось в интенсивном упразднении самой нарезной артиллерии, замене везде, где только можно, пушек ракетами. Переучиваться Мартыну было поздно. Училища выпускали молодых ракетчиков, по этому направлению в штабах открывались новые должности. Новые открывались, а старые сокращались. Попал под сокращение и капитан третьего ранга Мартын Зайцев.

– Ну что, мамонт нарезной артилолерии, – сказал ему начальник отдела. – Сокращают тебя, как ни прискорбно. С первого марта ликвидируют штатную единицу, три месяца будешь за штатом, выполнять отдельные поручения и проходить медкомиссию. Так что готовься, подыскивай работу.

– Есть, – грустно отозвался Мартын.

– А пока придется съездить в командировку. Принято решение часть эскадренных миноносцев пустить под пресс, а часть затопить, используя в качестве мишеней для ракетных стрельб. Тебе придется обеспечивать одно такое затопление. Инструктаж получишь у флагарта и у начальника штаба. Твоя главная задача – безопасность личного состава.

– Кого топить станем? – спросил Мартын.

– Корабль тебе хорошо знаком, Мартын Сергеевич. Это – эскадренный миноносец «Озаренный».

– Да нет, сказал Мартын, изо всех сил скрывая волнение, – не может быть, – он даже отмахнулся от этой информации, как от наваждения. – «Озаренный» летом ушел на север своим ходом для использования в качестве учебного корабля.

– Вот на север и поедешь, Мартын Сергеевич, сослужишь своему эсминцу последнюю службу. Не будут из него делать учебный корабль. Расстреляют ракетами на глубоком месте. Уже и квадрат нарезали где-то возле острова Кильдин.

Мартын возвращался из Мурманска в подавленном состоянии духа. На его глазах и при его участии ушел под воду любимый эсминец. Его ждала досрочная демобилизация и какая-нибудь неважнецкая работа. Шло сокращение вооруженных сил отставных начальников становилось многовато. Приходилось рассчитывать только на свои физические качества. Немного утешали мысли о будущем ребенке: в жизни обещал появиться новый смысл.

Но и этой надежде не суждено было сбыться. Ляля разрешилась мертворожденным и сама скончалась при родах. Мартын остался один. Было несколько маловажных командировок с проверками выполнения последних указаний: по противопожарной безопасности, по специальной подготовке старшинского состава и так далее. Уезжать из Калининграда не хотелось. Маленькая квартирка и наладившийся немудрящий быт оставались последней его гаванью, за нее он и держался. Работу нашел в заводской гавани – береговым матросом. Отдать конец, принять конец. В ВМФ это поручалось молодым. Тут же на этом деле стоял целый Мартын Зайцев, отяжеленный уникальными знаниями, оказавшимися лишними.

Свободного времени оказалось гораздо больше, чем на службе. Мартын всерьез занялся фотографией. На общественных началах помогал в качестве фотографа Дому Офицеров, изредка его снимки печатали в газетах. Приставил к телевизору видеомагнитофон, иногда смотрел порнушки. Дурная кровь все не успокаивалась, бунтовала время от времени, посылала на сомнительные подвиги. Поле брани, вернее – поле нежной брани находилось на танцплощадке того же Дома Офицеров. В сшитом после демобилизации габардиновом костюме Мартын, человек крепкого телосложения, выглядел вполне прилично, достойно представляя возрастную группу танцующих. Женщин в свое гнездо приводил неохотно, предпочитал сражаться на чужой территории: отстрелялся – и в гавань, в гавань, в свою родную гавань. Побрился – помылся, и живешь дальше.

Так прошли годы.

Торцевая стенка его комнаты превратилась в маленький музей жизни и деятельности Мартына Зайцева. Все фотографии, а также почетные грамоты были любовно застеклены и занимали весь торец от потолка почти до пола. Мартын – младенец. Школьник. Курсант. В строю – знаменосец. В карауле. На волейбольной площадке. На помосте у штанги. Выпуск. Лейтенант. Старший лейтенант. Капитан-лейтенант. Капитан третьего ранга. В гавани с видом родного эскадренного миноносца. А вот уже и после службы. На пляже на Куршской косе. В застолье. В медленном танце. Мартын в «бобочке» с короткими рукавами. Немолодая, но вполне еще ищущая дама уютно устроилась в сильных Мартыновских руках. Подумывал о собаке. Жизнь позволяла завести такую роскошь. Ни дежурств, ни командировок… Колебался пока в выборе породы. Склонялся к немецкой овчарке. Но не окончательно. Вообще-то, у одного из соседей по улице вот-вот должна была ощениться именно овчарка, и он сказал, что когда случится, забежит к Мартыну, позовет его на смотрины. Так что вернее всего возьмет овчарочку.

И вот субботним вечером (Мартын, как раз, готовил себе ужин) зазвенел дверной звонок. Мартын, как был, в тренингах и майки пошел открывать. Шел не спеша, даже не очень охотно, потому что окончательно-то насчет породы еще и не решил. С другой стороны, думал он, посмотреть – не купить, посмотреть-то можно. Взявшись за дверной замок, спросил для порядка:

– Серега?

Ответа не последовало.

Ответа не последовало, потому что это был не Серега.

Да, это был не Серега. У порога стояла Дзинтра.

Мартын так растерялся, что у него буквально отшибло сознание. Осталась только самая верхняя пленочка сиюминутных мыслей. И он забормотал, как настоящий идиот:

– Я думал, это Серега, сосед, у него сука должна ощениться…

И замолчал.

Тогда Дзинтра сказала:

– Здравствуй, Мартын Зайцев! Я – Дзинтра. Ты меня не узнал?

– Нет, почему же? Узнал.

– Так поздоровайся, – сказала Дзинтра.

– Здравствуй, Дзинтра, – как загипнотизированный, отозвался Мартын.

Годы, естественно, сильно изменили Дзинтру. Но, как ни странно, – изменили к лучшему. Лицо ее стало строже и благороднее Большие сияющие глаза если и потускнели, то совсем немного. Слегка располневшая фигура, сохранила стройность, которую подчеркивало элегантное пальто. Шляпка оставляла незакрытой незакрашенную седую прядь. Этой женщине все было к лицу, даже надвигающаяся старость.