Мрачные сказки - Ши Эрншоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тео? – окликаю я мужа.
Он быстро оборачивается. Так быстро, что едва не роняет предмет, который держит в руке. Но муж и не пытается спрятать его от меня, не отводит руку за спину, продолжает сжимать что-то пальцами, а с его лица не сходит странный отпечаток замешательства.
– Что это? – спрашиваю я.
– Фотография.
Я захожу на кухню; наши взгляды встречаются, и внезапно я понимаю: я вовсе не уверена, что мне хочется взглянуть на эту фотографию, увидеть то, что повлекло столь неестественную неловкость в глазах Тео.
– Чья?
– Женщины.
Мой взгляд скользит по фото; я вижу русые волосы, пронзительные голубые глаза над резко очерченными скулами. Остальная часть изображения повреждена – снимок явно был сильно подмочен.
– Кто она?
– Ее имя Мэгги Сент-Джеймс.
Тео смотрит так, словно ждет от меня подсказки. Словно я могу знать, кто эта женщина.
– Ты о ней слышала?
– Нет…
Половицы над нами тихо поскрипывают: Би встала с кровати и направляется по коридору в душевую; через пару секунд до нас доносится журчание воды, потекшей по вмонтированным в стены трубам к раковине на втором этаже.
– Где ты ее нашел?
В общине хранится лишь несколько фотокарточек. Их привезли с собой основатели Пасторали, пожелавшие сохранить в памяти тех, кого оставили во внешнем мире: бабушек и дедушек, друзей и подруг. У Руны есть даже фотография ее песика Попая, который умер до ее переселения в Пастораль.
– В пикапе, – отвечает Тео.
– В каком пикапе?
Тео отводит от меня взгляд. Странный взгляд.
– На дороге.
– Что ты хочешь этим сказать? – ноги сами пятятся.
– Я выходил за ворота, – признается Тео; его губы шевелятся вяло, пальцы бегают по снимку.
Воздух покидает мои легкие, перед глазами вспыхивают крошечные искорки.
– Тео! – кошусь я на дверь: а вдруг там кто-то есть, вдруг кто-то нас подслушивает. – О чем ты, черт подери, говоришь?
– Я просто хотел посмотреть, что там находится.
Мои руки начинают дрожать, я отхожу от мужа еще на шаг. Стук сердца бьет по барабанным перепонкам, как дубинкой.
– Там только смерть, – говорю я Тео, а глаза уже блуждают по его лицу, выискивая повреждения, любые признаки того, что он изменился, что принес с собой что-то оттуда.
Мой муж сделал то, что делать не следовало: он переступил границу. Пошел туда, где живут темные сущности, откуда никто не возвращался живым, а если и возвращался, то оставался в живых недолго.
– Я чувствую себя прекрасно, – быстро отвечает Тео; его брови загибаются вниз, уголки рта зеркально повторяют их форму.
Но я продолжаю отступать от мужа. Пятки натыкаются на ножки одного из стульев. И от его жуткого скрипа по деревянному полу у меня сводит зубы. Стул упирается в угол стола. Я хватаюсь руками за стол – мне нужно на что-то опереться; грудь сдавливает так, что дышать становится тяжело.
– Симптомы проявляются через день или два, – с трудом выдавливаю я.
Мне не следует оставаться в доме вместе с Тео. Надо бежать! Позвать Би, предупредить всех остальных!
– Я не болен, – настаивает Тео, подняв руки ладонями ко мне; как будто их натруженная кожа может подтвердить его слова. – Я ничем не заразился.
– Ты не можешь этого знать, – не отводя глаз от мужа, я медленно обхожу стол.
До задней двери всего несколько шагов; я могу выскочить в сетчатую дверь, и не пройдет и минуты, как я уже буду бежать по тропке в Пастораль, оставив мужа одного. Мужа, который может быть заражен. Болезнь уже могла проникнуть в его ткани, в его костный мозг. И часики уже тикают, обратный отсчет его жизни пошел.
Да, я могу убежать. Но я этого не делаю. Потому что боюсь того, чем грозит обернуться мое бегство. Я боюсь последствий. И поэтому прирастаю ногами к полу, ощущая, как в висках пульсирует ужас.
Тео подходит ко мне ближе – но не настолько, чтобы дотронуться до меня и передать мне то, что, быть может, уже вселилось в его нутро и безжалостно разъедает. Муж чувствует страх, растекающийся по моему телу, качающий по венам кровь к ногам, подстрекая их к бегству.
– Уверяю тебя, я не болен, – снова повторяет он и, откашлявшись, опускает руки. – Я не первый раз выходил на дорогу.
Я хмурюсь, сердце бьется чаще.
– Я и раньше это делал, – признается мне Тео, и в каждом его слове звучат спокойствие и невозмутимость, словно он говорит о чем-то обыденном.
Я отрываю пальцы, впившиеся в стол:
– Ты выходил на дорогу не только этой ночью?
Взгляд Тео упирается в пол, он все еще держит фотокарточку, которую теребит руками.
– Я выходил за ворота каждую ночь.
Тео поднимает на меня глаза, и я вижу в них бремя вины, угрызения совести, мучившей его очень долго.
– Я выходил на дорогу весь этот год. Еженощно. И каждый раз проходил по ней все дальше и дальше. Но я не заболел, Калла! Я пересек границу сотни раз и ни разу не подцепил эту заразу.
Так вот что он скрывал от меня! Старался не подавать виду, держался как ни в чем не бывало. Но я-то все равно подозревала обман. Я ощущала ложь в прикосновениях его ладоней, видела ее в глазах мужа, полуприкрытых веками, за которыми, как Тео думал, я не сумею ее разглядеть.
– Возможно, я невосприимчив к этой болезни, – продолжает он. – Быть может, я не могу ей заразиться.
Внезапно его словно озаряет огонь изнутри; глаза мужа широко распахиваются. Похоже, он уже не в силах удерживать в себе тайну и торопится выговориться.
– Я никогда не видел ничего на дороге вплоть до сегодняшней ночи. Там стоит машина… пикап… и, по-моему, стоит он там не очень давно. Самое большее – пару лет, судя по листве на капоте.
Шум в моих ушах становится громче, к страху примешивается боль. Тео мне врал. Хуже того – он рисковал своей жизнью!
– Кто-то оставил пикап на дороге, – добавляет
