Жуков. Портрет на фоне эпохи - Лаша Отхмезури

Внешнее возвышение Жукова

19 мая 1945 года Жуков вернулся в Москву. В Генеральном штабе Антонов посвятил его в планы войны против Японии, намеченной на начало августа. Координировать последнее наступление войны, которое пройдет в Маньчжурии, поручено Василевскому. Жуков позвонил Сталину, чтобы доложить о своем прибытии. Вождь попросил прийти к нему к 20 часам. В назначенное время Жуков не без удивления вошел в Георгиевский зал – самый торжественный зал Кремлевского дворца, оформленный в честь… святого Георгия Победоносца. Неизвестно, провел ли Сталин какие-то параллели между святым и своим самым знаменитым маршалом. В зале присутствовали руководители партии и правительства, а также знаменитые военачальники, завоевавшие победу: Жуков, Рокоссовский, Конев, Толбухин, Говоров, Воронов, Малиновский, Новиков, Кузнецов и… Буденный с Тимошенко. Был накрыт роскошный стол. Молотов предложил первый тост за всех красноармейцев, краснофлотцев, офицеров, генералов, адмиралов, Маршалов Советского Союза и, прежде всего, за Сталина. Вождь свой тост посвятил командующим войсками Красной армии в годы Великой Отечественной войны. Первым он назвал фамилию Жукова и долго перечислял его заслуги при обороне Москвы и Ленинграда, при освобождении Варшавы. Молотов напомнил, что под руководством маршала Жукова войска Красной армии вошли победителями в Берлин. Надо думать, Коневу это не доставило большого удовольствия. Подняв свой бокал, Сталин провозгласил: «Долой гитлеровский Берлин! Да здравствует Берлин жуковский!»[719] Шутка вызвала смех и аплодисменты. На следующий день, публикуя отчет о приеме и перечисляя тосты, «Правда» опустила выражение «жуковский Берлин». В статье указывалось, что аплодисменты раздались при упоминании не имени Жукова, а частей Красной армии, «добивших зверя в его логове». Обратил ли Жуков внимание на эти детали? А если да, сделал ли из них выводы относительно истинных чувств к нему Сталина и ближайших планов вождя на его счет? Скорее всего, нет. Был ли он наивным в политике или же, как и многие советские люди, верил, что страна вступает в новую эру? Целый год он жил в атмосфере праздника, славословий и чествований, приобрел международную известность, встречался с высокопоставленными военными и гражданскими лицами западных стран. Кого бы все это не ослепило? Тем больнее будет падение.

Вечер завершился тостом Сталина, который произвел и до сих пор производит на русских людей сильное впечатление. Вместо того чтобы говорить о руководящей роли партии или пролетариата во время Великой Отечественной войны, вождь выделил роль русского народа. С поразительной откровенностью он признался, что в 1941–1942 годах сильно боялся, что русский народ сбросит большевистский режим: «Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства, и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества – над фашизмом. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!» Сталин убедился и понял, что собственный народ, а не Гитлер является злейшим врагом советской системы. Гитлер, ослепленный своим бредовым расизмом, так и не пожелал увидеть в этом козырную карту, которую он мог с успехом разыграть. С большой проницательностью Сталин понял огромное значение завершившегося события. Советский народ, как он выразился, прошел крещение в огне Великой Отечественной войны: «период гражданской войны, период революционной ломки и прочее, и прочее. Этот период прошел»[720]. Отныне уже не «Великая Октябрьская революция» и отец-основатель Ленин, а «Великая Отечественная война» и отец-основатель Сталин являются исходной точкой новой реальности. И теперь необходимо, чтобы военные, в первую очередь Жуков, не затеняли вождя.

А пока что Жуков продолжал внешне успешное возвышение. 31 мая Сталин назначил его советским представителем в Союзной контрольной комиссии, на которую возлагалось управление поверженной Германией. Несколькими днями раньше, на одном из заседаний ГКО по Дальнему Востоку, он услышал от Сталина, что в Москве будет устроен Парад Победы. Вождь хочет создать новую идеологическую базу Советского государства. Этот военный парад, равного которому еще не видел мир, приобретет сакральное значение.

5 июня Жуков принимал в Берлине командующих тремя оккупационными армиями: Эйзенхауэра, Монтгомери и де Латтра де Тассиньи. Эйзенхауэр приехал утром и позвонил по телефону находившемуся в своем штабе маршалу, чтобы сказать ему, что президент США сделал его командором Легиона почета – высшей степени награды, установленной в 1942 году для того, чтобы отмечать исключительные подвиги во время войны. Жуков горячо поблагодарил, и они договорились собраться сразу после полудня в Яхт-клубе на официальное заседание. В назначенный час Жуков не приехал. Эйзенхауэр провел три часа в прихожей вместе с несколькими членами своего штаба, один из которых, Спаатс, командующий ВВС США, не скрывал своего раздражения. В своих воспоминаниях Эйзенхауэр подробно излагает этот инцидент, показательный для атмосферы того периода: «По возвращении к себе, где нас временно разместили, я узнал, что поступило сообщение о неожиданной задержке в открытии заседания, на котором маршал Жуков должен был выступать в роли хозяина. Это вызвало досаду, поскольку вечером я должен был вернуться во Франкфурт. В ожидании мы провели долгие послеполуденные часы, а офицер связи из штаба Жукова, говоривший по-английски, не мог дать нам никаких объяснений относительно задержки заседания. Наконец уже к вечеру я решил ускорить дело. Поскольку я знал, что все документы, которые нам предстояло подписать, были ранее изучены и просмотрены каждым из союзных правительств, я не видел обоснованной причины для задержки, которая теперь выглядела как преднамеренная. Поэтому я попросил офицера связи сообщить маршалу Жукову, что, к моему большому сожалению, я буду вынужден возвратиться во Франкфурт, если заседание не начнется в ближайшие тридцать минут. Однако когда посыльный уже был готов отправиться с моим заявлением к Жукову, к нам поступило сообщение, что нас ожидают в зале заседаний, куда мы и отправились незамедлительно. Маршал объяснил, что задержка произошла ввиду того, что он ожидал из Москвы последних указаний по одному важному вопросу»[721].