Ярость и рассвет - Рене Ахдие

При этих словах возмущение Шарзад возросло. Он, конечно, может быть шарбаном Рея и он значительно старше ее, но она не сделала ничего, что оправдывало бы такое неуважение. В конце концов, она была его королевой, а не ребенком, коего можно отругать за плохое поведение.

Девушка шагнула вперед.

– Я ни у кого не спрашиваю разрешения, генерал аль-Хури. И не буду спрашивать ни у кого в будущем. По какому бы то ни было поводу.

Он осторожно вдохнул, его карие глаза, напоминающие глаза Джалала и столь же отличающиеся от них, злобно сузились.

– Боюсь, мы не можем позволить вам такое поведение, моя госпожа. Видите ли, моя работа – защищать короля и его королевство. А вы – вы противоречите моей работе. Извините. Я не в состоянии позволить вам продолжать это делать.

«Он… он знает?»

– Благодарю вас, генерал аль-Хури.

– Простите, моя госпожа?

– Никогда не возникало вопроса о том, кто собирается позволить мне вести себя определенным образом; вопрос состоял в том, кто намерен остановить меня. Благодарю вас за ответ на него.

Пожилой мужчина на мгновение качнулся назад на каблуках, глядя сверху вниз на дерзкую девушку с карими глазами, вспыхивающими разными оттенками, и маленькими ручками, которые она уперла в бедра.

– Простите, моя госпожа. Вы даже не представляете, насколько мне жаль. Но угрозы халифу… должны быть устранены.

– Я не угроза, генерал аль-Хури.

– И я намерен убедиться, что так и будет дальше.

«О боже! Откуда он знает?»

Шелковый шнур и рассвет

«Шарбан Рея подозревает, что я могу причинить вред королю».

Шарзад слушала бесконечную болтовню Деспины, пока они проводили остаток дня, отдыхая в теплых водах новейшего дополнения дворца; она комментировала слова служанки, когда они были уместны, и подшучивала над ней, если ей что-то не нравилось.

Но ее разум не давал ей даже минутной передышки.

«Что, если он расскажет что-нибудь халифу?

Насколько он осведомлен? Как он узнал об этом?»

Сейчас, много часов спустя, она сидела на кровати в своей темной комнате…

Снова как в самом начале.

Она глядела на дверь и отгоняла прочь демонов.

Шарзад была одета в свободные шелковые шаровары и обтягивающий, с широкими бретельками на каждом плече, топ глубокого фиолетового цвета. Ожерелье и тонкая цепочка у нее на талии украшали аметисты, окруженные маленькими бледно-розовыми бриллиантами. В ушах и на лбу девушки блестели большие драгоценные слезинки пурпурного и золотого цвета. Ее длинные волосы ниспадали блестящими волнами по спине.

Шарзад желала, чтобы дверь открылась под силой ее решительного взгляда. Встретив такую же стоическую тишину, как и всегда, она встала с кровати и начала ходить по комнате.

«К этому времени он уже, как правило, здесь».

Не желая оставить свою судьбу в чужих руках и будучи не в состоянии сделать это, девушка подошла к дверям и открыла одну.

Раджпут повернулся на месте, его рука покоилась на рукояти тальвара.

Шарзад почувствовала, как страх пиявкой присосался к сердцу… ощутила, как он тянул вниз уголки ее глаз и рта.

– Ты… ты знаешь, он… – попыталась девушка сказать что-то и стиснула зубы. – Он идет? – спросила она.

Раджпут только смотрел на нее сверху вниз, смертельная статуя из мышц и угрозы.

– Можешь сказать мне, где он? – потребовала она; теноровый тон ее голоса явно пытался компенсировать убывающее мужество.

При этом Шарзад увидела крошечную искру ответа в его темном как ночь взгляде.

«Жалость?

Он… жалеет меня?»

Она захлопнула дверь и прислонилась к ней, ее грудь начала вздрагивать.

«Нет».

Шарзад подавила рыдание.

«Хватит. Уже достаточно».

Девушка выпрямилась и с высоко поднятой головой пошла к кровати. Она упала спиной на шелковые подушки, все еще не отводя взгляда от двери.

– Он придет, – сказала она в темноту.

«Я знаю».

Когда ухватилась за эту последнюю нить надежды, в голове Шарзад продолжали крутиться два слова, дразнившие… преследующие своим значением, которого она не должна была понять.

Эти два слова произнес мальчишка, и он был меньше чем никем.

Эти два слова давали ей волю бороться с демонами:

«Моя королева».

Скрип открывающихся дверей пробудил Шарзад от беспокойного полусна.

И свет чистой зари, что пробивался через деревянные ставни, вынудил ее вскочить с кровати.

На пороге стояло четверо солдат.

Шарзад одернула помятую одежду и прочистила горло.

– Разве не принято вначале стучать?

Все они смотрели мимо нее, не отвечая. В их глазах был признак мрачной отрешенности.

Шарзад сложила руки за спиной, заставляя себя стоять ровно.

– Что вы тут делаете?

Не говоря ни слова, солдат, стоявший спереди, шагнул в комнату и двинулся к Шарзад, все еще глядя в точку за ней…

Как будто ее не существовало.

Ее сердце. Ее сердце.

– Я задала вам вопрос!

Солдат взял ее за плечо. Когда Шарзад потянулась, чтобы отбросить его руку, он схватил девушку за тонкое запястье и крепко сжал.

– Не… не трогай меня!

Солдат кивнул своим подчиненным, и еще один угрюмый грубиян вцепился в ее руку.

Кровь поднялась по телу Шарзад со стремительно возрастающей смесью ужаса и ярости.

– Остановитесь!

Они потащили ее из комнаты.

Когда она принялась выкручиваться и брыкаться, просто подняли над полом, будто она была связанной дичью, пойманной чисто из спортивного интереса.

– Где халиф? – выкрикнула она.

«Прекрати! Не умоляй».

– Я хочу поговорить с халифом!

Ни один из солдат даже не взглянул на нее.

– Послушайте! – закричала она. – Пожалуйста!

Они продолжали полунести-полутащить ее боровшееся изо всех сил тело вниз по мраморным залам дворца.

Слуги, мимо которых они проходили, прятали взгляды.

Им все было известно. Так же, как и солдатам.

Здесь было не на что смотреть.

И тогда Шарзад осознала неизбежную истину.

Она была никем. Она ничего не значила.

«Ни для солдат. Ни для слуг».

Она перестала бороться и подняла голову.

И плотно сжала губы.

«Баба и Ирза.

Шива… и Тарик».

Она что-то значила для них. И она не посрамит их память о ней, устраивая сцену.

Ее неудача уже была достаточным позором.

Когда солдаты открыли двери, ведущие к рассвету, и Шарзад увидела перед собой собственную смерть, именно эта последняя мысль надавила на нее своим грузом, окончательно сломав плотину.

«Шива».