Сталин. По ту сторону добра и зла - Александр Ушаков

Переговоры Молотова с А. Гитлером и И. Риббентропом проходили 12—13 ноября 1940 года. В самом начале Гитлер стал говорить о тех прекрасных перспективах, которые открывались перед двумя странами. Высказав твердое убеждение, что отношения между Германией и Советским Союзом должны быть «выше всяких мелочных соображений», Гитлер предложил выступить против англичан и установить своего рода доктрину Монро для всей Европы и Африки, разделив при этом все колониальные территории. Не забыл он и про США, призвав Молотова сделать все возможное, чтобы предвосхитить наращивание их мощи.

Молотов был весьма далек от столь грандиозных исторических задач и заговорил о вполне конкретных вещах, которые в первую очередь касались германо-советских отношений. И особенно волновало его, что делают немцы в Финляндии, которая входила в сферу советских интересов. Поинтересовался он и тем, как Германия собирается считаться с интересами России в Болгарии, Румынии и Турции. Что означает «Новый порядок» и какую роль Гитлер отводит в нем Советскому Союзу?

Ничего толком не ответив, Гитлер стал уверять Молотова в том, что у него и в мыслях нет делать что-то за спиной Сталина и ставить его перед свершившимися фактами. Главные трудности он видел в установлении нормальных отношений между Германией, Францией и Италией. И только несколько упорядочив стоявшие между всеми этими странами проблемы, он счел своим долгом обратиться к Советскому Союзу для обсуждения «первых конкретных шагов в направлении всеобъемлющего сотрудничества».

Это самое «всеобъемлющее сотрудничество» было на самом деле обширным и касалось проблем не только Западной Европы, которые должны решаться Германией, Францией и Италией, но и Азии, в которой лежали интересы Японии и России. А вот США, по твердому убеждению фюрера, «нечего было делать ни в Европе, ни в Африке, ни в Азии».

Что же касается Румынии и Финляндии, то только потребности армии в сырье заставили Германию проявить активность там, где у нее нет постоянных интересов. И не надо заострять на этом пустяке внимание, убеждал фюрер, их ждет успешное сотрудничество, если только Советский Союз «не будет добиваться преимуществ на территориях, которые составят в будущем интерес Германии».

— После завоеваний Англии, — закончил Гитлер, — Британская империя будет разделена, как гигантское обанкротившееся всемирное поместье площадью 40 миллионов квадратных километров. В этом обанкротившемся поместье найдется для России выход к незамерзающему и по-настоящему открытому океану. Какое-то меньшинство в 45 миллионов англичан правило 600 миллионами жителей Британской империи. Я собираюсь поставить это меньшинство на место...

Сделав небольшую паузу, фюрер продолжал:

— В этих условиях появляются перспективы глобальных масштабов... Нужно договориться об участии России в решении этих проблем. Все страны, которые могут оказаться заинтересованными в этом обанкротившемся поместье, должны прекратить все споры и заняться исключительно дележом Британской империи. Это относится к Германии, Франции, Италии, России и Японии...

Молотов согласился со всем сказанным и все же попросил Гитлера внести ясность в германо-советское сотрудничество. Вместе с тем ему хотелось бы знать, что думает рейхсканцлер по поводу Балкан и германских гарантий Румынии. А затем поведал о намерении СССР заключить договор с Болгарией, который позволит советским войскам выйти к Проливам.

— Если бы Германия искала источники трений с вами, — недовольно ответил Гитлер, — то уж поверьте мне, она нашла бы что-нибудь еще помимо Проливов!

Фюрер и на самом деле начал раздражаться. Он, победитель Европы, должен был оправдываться и искать совершенно ненужные ему аргументы с министром иностранных дел обреченной им на заклание страны.

Гитлер был до того разозлен, что больше участия в переговорах не принимал. Да и зачем вести в высшей степени бессмысленные переговоры с человеком, который не имел ни одной собственной мысли и заученно твердил все то, что вбил в его голову «товарищ Сталин»? Он ожидал не вопросов, а согласия войти в Тройственный пакт и воевать против Англии, а вместо этого от него требовали объяснения о какой-то Румынии, о которой он и думать забыл! Он хотел говорить о завоевании мира, а его то и дело возвращали к вопросу о Финляндии! Поднималось озлобление и против Сталина. Молотов, ладно, что с него возьмешь, попугай! Ну а он-то о чем думал? Неужели до него, с его азиатской хитростью, так и не дошло, что он должен не требовать, а просить и подчиняться!

Судя по всему, не дошло. Что ж, тем хуже для него...

Разгневанный Гитлер даже не пришел на прием, который Молотов давал в советском посольстве. Едва начался банкет, как послышался сигнал воздушной тревоги, и гости отправились в бомбоубежище. Там-то Риббентроп и ознакомил Молотова с проектом трехстороннего соглашения, которое делало СССР его участником. Он показал два секретных протокола, в которых четко разграничивались сферы интересов каждой из четырех держав. Подобно тому, как это было сделано с германо-советским договором о ненападении.

Из представленных Риббентропом документов Молотов узнал о предполагаемом пересмотре границ Европы после заключения мира, о наличии германских интересов в Центральной Африке, итальянских — в Северной и Восточной Африке и японских — в Юго-Восточной Азии. Интересы же Советского Союза предполагалось определить к югу от его границ в направлении Индийского океана. Что же касается европейских границ, то они будут установлены только после победы над Англией.

— Но и это еще не все, — с таинственным видом улыбнулся Риббентроп, когда Молотов закончил чтение. — Если ваша страна присоединится к Тройственному пакту, то можно считать решенным пакт о ненападении с Японией, которая согласится с включением Внешней Монголии и Синьцзяна в сферу советских интересов...

— Хорошо бы, конечно, — ответил Молотов, но заговорил не о Внешней Монголии, а о Румынии, Венгрии, Турции, Болгарии и других европейских сферах интересов Советского Союза.

Несколько разочарованный Риббентроп снова завел речь о Британской империи и заверил, что с нею уже покончено.

— Если это так, — усмехнулся Молотов, — то почему же мы в убежище и чьи это бомбы рвутся над нашими головами?

Не дождавшись ответа, Молотов поставил последнюю точку в разговоре.

— Конечно, — произнес он, — все это очень интересно, но мне бы хотелось еще раз напомнить вам, что все эти великие проблемы завтрашнего дня даже при всем желании невозможно отделить от тех вопросов, которые стоят сейчас перед нами...

Риббентроп поморщился. Как видно, и он переоценил этих чертовых русских. Вместо согласия на участие в трехстороннем пакте со всеми вытекающими отсюда последствиями Молотов опять затянул старую песню о Финляндии. В конце концов, он махнул рукой и сказал Молотову, что Финляндия остается в сфере советских интересов, а вступление Советского Союза в «ось» они обсудят в рабочем порядке, поскольку ничего другого ему и не оставалось. Советский министр напоминал ему увязший в грязи грузовик, который буксовал, но так и не мог повернуть в сторону...

Так ни о чем и не договорившись, Молотов неизвестно зачем встретился с Г. Герингом и Р. Гессом и отправился домой... Немцы были правы: Молотов и на самом деле был опутан, словно цепями, сталинскими инструкциями и даже при всем своем желании не мог ничего сказать по поводу тех предложений, которые обрушили на него немцы.

Не совсем понятно, что думал по этому поводу сам Сталин. Да и какой был смысл во всей этой поездке в Берлин, если он так и не ответил на самый главный для Гитлера вопрос: присоединится ли Сталин к «оси»?

И если бы Молотов сразу же по прибытии в Берлин произнес твердое «да», никакой войны в июне 1941-го не было бы и в помине. Сталин автоматически превращался в союзника Гитлера и врага Англии и Франции. Чем кончилась бы вся эта эпопея, сейчас (да и тогда тоже) знать не мог никто. Но отсрочку Сталин бы получил. Но в то же время ему было совершенно ясно, что Германия не видела для Советского Союза места в Европе, и уж тем более на Балканах, где все связанное с ними являлось внутренним делом «оси». О чем и так красноречиво говорило нежелание фюрера считаться с безопасностью Советского Союза и его отказ прекратить фактическую оккупацию Финляндии и Румынии.

Что же касается самой «оси», то Сталин, по всей видимости, и не собирался к ней присоединяться. Иначе бы не потребовал за свой «вход» в нее тех уступок, на которые Гитлер никогда бы не пошел. «Попросил» же он вывести немецкие войска из Румынии и Финляндии, заключить русско-болгарский договор, с последующим предоставлением Турцией Советскому Союзу базы на Босфоре и контроля за прохождением судов в Черное море.